О фильме «Тарас Бульба. Запорожская Сечь» режиссёра Владимира Бортко я слышала такие мнения: он потрясает, он как разорвавшаяся бомба. Действительно, в наше коммерциали­зированное время содержание этого фильма говорит о какой-то совсем другой жизни. При­чём произведение, на основе которого создан фильм, - не просто исторический роман, каких много, - занятных, спокойных, удобных, для того чтобы, прочитав, спокойно забыть о них. Нет, это рассказ живой, будоражащий и оставляющий в памяти неисчезающий след.

Почему повесть производит такое впечатле­ние? Н.В. Гоголь при создании «Тараса Бульбы» изучал не только и не столько исторические до­кументы и летописи, сколько многочисленные фольклорные источники - народные песни, в основном думы бандуристов (странствующих на­родных певцов). Текст повести пронизан интона­циями, образами, настроениями дум, повеству­ющих о подвигах казаков, их дальних походах, боях с врагами и их героической гибели. А что такое эти исторические баллады (думы)? Это, по существу, свидетельства участников и очевидцев событий. То есть это рассказ от первого лица, ко­торый потом столетиями передавался от поко­ления к поколению и при этом сохранил в себе ощутимое дыхание жизни того времени.

Поэтому Гоголю и были так дороги народ­ные песни, думы, которые он называл «живыми летописями» и решительно отдавал им предпо­чтение перед летописями обычными. Он писал в 1834 году, во время работы над повестью «Тарас Бульба»: «Каждый звук песни мне говорит живее о протекшем, нежели наши вялые и короткие летописи, если можно назвать летописями не со­временные записки, но поздние выписки, начав­шиеся уже тогда, когда память уступила место забвению».

При создании повести Гоголь не только ис­пользовал слова, образы и сюжеты из народ­ных песен (дум). Результат его знакомства с фольклором был гораздо более основательным - «впуская» в текст своего произведения народ­ные сказания о «делах давно минувших дней»,

Гоголь фактически предоставил возможность самим героям, самой эпохе поведать о себе и привнести в повесть свою небывалую, невидан­ную в наше время (и в гоголевское время тоже) энергетику.

Он сумел каким-то непостижимым образом создать своё произведение так, что его литера­турный талант соединился с живым духом минув­шей эпохи. Поэтому повесть приобрела необык­новенное качество: на её страницах прошедшее не просто талантливо описано - оно как будто воскресает, возвращаясь из небытия, а точнее - воскресает его дух. Вот почему повесть произ­водит впечатление невероятное: как будто при­открывается окно в прошлое - можно заглянуть туда и почувствовать атмосферу того времени.

Такое ошеломительное впечатление отчасти распространилось и на фильм, поскольку созда­тели киноверсии в основном довольно внима­тельно отнеслись к самой сущности гоголевско­го произведения - его пафосу, его духу, его идее. Но, правда, на сюжет повести такое отношение не распространилось.

Искажения и «дополнения» гоголевского сюжета в фильме - все неудачные, потому что удачными они не могут быть по определению. Это, например, гибель тарасовой жены (как буд­то Тарас Бульба воевал не с притеснителями православной веры вообще, а только со своими личными врагами). Это и воспоминание Тараса о рождении Андрия, и бурная интимная жизнь Андрия и панночки, и рождение их сына - эти «семейные» линии фильма так далеко уходят от гоголевского первоисточника, что и сам фильм они как бы «расшатывают» изнутри. Явно непро­порционально показаны в фильме поражения, страдания казаков и их победы. Возникает во­прос: они были только мучениками? Или грозной силой, с которой считались соседние страны и народы, они тоже всё-таки были? Словом, чем дальше фильм в сюжетных подробностях уходит от повести, тем хуже для него же - тем больше он теряет той невероятной энергетики и красоты, которая в гоголевском творении заключается.

Единственным исключением, возможно, яв-

ляется сцена «Запорожцы, сочиняющие письмо турецкому султану», но только потому, что сама она представляет собой «экранизацию» другого яркого произведения русского искусства - одно­имённой картины И. Репина.

Вообще в фильме явлено странное сочетание: стремление как можно ярче и вернее воплотить основную идею повести и не очень почтительное отношение к её сюжету. Фильм производит до­вольно сильное впечатление только постольку, поскольку он следует «духу и букве» первоисточ­ника. Там же, где возникают искажения сюжета и самодельные «дополнения» к нему, там «сма­зывается» и ухудшается впечатление от самого фильма.

Не всем актёрам удалось передать «дух и

панночка в фильме мало напоминает героиню повести - по словам Гоголя, «брюнетку... черно­глазую и белую, как снег, озарённый утренним румянцем солнца» . Уж если Гоголь написал так, значит, именно такова его героиня. О том, чтобы приоткрыть хоть немного её внутренний мир, по­казать её характер, в фильме и речи нет - вместо этого «прибавленные» к гоголевскому сюжету «постельные» сцены, беременность и роды.

Образ Андрия в фильме тоже сделан несколь­ко неопределённо и поверхностно. Почему он предал «товарищество», а значит, и свою веру, и родину? Потому, что он «маменькин сынок», «ни то ни сё»? Нет, он тоже прирождённый казак, как его отец и брат. Но у него присущая казакам страсть к свободе, к отстаиванию своей веры и

букву» гоголевской прозы на должном уровне. Великолепны работы Богдана Ступки и Ады Ро­говцевой, которые сыграли Тараса Бульбу и его жену. Замечательны образы казаков, созданные Юрием Беляевым, Борисом Хмельницким, Миха­илом Боярским. Довольно неплохо и старатель­но исполнен Остап Владимиром Вдовиченковым, хотя по художественному наполнению и убеди­тельности этот образ совсем не достигает уров­ня Тараса Бульбы в исполнении Б. Ступки. Но по крайней мере здесь есть стремление сделать об­раз как можно более выразительным и показать именно гоголевского Остапа. Ярким получился и образ Янкеля, которого сыграл Сергей Дрейден. Но оставляют желать лучшего образы Андрия и польской панночки. Даже своей внешностью

самобытности находит себе другое направле­ние - очарование женской красотой. В фильме не показаны толком ни эта буря страстей в душе Андрия, ни жгучее сострадание к бедственному положению прекрасной полячки, ни совершенно осознанная готовность и даже стремление по­гибнуть за неё. Словом, вся эта описанная Гого­лем трагедия предательства (то есть духовной смерти) рассказана как-то невнятно. Показана в основном трагедия физической гибели человека в цветущем возрасте.

В повести Андрий говорит панночке: «Я погу­блю себя. Погублю, погублю! И погубить себя для тебя, клянусь святым крестом, мне так сладко». Таким образом, Андрий предстаёт неким рыца­рем (хоть и с отрицательным знаком), решившим