Подводный колокол

Чтоб с веком в усердии к Богу поспорить
И ныне, и присно, во веки веков,
На средства свои колокольню построить
Однажды помещик решил Ушаков.
Решил – и сошлись из его деревенек
Холопы в уездный тогда городок,
Готовы за малую толику денег
Работать, пока не повалятся с ног.
Явились крестьяне: Василий Степанов,
Иван Иванов, Евдоким Иванов –
И с ними десятки таких же иванов
Отцов чьих-то, братьев, мужей и сынов.
На площадь торговую Русь избяная
Смастачить притопала каменный взмах,
Чтоб с неба текла красота неземная,
Как Волга в исконных своих берегах.
Заспорилось дело. Пошла тут работа
Всё выше над берегом Волги-реки.
Помещику, видно, втемяшилось что-то –
Должны договор заключить мужики:
Коль трещину даст колокольня большая,
Хотя бы и целая вечность пройдёт,
Придётся холопам самим, поспешая,
Её перестроить за собственный счёт.
Нахмурился мастер бывалый Василий –
Ему не по нраву такой договор,
Махнули Иван с Евдокимом – и в силе
Осталось условие это с тех пор.
И всё как по плану, за ярусом ярус,
Построили. Грянули в колокола.
Но Волга таила стихийную ярость,
В разливах весенних покамест ждала.

О, русское зодчество! Что значит навык!
Ничуть боголепный не портится вид.
Сто лет пролетело и сорок вдобавок –
Стоит колокольня. Без трещин стоит.
А жизнь изменилась: России не стало,
Её затопил кумачовый разлив.
Народ потонул, как безумное стадо,
Святые ковчеги спасенья разбив.
Как будто на Волгу вернувшийся Разин,
Свободен в разгуле, но тёмен и дик,
Ровняя с землёй обречённый Калязин,
Нездешнюю волю творил большевик.
Тут явится вскоре научное чудо –
Локальный потоп возле Угличской ГЭС.
И лишь колокольню на месте покуда
Оставить решил – в назидание – бес.
Но точно свеча в похоронной печали
Она для Небесной России была.
Когда же с неё торопливо снимали
Тяжёлые медные колокола,
Из рук неумелых разбойной ватаги
Вдруг вырвался некий один – и упал,
Сломав по пути все настилы и лаги,
В глубокий, залитый водою подвал.
Он год пролежал там в могильном покое,
И тих был его летаргический сон.
А ночью в июне, на двадцать второе,
Впервые раздался мучительный стон.
Весь город проснулся ещё до рассвета.
Встревожилась каждая в доме семья.
Казалось, пальба орудийная где-то,
А это – родная гудела земля...

Плывёт по реке теплоход. Пассажиры –
Художники слова – сидят за столом:
Поэт из Москвы, драматург из Каширы,
Какой-то прозаик с испитым лицом.
Над курицей дохлой галдят блюдолизы,
Старушка продажная булку жуёт, –
Весьма популярны речные круизы
У тех, кто всегда на халяву живёт.
Кому-то известна легенда – недаром
Он жирным своим указует перстом
Туда, где над Волгой – вторым Светлояром, –
Торчит из воды колокольня с крестом.
Он где-то читал, что вокруг неё насыпь –
«Уловка жидов», что предвестник всех бед,
Язык колокольный, посажен был на цепь,
И разный другой фантастический бред.
Роняет поэт крокодиловы слёзы.
Напрасно ему говорят «не грусти» –
Он что-то уже срифмовал про берёзы
И водочки просит ещё принести.
Минута – и вот ресторан оросили
Повсюду, куда долетела слюна,
Стихи о России. Опять о России!
«Россия! Россия!»...
Но где же она?
В оковах стихии народного бунта,
Поднявшейся вверх и разлившейся вширь,
Под спудом эпохи и тоннами грунта
Лежит безымянный её богатырь.

Максим Лаврентьев

Перейти к содержанию номера