Есть у меня один давний знакомый или даже друг. Да, пожалуй, можно назвать его другом. Знаю я его лет двадцать, то есть ровно половину своей жизни.

Познакомился я с ним через свою первую жену. Когда-то, в конце восьмидесятых, они, группа молодых людей, создали первый в нашем городе кружок йоги, в который входило девять мужчин и одна женщина. Одним из этих мужчин и был он, Андрей Боголюбов.

Это был первый абсолютный всплеск свободы в нашей стране, когда людям вдруг позволили заниматься тем, что они хотят, без каких-либо ограничений. Неудивительно, что многие, как слепые котята, стали искать пути к Богу, и кто-то, естественно, мог и заблудиться. Церковь была всячески оболгана, потому первые ищущие и пошли обходными путями и Андрей оказался в их числе.

Надо сказать, что у Андрея всегда была тяга к духовному, неслучайно у него даже фамилия была церковная. Хотя по национальности он чистокровный цыган, но не типичный цыган – он добрый, он безобидный и беззащитный, никого никогда не обманет, и ещё, он из оседлых цыган, из тех, что живут в своих квартирах. За те двадцать лет, что я его знаю, он, кажется, ни разу не выезжал за пределы нашего городка. Разве что во время службы в армии, но я его тогда ещё не знал.

Служить ему почему-то выпало в Афганистане, наверно, из-за своей внешности. Тогда нас всех растили патриотами. После учебки,- рассказывал он, - их всех построили и спросили, «кто хочет выполнять интернациональный долг в Афганистане» – и весь строй сделал шаг вперед. Молодые были, глупые.

То есть первым он хлебнул грех войны. Не то, что ненужной и бессмысленной, всякая война по своему бессмысленна, - важно было, что Андрей туда попал. Как-то один батюшка говорил в своей проповеди: Если у вас в роду кто-то воевал, вы должны обязательно о нем поминать в своих молитвах, потому что он однозначно в аду, - даже, если защищал свою Родину. Не скажу, что я с этим согласен - никому не дано знать, кто, где будет, но мнение это мне показалось интересным. Я спрашивал у

Андрея, убивал ли он. Говорит, что убивать не убивал, но калечил точно. Хотя были такие ситуации, когда не знаешь, убил кого или нет: выбиваешь дверь в хлев и стреляешь в темноту, а кто там шевелится, скотина или человек, не видно.

Потом было возвращение домой, скорая и неудачная женитьба, рождение сына, - и он начал пить. Впрочем, для художника это почему-то нормальное явление. Сколько его знаю, он всегда считался художником, - носил бородку, длинные волосы и нигде официально не работал. Но за все годы знакомства, я, кажется, ни разу не видел ни одной его законченной картины. Хотя он постоянно что-то рисовал и где-то и что-то сдавал на продажу, - во всяком случае, разговоры об этом велись постоянно,  потому что для всех он был, прежде всего, художником.

Когда-то, очень давно, он попросил у меня альбом Айвазовского, чтобы сделать копию одной из картин. Это, наверно, была ранняя работа мариниста, там Бог отец выходил из облаков. Сколько знаю Андрея, столько он пишет эту картину, а она все остается незаконченной – и так вся его жизнь.

* * *

Йогой он так и продолжал заниматься, хотя их кружок давно распался.  После развода с женой, я видеться с Андреем стал гораздо реже, да и он стал меняться. Заходил я к нему теперь один-два раза в год, чему он был по прежнему очень рад, проводил гостя на кухню, сажал за стол, где мы долго беседовали и пили чай. Не то, что он меня как-то особенно привечал, нет, он каждому был рад. возможно потому у него и стали появляться не те люди. С каждым посещением мне все более  некомфортно становилось у него - у нас все меньше было общих тем, и я стал встречать у него каких-то незнакомых людей,  людей не моего круга и, как мне казалось, не его.

Одна наша общая знакомая познакомилась с молодым чеченцем. Бывает так, что иногда женщине для выхода из долгого застоя нужен некий «толчок», неудачный опыт - тут можно пасть окончательно, а можно и, действительно, найти. Ей потом, и в самом деле, повезет. А сейчас… Это были самые бандитские 90-е годы, когда вся страна находилась под чеченским контролем. Этот чеченец однажды нам говорит: «Я посмотрю досье на вашего Андрея». У них в то время был выход на картотеку КГБ-ФСБ, где можно было получить информацию практически о любом человеке. И он рассказал нам свежую биографию Андрея: Афган, пьет и колется. Действительно, многие прошедшие через Афган продолжали принимать наркотики. Я спросил у Андрея, колется ли он, ответил, что почти нет, очень редко.

Я с ним стал редко видеться, но совсем расстаться тоже не мог, иногда это не в наших силах. Жена меня спрашивает: «Что ты к нему прицепился?». Я это объясняю тем, что я для него остался последним человеком, связывавшим его с прошлой жизнью, да и мне самому он нужен, ведь даже в миллионном городе не так много близких нам людей. Во время очередного такого посещения, я долго стучался в его дверь, ни кто не открывал, чувствовалось, что этой дверью давно не пользуются. Соседка

сверху, спускаясь по лестнице, спросила: Вы к художнику? А он здесь не живет… Он, кажется, умер.

На самом деле, услышать такое об Андрее было обычным делом. Проблемы его постоянно сами находили, находили даже там, где других они обходили стороной. Было даже удивительно, что он все ещё жив. Как-то приходит в гости, все горло забинтовано. – Что случилось? – Рассказывает: У вокзала к нему подошел незнакомый мужчина с бутылкой вина, предлагает с ним выпить. Андрей начинает отказываться, мол, не может и все такое. Тот, без дальнейших разговоров, берет бутылку за горлышко, разбивает об угол и со словами, «а, ты не хочешь со мной пить», бьет Андрея по горлу. Андрей увернулся, но неудачно. Успел схватить его за руки, кровь хлещет из перерезанных артерий... Хорошо, проходящие мимо мужички помогли. И так вся его жизнь - каждый день как последний. 

Потому, вспоминая теперь об Андрее, я был абсолютно уверен, что его нет. Ещё кто-то мне сказал, что он, вроде бы, умер. И так я думал года два. И вдруг, моя сестра, которая тоже его хорошо знала, повстречала его на улице. Когда она мне об этом рассказала, я не то, что не поверил, у меня будто что в голове помутилось – столько лет думать, что человека нет и вдруг его опять обрести, это, оказывается, так сложно. Он оставил сестре свой адрес и я поехал к нему в новую квартиру, чтобы  убедиться, что он действительно жив.

Жил он теперь на окраине города, не в самом благополучном районе. Я позвонил к нему в дверь. Мне открыл неулыбчивый,  больного вида человек – это был Андрей и не Андрей - это был человек, в котором не осталось сил жить. Я пробыл у него около получаса, больше не смог. И за все время, не было даже намека на улыбку – ни при встрече, ни потом - это было так непохоже на того Андрея, которого я знал.

Я спросил, не болен ли он. Говорит, что долго лежал в больнице, прошел через серьезные операции. Нет, теперь он не колется, даже не пьёт. Нельзя. Живёт на одну афганскую пенсию, которой постоянно не хватает. Сын живёт с ним, учебу бросил, попал в нехорошую компанию, пропадает неделями, ночует в интернет-клубах, появляется только в день зарплаты, одним словом, отбился от рук. Мольберта в этот раз я нигде у него не видел, хотя несколько старых картин на стенах висело. Сил писать у этого человека, действительно, не осталось. И покидая его с облегчением, я подумал, что бывать мне здесь уже не стоит.

Еще меня поразила одна вещь. На кухне, а кухня у Андрея всегда была центральным местом, там происходило главное общение, здесь он, наверно, молился или медитировал. Так вот, теперь на кухонном столике у него лежало две зачитанные книги. Можно было догадаться, что они служили для каждодневного чтения. Это были интегральная йога Шри Ауробиндо и Библия. И всё так ясно стало ясно.

Андрей Сотников, Томск-Москва

Источник изображения (Питер Брейгель. Семь смертных грехов. Фрагмент):  www.liveinternet.ru