Жены-мироносицы. Румыния, Монастырь Сучевица

Был год 1915-й, май месяц.

Германский рейдер «Метеор», окрашенный в цвета русского архангельско-мурманского пароходства, миновал без особых проблем линию английских дозоров, поднялся до мыса Нордкап, оттуда поворотил к осту, переждал у Канина короткий снежный шторм и втянулся в беломорское Горло… Как раз начинались белые ночи.

— Место, — сказал штурман.

Командир корабля корветтен-капитан Кнорр самолично глянул в оптический пеленгатор, фиксируя хорошо видимый остров Сосновец, и склонился к переговорной трубе:

— В минной палубе… Начать постановку.

— Есть! — отозвалась труба.

Под навесом кормы распахнулись дверцы лоц-портов.

— Первая… Пошла!

Первая мина шлепнула в кильватерную струю.

— Вторая — пошла!..

Потом были третья, четвертая, десятая и т.д. За неполные сутки «Метеор» выставил на фарватере Горла десять минных банок (в общей сложности 285 мин) и, так никем и не опознанный, удалился восвояси…

Теперь вопрос — а зачем это немцам понадобилось минировать беломорский фарватер?

Ответ простой.

***

Балтийское море (наше традиционное «окно в Европу») подобно бутылке с узким горлышком. Так же, как и Черное. С началом Великой войны оба «горлышка» были перекрыты. Все грузы, адресованные в Россию, пошли единственным оставшимся путем — в Архангельск.

А что это были за грузы? Едва ли кто будет спорить, что порох — это «хлеб войны». Без пороха много не навоюешь. А порох, как известно, изготавливается из двух компонентов. Первый — азотная кислота. Второй — клетчатка. Кислоту добывали в то время из калийной селитры, которую поставляла воюющим державам единственная в мире страна — Чили. Клетчатку же давал специальный сорт хлопка (длинноволокнистый), который выращивался в американском штате Вирджиния.

Вот вам и два вида необходимейших грузов — чилийская селитра, вирджинский хлопок. А путь у них один — через Архангельск. Позже подсчитали, что северным путем были доставлены в Россию (не считая помянутого сырья) половина всех употребленных за войну взрывчатых веществ, почти треть пулеметов и винтовок и практически все самолеты, авиационные двигатели, грузовые автомобили. Добавьте сюда еще высокосортный уголь кардиф (которым отапливался тогда весь русский флот, Петроградский промышленный район и многие железные дороги), медь, каучук и даже кожу для солдатских сапог… Надо ли теперь удивляться, что немцы постарались напакостить нам именно в беломорском Горле.

***

Мина — штука нехорошая. Первым подорвался в Горле английский пароход «Арндейл», вторым — русский барк «Николай», третьим — либерийский «Африкан Монарх»… Против мины существует лишь одно средство — трал, отсюда и название специального военного судна — тральщик.

Таких на Севере никогда не водилось, а потому в беломорскую партию траления (спешно созданную) были зачислены все суда, которые могли худо-бедно передвигаться по водной поверхности (кстати, флагманом партии стал пароход «Вера» флотилии Соловецкого монастыря, в экипаже которого все — начиная с капитана и кончая кочегаром — состояли в монашеском сане)…

Тогда же на Северном театре была учреждена Служба связи, которой полагалось «все видеть, все слышать и все знать». Начальником ее был назначен капитан 2-го ранга Михаил Сергеевич Рощаковский. Современник и сослуживец описывал его так: «Высокий, стройный. Глаза черные, пронзительные. Борода тоже черная, с проседью…»

Это был человек непростой судьбы. В японскую войну он командовал миноносцем «Решительный», который повторил подвиг «Варяга» — с той лишь разницей, что тут моряки дрались с японцами буквально голыми руками, поскольку корабль был перед этим разоружен в китайском порту Чифу. Затем Рощаковский через Америку добрался в Россию, где изъявил желание снова идти на войну — с эскадрой адмирала Небогатова. Тот сказал Михаилу Сергеевичу:

— Командования кораблем предложить не могу. Но ежели вам уж так хочется воевать… Есть вакансия командира башни на броненосце «Адмирал Апраксин»… Возьмете ее?

— Почту за честь!

А дальше был тяжелейший океанский поход, и была Цусима. Потом — японский плен, попытка побега и каторжная тюрьма (упаси, Боже, кому-нибудь из европейцев попасть в нее!), потом возвращение в Россию, где Рощаковского ждал неправедный суд и обвинение в «трусости перед лицом неприятеля». Михаил Сергеевич отказался от адвокатов и защищал себя сам. Постановление суда: «Полностью оправдан».

— Вы можете продолжить службу на флоте, — сказали ему.

— Нет уж! — ответил он.

До 1914 года Рощаковский служил по ведомству Иностранных дел, бывал за кордоном, и даже завел близкую дружбу с греческой королевой, которая, как известно, была в девичестве русской великой княжной (имя-отчество — Ольга Константиновна). Вот она-то ему и сказала:

— Михаил Сергеевич, сейчас война. Вы моряк… Отличный моряк! Ну, так сделайте милость — возвратитесь на флот.

***

В Архангельске Рощаковский получил под начало Службу связи, а в придачу — старенький пароход «Лейтенант Пахтусов», который поднял на стеньге (согласно Уставу) начальственный флаг и потому стал именоваться высоким званием «флагман».

В один из дней «Пахтусов» отправился в море, чтобы доставить на Терский берег оборудование и команду наблюдательного поста. Поблизости Семи Островов ему встретился двухмачтовый рыбацкий карбас. По правилам флотской вежливости карбасу полагалось «обрезать корму» военному судну — то есть, совершив поворот «оверштаг», пройти впритирку за кормой «Пахтусова». Рыбаки так и сделали. Рощаковский не мог не выразить восхищения:

— Лихо сработали! Настоящие моряки!

Рулевой «Пахтусова» (бородатый дяденька лет шестидесяти) с досады даже сплюнул:

— Да вы глаза-то разуйте, ваше благородие. Какие моряки? Это ж бабы!

Действительно. На шканцах карбаса, полоща юбками, застыл в парадном строю его экипаж — восемь женщин-поморок. А девятая (видимо, «капитан») отдавала честь приложением руки к головному платку.

По приходе в Архангельск Рощаковский распорядился:

— Этого «капитана»… Разыщите, пожалуйста.

Вскорости ему доложили:

— Капитаном там — девка! Немужняя. Всего-то двадцать один год. Вера Николаевна Зотова. С успехом окончила мореходные классы. Навигацию, лоцию, девиацию… Все знает!

Спустя несколько дней состоялся приказ по флоту и Морскому ведомству: «Ввиду тяжелых обстоятельств военного времени и недостатка офицеров, к исполнению должности флагманского штурмана Службы связи Белого моря временно допускается девица В.Н.Зотова…»

В истории случалось всякое. Порою женщины делались и морскими штурманами. Но чтобы флагманскими… Такого не было. Ни до, ни после!

— О, брат, — говорили старики-поморы. — У нас тут особенная война… У нас тут — бабья война!

***

Среди северян бытовало предание. Рассказывали, что в древние времена жил на выходе из Горла гигантский «морской червь» и держал там «крепкую заставу». Нельзя было православному народу выйти на вольную дорогу, в «окиян-море». Но пришел однажды на мыс великий молитвенник, святой человек и заклял червя. Тот убрался куда-то к Мезенскому берегу, а мыс (по-местному «нос») так и называется с тех пор — Святой.

На носу «для пользы мореходцев» поставили маяк, а во время Великой войны стал Святой Нос важнейшим пунктом северного пути. Тут, на входе в Горло, формировались караваны, чтобы пройти за тралами беломорский фарватер, а здешний маячный смотритель был чем-то подобен регулировщику на сложном перекрестке. С тою, правда, существенной разницей, что нес он ответственность несравненно большую, и к тому ж работа его не прерывалась ни днем, ни ночью…

Рощаковский очень часто связывался по телефону с маячным постом. И что удивительно — всякий раз отвечал ему тоненький голосок, не то детский, не то женский… Но все доклады с поста были вполне вразумительны. Например: «Пароход “Арланца” прибыл в 22 часа, положил якорь. Ему сигнал по международному своду: “Ваш курс ведет к опасности”. На рейде… (дальше перечисляются суда). Орловский маяк предупредил: первое отделение тральщиков прошло маяк, идет к нам. Завтра караван идет в Архангельск. № 25367. Святой Нос. Телефонограмма окончена».

Рощаковский недоумевал:

— И что это маячник там такой писклявый? Или у меня слуховые галлюцинации?..

На дворе был уже конец августа, когда «Лейтенант Пахтусов» отправился к Святому Носу. Застопорил ход на рейде. Спустил шлюпку. Гребцы налегли на весла. Несколько минут, и Рощаковский ступил на берег…

Вот он, маяк. Вот сигнальная мачта. Вот маленький домик смотрителя. Невдалеке пасется большая черная коза.

— Эй! — крикнул Рощаковский. — Есть кто живой?

Ответом было молчание. Затем откуда-то явилась маленькая девочка — лет одиннадцати-двенадцати. Чтобы стать с нею вровень, кавторангу пришлось присесть на корточки.

— Здравствуй, милое создание… Ты кто?

— Маша, — был ответ. — Маша Багрецова.

— Замечательно! — сказал Рощаковский. — А кто-нибудь из взрослых тут поблизости есть? Отец, к примеру?..

Девочка вдруг расплакалась.

— Отец… на фронте. А дедушка… Вот уже почитай шестой месяц лежит больной. Не встает…

Кавторанг сдвинул фуражку на затылок.

— Постой-постой… А кто же смотрит за всем этим хозяйством?

— Я…

— Кто же зажигает маячный огонь?

— Я…

— Ну а сигналы? По международному своду?..

— Я…

— Ну а дом? Кухня? Помыть-постирать? И всякое такое… За дедом уход… И вот эта коза, с нею заботы… Тоже ты?

— Я… — всхлипнула девочка. — Тут боле никого нет…

Кавторанг обнял ее и подхватил на руки. Тельце было почти невесомое.

— Машенька! Милая моя… Ты сама-то хоть понимаешь, какой ты есть человек? Ты — герой!

Дальше цитирую официальный документ:

«…В воздаяние отличной доблести, спокойствия и редко добросовестного отношения к службе в тяжелых обстоятельствах военного времени девица Мария Багрецова награждается серебряной медалью на Георгиевской ленте».

Война в этих краях только еще вступала в силу. Потом на Севере было вручено немало боевых наград, и в том числе самых высших… Но эта серебряная медаль была первой.

Вячеслав Чистяков