«Се тьма и рано, что у гроба стоиши, Марие?» (Стихира Евангельская).

Лишь только минула Великая Суббота, лишь только занялась ранняя заря светоносного дня Воскресения, «еще сущей тме» (Ин. 20; 1), спешат ко гробу Жизнодавца святые жены Мироносицы, и раньше всех — святая Мария Магдалина. Ни темнота ночи, ни пустынное одиночество загородного сада, где был погребен Господь, ни страшное соседство с этим садом Голгофы с ее крестами, мимо которых приходилось идти, шагая, быть может, чрез черепа казненных тут преступников (и само слово "Голгофа" значит череп), — ничто не остановило усердия неустрашимой жены, которая на этот раз оказалась мужественнее самих мужей — Апостолов, вероятно остававшихся в то время в горнице сионской, где и двери были заключены «страха ради иудейска». Верно сказал Апостол любви, святой Евангелист Иоанн Богослов, что совершенная любовь «вон изгоняет страх» (1 Ин. 4; 18). Все опасности забыты; у Магдалины одна дума, одна забота: отдать последний долг Божественному Учителю, помазать святое тело Его уготованными ароматами, чего не успели сделать вполне Иосиф и Никодим в свое время, при погребении Господа. Она даже не думает о том, кто отвалит ей камень от двери гроба... Но вот и сад Иосифа Аримафейского: вот и скала, в недрах которой была иссечена пещера погребальная; Мария взглянула и — в изумлении остановилась... Что это значит?.. Камня нет на своем месте, вход в пещеру открыт... Итак, кто-то раньше ее уже побывал здесь, но — кто и зачем? Апостолы никуда не выходили еще из своего уединения, это она хорошо знала; уж не надумали ли жестокосердые иудеи поругаться над бездыханным телом ее возлюбленного Учителя и Господа? Эта мысль как острая стрела поразила ее любящее сердце, и вот она, не теряя времени, смущенная, бежит к Симону Петру й другому ученику, «его же любяше Иисус», и спешит поведать им нерадостную новость. «Взята Господа от гроба, говорит она, и не вем, где положиша Его». Встревоженные неожиданным известием Апостолы бегут ко гробу; не отстает от них и усердная ученица Христова. Осмотрев гроб, ученики уходят — Петр — в глубокой задумчивости, Иоанн — в сердечной уверенности, что Господь воскрес. Но Магдалина осталась у гроба. Зачем?.. Да куда же ей теперь идти, когда у нее отнято последнее утешение — еще раз облобызать пречистые стопы Ее Божественного Целителя и Учителя, еще раз смешать свои слезы с ароматами и излить их на Его пречистые язвы? О, какое лютое, нестерпимое горе переполняло теперь святую душу верной ученицы Христовой! С чем она придет к многоскорбной Матери Иисусовой? Что скажет в утешение Ей — Пренепорочной Агнице? И без того безмерно тяжела была скорбь Девы Матери, и без того лютое оружие проходило Ее святую душу, терзало Ее материнское сердце, — Магдалина ведь разделяла с Нею эту великую скорбь, она неотлучно была при Матери Иисусовой во все эти тяжкие дни Ее нестерпимых сердечных страданий, а что будет с нею, Преблагословенною, когда Она узнает, что и тела Ее Божественного Сына враги не оставили в покое, что Она лишена даже и того малого утешения, коего не лишается самая несчастная в мире мать — сидеть и плакать у гроба, сокрывающего останки дорогого сердцу детища?.. Думы — одна другой безотраднее, чувства — одно другого горестнее, как мрачные облака облагали скорбящую душу Магдалины, и она решилась выплакать тут, у этого священного вертепа, в тишине уединенного сада, всю невыразимую горечь своего израненного сердца, — благо никого тут нет, никто ей не помешает, — и вот она стоит и горько-горько плачет!... «И якоже плакашеся, - благовествует Евангелист, - приите во гроб. Приникла — наклонилась, быть может и не впервые наклонилась в пещеру, чтобы еще раз взглянуть на дорогое место, «идеже бе лежало тело Иисусово», но где — увы, — теперь его не было! — «И виде два Ангела в белых ризах седяща, единаго у главы, и единаго у ногу» — на смертном ложе Иисуса. Вся погруженная в свои скорбные думы, она вовсе не обратила внимания на то, откуда взялись эти светоносные юноши?.. Отчего в пещере так светло, когда и в саду еще все прикрыто полумраком раннего утра? Ее сердце тяжелым камнем давила одна неотвязная мысль: "Взяли Господа моего и не знаю, где положили Его!" Потому и на вопрос Ангелов: «Жено, что плачешися?» — она только и могла повторить все те же горькие для нее слова. «И сия рекши, обратися вспять — как бы невольно оглянулась назад, — и виде Иисуса стояща; и не ведяще, яко Иисус есть». Может быть, смущение и слезы мешали ей пристальнее вглядеться в Господа, да к тому же и самая мысль о воскресении была еще чужда ей в эту минуту, и она совсем не ожидала, чтобы это был Сам Тот, Кого она так безутешно оплакивает... «Жено что плачеши? Кого ищеши?» — участливо вопрошает ее Господь. «Она же, мнящи, яко вертоградарь есть, глагола Ему: Господи! Аще Ты еси взял Его, повеждь ми, где еси положил Его: и аз возьму Его». — Его ищет она, а кто «Он» — нет нужды называть по имени: все должны знать сладчайшее имя Ее Господа! «И аз возьму Его» —она как бы забывает о своих слабых силах, — обо всем; она хочет взять и унести Господа — одна, сама, только бы ей отдали бесценное сокровище, только бы показали ей, где сокрыто оно! О как верно в этом повествовании Апостол любви изображает природу крепко любящего сердца, когда оно глубоко поражено скорбью о потере возлюбленного! — Но настал конец этой великой скорби. Полно плакать тебе, жено: оплакиваемый тобою — Сам стоит пред тобою; оглянись, посмотри — ведь это не садовник, как ты думаешь — это Сам Христос! «Глагола ей Иисус: Марие!» Действительно, это Его голос, тот голос, коим некогда изгнано из нее семь духов, ее мучивших, — да, это Он, действительно Он: «она же обращшися глагола Ему: раввуни» — Учитель мой! Только и могла произнести одно это слово несказанно обрадованная ученица Христова, подобно тому, как воскликнул семь дней спустя обрадованный Фома: «Господь мой и Бог мой!» — В порыве сердечного восторга Магдалина бросилась к ногам Божественного Учителя, чтобы по-прежнему облобызать Его пречистые стопы, но Господь остановил ее словами: «не прикасайся Мне», давая тем разуметь, что отныне Он не будет пребывать на земле видимо, как пребывал доселе, что Его пречистое тело, хотя и доступно осязанию, но уже прославлено славою Божественною. — Не прикасайся ко Мне, не пытайся удержать Меня, — как бы так говорит Господь, — ибо Я еще не взошел к Отцу Моему: иди к братии Моей (Апостолам) и скажи им: восхожу к Отцу Моему, Который отныне есть и ваш Отец, — Богу Моему, Который есть и ваш Бог. — Нет нужды говорить, с какою радостью спешила теперь воистину равноапостольная Магдалина исполнить сие повеление Воскресшего Господа.

Из Троицких листков архиепископа Никона (Рождественского)