«Народы забывают иногда о своих национальных задачах, но такие народы гибнут… Они превращаются в удобрения, на которых вырастают и крепнут другие, более сильные народы...», – предостерегал Пётр Аркадьевич Столыпин. Воспитывать в детях великую любовь к русскому языку – это наша «национальная задача». Мы живём русским языком так же, как дышим воздухом, не замечая его, пока запасы кажутся неистощимыми. Обыденность языковой жизни притупляет восприятие языка как ценности и скрывает актуальность любви к языку как «национальной задачи».

Осознаём ли мы, каким понятиям и общественным явлениям рядоположена эта «любовь—нелюбовь»? 

Человечество проснулось однажды «информационным сообществом», и достаточно редкие, локальные в прошлом информационные спецоперации благодаря бурному развитию телекоммуникаций стали глобальной информационной войной. Мировые СМИ, и, прежде всего, интернет, создали принципиально новую информационную реальность, способную творить события мирового значения, а не просто сопровождать их течение. Россия, в силу уникальности территории, ресурсной базы и природно-климатических условий, является постоянной мишенью информационно-психологического воздействия извне. Глобальные мировые игроки ведут каждый свою игру, преследуют свои цели, расставляют свои фигуры и распыляют повсюду свои информационные вирусы, делающие невидимую, но на удивление эффективную работу, направленную на достижение ими своих целей. 

Не наших целей! 

Череда цветных революций – блистательно организованные информационные операции! Недолговечность их результатов – лишнее свидетельство их искусственного, раздутого, необъективного характера. Одностороннее освещение ситуации в Южной Осетии – хороший пример, насколько ангажированы мировые средства массовой информации, насколько быстро и эффективно они могут быть отмобилизованы. Отнюдь не нами.  

Надо сказать, что свои цели наши стратегические «партнёры» не особенно-то скрывают. Одни только циничные рассуждения о том, сколько нужно в России «технического» населения для обслуживания сырьевых магистралей, стоят того, чтобы начертать их на входе в каждую школу. Не для нагнетания патриотических истерий, а для простого напоминания, – в каком мире живём и с кем дело имеем. Вооружённые конфликты всё более бесполезны в современных условиях. В то же время, эффективность информационных и психологических средств достижения нужных геополитических эффектов постоянно растёт. Не стоит пребывать в иллюзиях по поводу намерений и возможностей наших геополитических противников. У них есть впечатляющие победы. Например, в значительной степени информационно-психологическими методами, которые были важнейшей составной частью холодной войны, разорвана на части Российская империя. О мере влияния на этот разрыв тотальной нелюбви даже русских школьников к уроку русского языка стоит хотя бы задуматься!  

Практика нелюбви к родному языку в школе – это наша собственная информационная спецоперация, направленная на размывание и уничтожение глубинного языкового патриотизма, того самого, который впитывается ребёнком с «языком матери». Эта операция осуществляется нашими собственными руками и направлена против самих себя. Она опасней любой внешней информационной угрозы потому, что разрушает в человеке и обществе «информационный иммунитет» – способность противостоять манипуляциям, от кого бы они не исходили. Люди без информационного иммунитета – это особая разновидность homo televisorus – телесмотрящие зомби – руки и ноги телевизионного ящика, который давно стал для них главным органом мысли. 

По мощности воздействия на сознание с телекоммуникационной средой в какой-то мере сопоставима лишь национальная система образования. Она и является главным средством защиты индивидуального и коллективного сознания от информационных и психологических воздействий, в том числе, осуществляемых с помощью телевидения. И оно же, образование, в случае ошибки или умысла, становится самым мощным средством его разрушения.  

Участие образования в обеспечении безопасности страны определяется тем, в какой мере оно снижает или повышает уровень интеллектуального и волевого потенциала народа. Создаёт ли образование «глубинный патриотизм», встроенный в сознание архитектоникой родного языка, или оно воспитывает потенциального эмигранта, который, если не сам уедет в Канаду, то своих детей сориентирует на подобную жизненную перспективу? Поскольку информационно-психологическое воздействие на сознание человека и народа в целом осуществляется, преимущественно, посредством языка и через языковую среду, язык надо защищать, а индивидуальное языковое пространство - «внутренние условия»⁽¹⁾ - надо организовывать: воспитывать, тренировать и структурировать таким образом, чтобы эти «внутренние условия» преломляли любые внешние воздействия, в том числе, и агрессивные, нужным образом. 

Защита языковой среды возможна с помощью разных мер и механизмов, но главным инструментом является, всё-таки, система образования и осуществляемая ею настройка «внутренних условий». Наше обращение с русским языком в школе – это неправильная настройка «языковой личности», и это наша явная ошибка, которую мы должны, наконец, осознать и исправить.  

Снижение интереса к русскому языку в мире – это тревожный симптом, но утрата языком своих позиций в собственной стране – бедствие. На центральных улицах крупных городов от не наших наименований рябит в глазах! Засилье латиницы в информационных технологиях и в интернете – явление ещё более мощное. Всё это оккупация. В данном случае – языковая. Но и она – оккупация – ничтожна как проблема в сравнении с нелюбовью детей к русскому языку. Нелюбовь или любовь к русскому языку – это неотъемлемая часть «внутренних условий, через которые преломляются все внешние воздействия (С.Л.Рубинштейн)». Языковая оккупация на фоне любви – скорее всего – бессильна.  

Ещё одна спецоперация по переделыванию русских в нерусских, осуществляемая собственными руками, - это продвижение иностранного языка в возрасте, когда не сформированы ещё структуры родного языка, с помощью самого привлекательного – игрового – способа обучения. Мы креативно даём иностранный, а русский даём так, чтобы лёгким не показался… Насколько продвижение иностранного языка именно таким способом – в младшем школьном возрасте и в условиях нелюбви к родному языку – поспособствует переселению наиболее образованной молодёжи в другие страны – тоже хороший вопрос. 

Нелюбовь к языку – причина нелюбви к стране, на этом языке говорящей. Тут же причина небрежения к литературе – не любя язык мастера, нельзя почувствовать вневременную красоту его слова. Программирование русских на нерусский образ жизни, возводимый в ценность и рекламой, и литературой наших дней, идёт полным ходом. Россию убивают, и убьют, когда станет ясно, что плеер и дансер звучит ближе национальному слуху, чем допотопные лес и дол. И не помогут в эпоху хай-тека факультативы по «народной культуре» с кокошниками, вышивкой и глиняными птюшками. Народная культура – исторична! Назовите себе современные формы «народной культуры»! Она как будто сошла на дальней станции и осталась там навсегда… Где массовая когда-то частушка? Только в телевизоре! Причём, редко! А были времена… Где цыганочка или казачок в присядку? Тоже в телевизоре! И тоже редко. А где тотальная певучесть этих русских? На центральных каналах народных песен и их исполнителей нет вообще, а «под народ» - одна Бабкина! А когда-то в любом дворе! Трёхголосье профессионально поставленное – в каждом втором! 

То же самое ждёт русский язык, если жареный петух, который долбит и долбит нам в темя, так и не достучится…  

Когда подавляющая часть детей и молодёжи не находит красоты в родном слове, не находит себя в языковой жизни, не ориентирована на высокий стандарт русской речи, языковая оккупация в сочетании с пропагандой иностранного языка – безусловная опасность. 

Литература в школе – это как музыка с «нотной грамоты»: научившись вешать крючки на провода нотного стана, «грамотей» шарахается от музыки. И литературоведческий эксгибиционизм – провокация против всей нации, отучаемой от языка и литературы – главных составляющих национальной идентичности как социокультурного кода. На этом коде, а не на шлюхах и брутальных самцах с рекламы, держится нация. То, что происходит в России, - тотальное уничтожение культурно-исторических приоритетов, начиная с языка и литературы. А шлюхи и самцы чужой масти – симптом вырождения собственных приоритетов. Утрата народом и культурой способности эволюционировать, предъявляя себя миру в современных, но собственных национальных формах – это одичание. Насколько школьный курс русского языка и литературы способствует развитию исконных языковых практик, устоявшихся в культуре столетиями, - вот в чём вопрос! 

Всякого рода ограничительные и запретительные – реактивные – меры в условиях объективной глобализации коммуникаций не работают в принципе. Запаздывающий ответ на вызов – вечная гонка за проблемой и битьё по хвостам. Нами управляет ситуация, постоянно опережающая на шаг или два. Эффективная защита русского языка от изощрённой информационной агрессии современного технологического уровня в принципе невозможна без постановки и решения задачи воспитания любви к языку. Воспитание любви это и есть активная – в противоположность реактивной – стратегия, – действие на опережение. Ведь всякое посягательство на то, что человек любит, вызывает обострённую обратную реакцию. Эта реакция надёжнее всего оградит русский язык от любых форм агрессии как на уровне индивидуального, так и коллективного сознания. Так было вчера, так будет всегда. Любовь – это самая архаичная форма самозащиты культуры и языка. 

Беда в том, что даже специалисты в обучении и воспитании, в частности, административные и научные работники системы образования, упускают, недооценивают эту ключевую составляющую "языковой безопасности" страны и народа – ценностное отношение к языку, способность наслаждаться языком, смаковать умное, меткое и красивое слово. Последний интеллектуальный всплеск образовательного сообщества – стандарты нового поколения – повторяют то, что высмеивал ещё Влас Дорошевич. 

Задача активной защиты языка может быть решена только средствами системы образования и только педагогическими методами. Воспитание любви к русскому языку, это специфическая задача педагогики, школы, учителя. А мы «эстетствующих» учителей литературы – мордой об стол! И вешаем на них ответственность за утрату национальной идентичности, за снижение информационного иммунитета, за нелюбовь к языку! Но они же – те немногие, кто действительно полюбил, проникся, пропитался насквозь русским языком, кто живёт любовью к нему. Они же – блестящие стилисты, способные быть посредниками между современными Митрофанушками и бородатыми дядьками с висящих кое-где портретов. Такими как они, как минимум, вообще-то должны быть все, если Пушкин не случайность русской судьбы. Увлечённость и подвижничество — действительно, бич немногих. Вот такая двойственная позиция… Но как-то же надо изменить способ действия и позицию учителя русского языка, чтобы обеспечить восхождение всех к его привычному состоянию любви, оставляя за ним смысл и значение цели. Как его – учителя – убедить, что ни в прошлой, ни в нынешней «программе» русского языка и литературы нет ни слова, ни раздела, которые порознь или вместе, стоили бы больше обычной, неосознаваемой любви к русскому языку. И если эта любовь в детях для учителя и смысл, и цель, то содержание и методы русского языка и литературы в школе надо резко менять!  

Можно допустить, что математику или географию любят немногие. Но русский язык должны любить все! У нас на этом поприще – только административные достижения: русский язык должны сдавать все! То есть, его должны вымучивать из себя все! А вот любить не прикажешь. Тут чиновник бессилен. Но чиновник рано или поздно начнёт выполнять указание. Указание ему даст прозревший политик! А прозрение политика в понимании значимости любви к русскому языку – наше учительское дело! Вот они все – будущие политики – сидят перед нами! В образовании не бывает быстрых преобразований. Все «быстрые» модернизации быстро увязли в имитационном болоте бюрократического творчества. Подлинные инновации будут совершены теми, кто впитал эту будущую инновацию ещё за школьной партой. 

Вопрос о русском языке, это, конечно, не узко-учебный, а общекультурный вопрос. Родной язык – это то, что повседневно окружает человека с момента его рождения. И потому вопрос о стратегическом движении русского языка – это, отнюдь, не вопрос "образовательных стандартов" и "учебников русского языка". Но, создавая стандарты языкового образования, следует иметь ввиду, что родной язык принципиально нельзя "втискивать" в прокрустово ложе учебного предмета. В отличие от всех других феноменов культуры, изучаемых в школе в качестве "учебных предметов", язык является сферой "первичной естественности" человека. Языку не нужно учить как чему-то внешнему; язык – это то, чем любой ребёнок, начиная с возраста раннего детства "живёт и дышит", и потому превращение языка в учебный предмет оказывается отчуждением языка от ребёнка. 

Задача полноценного языкового образования в школе должна состоять прежде всего не в освоении каких-то внешних правил (орфографии, синтаксиса, внешней стилистики), а в организации интенсивной жизни в языке и «проявления» внутренней языковой способности ребёнка. Школа, редуцировавшая «мир языка» к «заучиванию правил», должна вернуть этот огромный мир в обиход школьной жизни.  

Даже «благая» цель – «развивать» ребёнка с помощью «приседаний и отжиманий» на материале грамматики или литературоведения – не оправдывает колоссальный вред, который даёт отчуждение языка от ребёнка. Будьте уверены, есть множество других, куда более эффективных средств и способов «развития». На все эти «приседания» уходит 95 % учебного времени, плюс аналогичная занятость дома. На уроках нет ничего для души и сердца, нет продуктивной жизни в языке, которая воспитывает, а лучше сказать – рождает, языковую личность. Что можно ожидать на выходе? Языковой – априорный патриотизм, который не вызывал сомнения в своём существовании ещё тридцать лет назад, ныне присущ разве что жителям некоторых стран СНГ, где языковое чувство обострено откровенной дискриминацией. И, как пел поэт, раньше «и в парижском туалете, были надписи на русском языке», а нынче в родных подъездах всё больше латиница… И на именинах теперь чаще услышишь «Happy birthday…», чем «многая лета…». 

«Предметное» отчуждение языка от ребёнка возможно и продуктивно лишь в той мере, в какой у него сформировалась потребность в ответе на вопрос «как язык устроен» и «как устроен литературный текст». Мы должны понимать, что родной язык – это не нива филологов, а норма жизни каждого человека. В этом его специфика (в отличие от математики, а так же любых естественных и гуманитарных наук). Язык принадлежит к самым интересным и значимым феноменам культуры, но усилиями «учебных программ» его превращают в скучное месиво той или иной лингвистической и литературоведческой информации (повторяем Дорошевича). Система «правил» и «знаний» должна быть принципиально вторична и не сущностна по отношению к приоритетной задаче личностного языкового развития. 

Доля грамматики в современном школьном курсе русского языка неоправданно велика. В качестве обоснования этой диспропорции служит миф о том, что знание грамматики обеспечивает грамотность письма. 

Во-первых, серьёзных исследований, в которых эта мысль была бы убедительно доказана, просто нет. 

Во-вторых, множество людей пишут грамотно, но не знают грамматики. 

В-третьих, множество людей знают грамматические правила, но пишут безграмотно. 

В-четвёртых, многие знают правила грамматики, но трёх слов связать не могут. 

В-пятых, некоторых писателей читает весь мир, но писали или пишут они абсолютно безграмотно. 

В-шестых, дети восьми лет говорят грамматически почти безупречно, но грамматики, точно, не знают. Если для грамотного говорения грамматика не нужна, то зачем она нужна для письма? 

В-седьмых, само понятие элементарной грамотности изменилось коренным образом. Тексты «живут» теперь в электронной форме и «пишутся» с помощью клавиатуры. Если основным способом создания текста стал его электронный набор, включая диктовку и использование систем распознавания речи, то проблема всеобщей грамотности может быть решена с помощью компьютерной программы типа «Spell Checker» со встроенными в неё грамматическими тренажёрами и тестовыми процедурами. Не стоит ли потратить на такую программу тридцать миллионов рублей, чтобы навсегда решить проблему грамотности электронных текстов, и не тратить ежегодно десятки миллиардов на тотальный грамматический всеобуч, который даёт стойкое отвращение к уроку русского языка и сомнительную грамотность? Мы, вообще-то, готовы исчерпывающе ответить на вопрос о том, как потратить эти средства на «любовь к русскому языку». И отчего-то мы уверены, что любовь даст грамотность принципиально более высокого порядка. 

Закономерно, что люди, искренне любящие своё дело, способные к творческой самореализации в нём, на редкость консервативны во всём, что касается предмета их любви. Учителя русского языка и литературы крайне болезненно воспринимают любые попытки подвергнуть их практику ревизии. Чтобы перестать болеть сомнениями, стоит заглянуть в конспекты лекций студентов ведущих вузов страны. А особо упорных оппонентов мы отошлём к тетрадям курсантов военных училищ и учащихся ПТУ. Думаю, что после знакомства с ними, никому не хватит духа настаивать на эффективности действующей концепции языкового образования.

Прогноз реакции на эту нашу постановку проблемы, к сожалению, малоутешителен. Большинство педагогов отреагируют однозначно: мы здесь ни при чём… Это там, наверху, пусть думают… Это программы такие… И т.д. Одним словом, не наше это – учительское – дело, задумываться о содержании и методах обучения. Мы – люди маленькие!

Альтернатива есть!

Если попытаться в двух словах выразить главный смысл нашего – альтернативного – подхода к проблеме, то она сводится к смене предметно-знаниевой парадигмы школьного языкового образования на парадигму воспитания «любви к языку». Если мы уходим от преподавания литературы, мы уходим и от «методов преподавания литературы». Ведь методы воспитания любви к русскому языку и к литературе, в частности, это нечто, принципиально другое. Воспитание отличается от обучения тем, что создаёт правильные привычки. А привычки можно создавать только в практике жизни. Итак, наша задача сводится к организации практики языковой жизни школьников, их литературной жизни, в частности. 

Какой она может быть, эта языковая, литературная жизнь в школе? Какие языковые практики могли бы быть достаточно привлекательны для детей, чтобы «производить» любовь к языку? Вот вопросы, стоящие перед всем педагогическим сообществом. И, прежде всего, перед учителем русского языка.

Вот взять даже «Многая лета…!» Разве не учитель русского языка должен был приобщить ребёнка к этой малой литературной форме, к этой традиционной здравице? Или это не русский язык? Или это не литература? Или это не частичка нашего социо-культурного кода?

Стоит обратить внимание и на детские игровые считалки. Это тоже языковые практики, способные самым органичным образом проникать в глубинные слои языкового чувства. Или языковое чувство не в компетенции учителя?

А анекдот – литература? А бывают приличные анекдоты? Этот жанр по жизнеспособности, пожалуй, единственный, который не нуждается в сопровождении словесника. Но разве мы можем мириться с тем, что он существует исключительно в зоне ненормативного языка? Нет ли здесь поля для нормативной языковой практики?

А частушка – литература? Бесспорно, как и песня, это и литература, и языковая практика! Песенная культура – это огромный языковой пласт, выпавший из предметного поля школьного языкового образования. Последствия такого отношения к песне – катастрофичны! Песенная практика в жизни наших предков – повседневна. Песня сопровождала праздники, игры, отдых, ритуалы, а также – труд. Эта повседневная языковая практика давала привычку петь всегда и всюду, а эта привычка, в свою очередь, создавала мощнейший иммунитет против стресса. И песня же – один из основных инструментов формирования и настройки психологического архетипа – собственно того, что и отличает русских от нерусских. Теперь мы – не поющий народ. Отчасти и школа отлучила детей от народных рече-песенных практик. Школа и должна теперь вернуть в жизнь практику повседневного пения. Разве это не достойная задача для учителя русского языка? 

Можно, пожалуй, высказать догадку, отчего эти, а с ними и многие другие, не менее ценные частички нашего национально-культурного «генома», не практикуются в школе, а потому теряются навсегда.

Этого нет в программе!

Вот уж где кощунство: наш учитель – формалист! А ведь такие «малые» литературные формы – самые массовые и самые древние языковые практики. Они были и остаются именно практиками в отличие от «разбора предложения на части…».

Тема эта, наболевшая в течение десятилетий, тысячекратно обсуждалась с коллегами, с учениками, с друзьями. Понимание происходящего выстраивалось годами и соборно. Высказанные здесь мысли давно стали общими, стали руководством к действию для тех, кто разделяет нашу позицию и работу в русском языке, которую лаконично можно определить как замену грамматической и литературоведческой муштры на воспитание любви к русскому языку посредством организации привлекательных для детей языковых практик!

По крайней мере, одну такую – привлекательную для детей – практику языковой жизни – чтение вместо «воссоздания звукового образа слова по графической модели» в начальной школе – нам удалось реализовать. В конце 80-х – начале 90-х в Амурской области был реализован масштабный эксперимент по использованию природосообразной модели обучения чтению, который позволил отработать, проверить, оптимизировать и подготовить к массовому использованию принципиально новую технологию обучения. В рубрике «Народный проект» мы время от времени помещаем репортажи о том, как в самых разных школах, от Дальнего Востока до Кишинёва, учителям удаётся «производить» любовь к книге и чтению на русском языке. Это – сделанная нами – добрая часть работы! Учитель литературы лучше других знает, чем хороши дети, умеющие и любящие читать, и чем они отличаются от прочих.

Но вот проблема: новая система обучения совершенно не воспринимается системой образования. Как оказалось, в системе просто нет организационных механизмов инновационного движения. Нет честных тендеров и конкурсов, нет научного сопровождения государственного заказа – никто не отслеживает результативность и научную новизну того, что заказывается и выполняется, с результатами оплаченных из бюджета НИРов нельзя нигде ознакомиться. Лет двадцать обсуждается идея создать депозитарий, где хранились бы научные отчёты, но его как не было, так и нет. А всего-то и нужно – сдавать их в несколько ведущих научных библиотек. В «Ушинку», например, когда речь идёт о педагогических исследованиях и разработках. Нет также независимой экспертизы и апробации систем и средств обучения. Нет ничего, что делало бы «кухню» педагогической науки прозрачной и эффективной. По этим причинам ни одна конкурентоспособная разработка, даже сверхэффективная, не может встать на рельсы государственного заказа, если она движется не по заранее подготовленным – «своим» – каналам. Сказанному здесь можно формально возразить. Но факт остаётся фактом: есть технология, превосходящая аналоги в разы, есть задекларированная актуальность проблематики, связанной с русским языком и чтением, но получить заказ на разработку УМК невозможно.

Прямые контакты с руководителями высшего звена в системе образования тоже не работают. У профессионального управленца любое упоминание о технологии, которая даёт 300 %, вызывает одинаковую реакцию: «Ну вот, ещё один сумасшедший, который считает, что его методика самая лучшая. Как они все надоели!» И их можно понять.

В то же время, всё-таки странно, что после 1991-го года ни один администратор, уровнем от начальника управления региональной системы образования до федерального министра, не смог осмыслить, какое качество образования закономерно вытекает из массовой любви детей к чтению. И какой познавательный интерес и эрудиция закономерно следуют из практики чтения такого объёма и качества, которое мы гарантируем в любой школе и у любого учителя. Соответственно, и по линии «административного ресурса» получить госзаказ на создание УМК нового поколения невозможно.

Но это и есть «особенности «национальной инновации»: «наша лошадь артистом быть не может»! Скорее всего, новая технология пойдёт у нас полным ходом как обычно, после немцев и качественного «отката». У нас ведь все понимают, почему средства президентских грантов можно было тратить только на то и там, на что было конкретно указано. Но это тема другой статьи и не в Пушкинском альманахе.

По России было сделано не менее 3 тысяч выпусков из начальной школы, обученных читать «со звуковым ориентиром». В подавляющем большинстве случаев учителя получили убедительные результаты. Способ обучения, применённый ими, с полным правом можно назвать «технологией воспитания любви» к чтению. Эти дети попали к учителям старшей школы. Наверняка были какие-то особенности, эффекты и проблемы, замеченные словесниками. Очень хотелось бы получить для рубрики «Народный проект» информацию об этих случаях, в том числе, и отрицательную.

В школах, где использование технологии идёт в соответствии с нашими рекомендациями и с адекватным научным сопровождением, заявленная результативность гарантирована. Мы надеемся, что любовь к чтению на русском языке – это достойный вклад в практику воспитания любви к русскому языку. И объясняем это всё так подробно для того, чтобы показать: принципиальная возможность «воспитания любви к языку» существует и уже реализуется с помощью природосообразных технологий обучения. Мы надеемся, что именно учитель-словесник станет нашим союзником в продвижении природосообразной методологии обучения.

Представьте себе, коллеги-словесники, что Ваши ученики любят читать, хорошо понимают текст при чтении и не нуждаются в многократном перечитывании; за время учёбы в начальной школе каждый из них вместо четырёх учебников типа «Родная речь» с увлечением прочёл не менее семидесяти книг из детской приключенческой классики только на уроках, и большинство из них самостоятельно ещё не менее ста книг такого же объёма; большинство, придя в общую школу, читают про себя с темпом от 250 до 700 слов в минуту с полным пониманием и эмоциональным откликом; готовясь к одному только уроку, ученик способен прочесть в охотку страниц 300—400.

Это массовая результативность использования природосообразных подходов в начальном обучении русскому языку, которую мы гарантируем уже сегодня. И эта же динамика может быть перенесена в старшую школу. Но ключевым шагом является сегодня создание УМК нового поколения, ориентированного на «воспитание любви».

¹ С.Л. Рубинштейн определяет личность, как «внутренние условия, через которые преломляются все внешние воздействия». 

Алексей Кушнир,
Кандидат психологических наук,
Главный редактор журнала «Народное образование»