Мы посвятим эту лекцию выдающемуся русскому философу Николаю Александровичу Бердяеву. Конечно, вы все слышали это имя, потому что, с одной стороны, Бердяев необычайно популярен и у нас в России, и на Западе. На Западе его вообще считают адекватным выразителем русского православия, что, конечно, совершенно неверно, и сам Бердяев резко против этого возражал. Он говорил: «Я свободный философ христианского направления». У нас он, безусловно, известен, особенно в среде нашей интеллигенции. Он у нас, в общем, не то что печатался, но читался. Ещё в 60-х-70-х годах я, помню, сам молодым человеком читал его под подушкой. Потому что запрещённый автор. В общем-то, в те годы можно было достаточно серьёзно поплатиться, вплоть до отсидки. А после, что характерно и это надо заметить, в самом начале перестройки весь Бердяев у нас был в России издан. В общем-то, неспроста. В то же время это философ очень сложный. Его философия, что называется, действительно высокая. В философии он говорит о самых сложных проблемах. Она очень трудно понимаемая, на самом деле. И вот такой парадокс: с одной стороны популярный, а с другой стороны, по сути, его идеи — они по-настоящему поняты малым количеством людей. Я совершенно не философ, я тоже очень много в Бердяеве не понимаю, в его высокой философии. Но то, что понимаю, попытаюсь вам рассказать. А социальными проблемами, социальной философией Бердяев занимался много, писал об этом много, но это всё равно не было сердцевиной его воззрений. И, собственно, поэтому я первоначально и не считал нужным вообще о нём говорить в этом цикле лекций. Но после, по заявкам слушателей, решился.

Значит, Бердяев. 1884-й — год рождения, умер после войны, в 1948 году. Его отец –кадровый офицер. Дед его, надо сказать, был казачьим атаманом. Его мать, княжна Полина Сергеевна Кудашова, полуфранцуженка, поэтому в доме у Бердяева всегда говорили по-французски. Другая особенность этого дома — там всегда находились врачи. В семье Бердяева всё время болели, в том числе и сам Бердяев, который в детстве переболел очень серьёзно тяжёлой формой ревматизма. Целый год он лежал в постели, после как-то оклемался, но от этого у него на всю жизнь появился какой-то нервный тик. Он так шеей вздрагивал, чем пугал своих слушателей, простой народ. В детстве он рос слабым ребёнком, но отец его определил в военное училище, что было совершенно, как бы, не для него. Там его заставляли маршировать, там культ силы, ловкости, где Бердяев был на последнем месте. В то же время в нём проявились недюжинные амбиции. Этот человек был всегда немножко в стороне от всяких компаний. Так же он жил всегда, всю жизнь. Он записывался в партию, например, в партию социал-демократов, но там он отнюдь не сливался с общей массой ни большевиков, ни меньшевиков – всегда был в стороне. И в то же время очень рано проявились его философские способности. Он буквально в 13-14 лет прочитал всю западную мировую философию, включая Канта, Фихте, Гегеля, причём прочитал на немецком языке и всё прекрасно понял. Киевлянин, он поступил в киевский университет, и одновременно, как многие наши философы-интеллигенты, стал марксистом, социал-демократом. Какая-то деятельность на этой почве была в университете, за что его исключили и отправили в ссылку, в Вологду. Правда, ненадолго, поскольку у него были достаточно высокие покровители. Он быстро от марксизма отошёл – в этом он повторяет немножко судьбу Сергея Булгакова.

Где-то ещё до первой русской революции он женится на Юлии Юдифовне Трушевой. Я немножко расскажу об этой женщине, потому что это не очень тривиально. Тоже довольно известная фамилия, у неё была сестра Евгения. Они принадлежали тусовке серебряного века, знали многих деятелей, даже над ними иронизировали: « почему Юдифовна, что вообще за ерунда. Уж скорее, Олоферновна, – как шутили некоторые, –должно быть». Вы, наверно, знаете, что у евреев есть книга, «Юдифь» называется. И там сюжет такой: ассирийский царь Олоферн пошёл войной на иудеев и окружил город. И одна женщина сказала: «Я освобожу свой город». Накрасилась, пошла в стан этого Олоферна, с ним познакомилась, и всё прочее, и когда после любовных утех Олоферн заснул, она взяла его меч и отрубила ему голову. Вот такая патриотка. Все знали, конечно, у нас в России этот сюжет. Юдифь — это женское имя. Ну вот, тем не менее. Сёстры тоже участвовали в социал-демократическом движении, в общем, такие были продвинутые, писали Толстому письма. В общем, типично для курсисток того времени. После обе Юдифовны вышли за братьев Рапп, тоже известных деятелей, но Лидия Трушева достаточно быстро развелась и после познакомилась с Бердяевым. В результате они сочетались браком. Бердяев был на несколько лет младше её. Какая-то совершенно необычная женщина с прозрачно-зелёными удивительными глазами, умница необычайная. Их брак был довольно странным. Они прекрасно прожили. Она умерла в 45-м году, он - в 48-м году. Но отношения их были такие: они общались высоко на интеллектуальном уровне, перед сном они  читали какую-то русскую классику, обычно после крестили друг друга и расходились по разным комнатам. Вообще много странного было у нас в России в этом смысле. Ну, например, их ближайшими друзьями были Мережковские. Ну, вы знаете — чета Мережковских. Мережковские-Гиппиус. На самом деле это была не сладкая парочка, а троица. Ещё один у них был третий друг – Дмитрий Философов, который имел такие гомосексуальные наклонности, иногда от них убегал. Тогда Мережковские-Гиппиус бежали и его вытаскивали обратно, и снова образовывали свою троицу. А Лидию Бердяеву они всё время приглашали в качестве гетеры. Я, честно говоря, не могу понять, что  точно имелось в виду, но  она всегда отказывалась.  Тем не менее, брак Бердяева с Лидией Трушевой был во многом замечательный. Лидия Бердяева написала книгу мемуаров, очень интересную, под названием «Профессия — жена философа». Сама она и поэтесса была, конечно, и там она много интересного пишет о их жизни, но жизни уже в иммиграции. Этот дневник, он примерно десятилетие занимает, с 34-го года по 45-й. Умерла она от рака горла, если я не ошибаюсь, уже после окончания войны. Во всяком случае, на Бердяева она, так или иначе, оказала большое влияние. Детей у них, естественно, не было.

Бердяев был человеком экспансивным, необычайно активным, очень много писал во времена первой русской революции, второй русской революции, выходила масса его публицистических статей. В более тихие времена, он писал такие наполовину философские, наполовину публицистические книги. Я вам рассказывал про Булгакова, их сотрудничество в журнале «Новая жизнь». Да, был такой эпизод. Но на самом деле сам себя Бердяев держался особняком, хотя окружающие этого не понимали. В то время даже шутили, что у нас есть такой философ Бергаков, то есть они совмещали две фамилии. Ещё лучше — Булдяев. На самом деле это люди совершенно разные и по философии, и по темпераменту. И, надо сказать, что после они жили в эмиграции, оба в Париже. Булгаков был деканом Свято-Сергиевского института, однако он Бердяева к себе в институт не приглашал, ни Боже мой. Более  того. Они, узнавали: если один собирался быть на каком-то мероприятии, то другой на это мероприятие уже не ехал. Где-то они были как кошка с собакой. Тем не менее, это не мешало им  всё же уважать друг друга. И Бердяев в своём журнале «Путь» - знаменитом философском журнале, который он издавал в эмиграции, - он печатал булгаковские статьи. Не часто, но печатал.

1913-й год. Бердяев был привлечён к суду, и обвинения были, в общем-то, тяжёлые: богохульство, ересь, неуважение к Церкви. Это потому, что он написал статью «Гонители духа». Дело в том, что в то время гремело дело имяславцев, то есть афонских монахов, которые приравнивали имя Божие к самому Богу. И вот, вокруг этого была развита целая теория, которая была не принята официальным православием, Был большой скандал. В монастырь приезжал русский эсминец, на котором был наш епископ, который афонским монахам вправлял мозги. Но вправить, конечно, особенно не удалось. Они были запрещены, и в их защиту Бердяев написал статью. Он всё время бросался на защиту тех, кого притесняли. В этой статье он писал, что «я, собственно, имяславство не разделяю. Но возмутительно это мракобесие. Их запрещают такими варварскими способами». Это было очень типично для Бердяева. Он всё время таким образом всех защищал. Когда уже в иммиграции начались гонения на русского философа Георгия Петровича Федотова, который преподавал в Сергиевском институте и одновременно писал политические статьи. Это считалось возмутительным и ему сказали: либо — либо. Либо вы здесь преподаёте — либо вы пишете ваши статьи. Бердяев по этому поводу разразился страшной такой филлипической статьёй, обругал этот институт, нравы в нём. Или уже после войны Бердяев думал, что после войны русский народ вздохнёт свободно и,  в общем, будет совершенно другая жизнь. Он хотел уже ехать обратно в Россию. Уже, говорят, в посольстве держал бланк. Осталось только заполнить. Ну, он узнал, что у нас, в России, Жданов организовал гонения на Зощенко и Ахматову. Всё. Значит, поездка в Россию была отложена, и Бердяев разразился статьёй в защиту Зощенко и Ахматовой. Я думаю, что, в общем-то, правильно, что не поехал. Он был слишком независимый человек, его бы, конечно, в лучшем случае посадили бы, а то и к стенке поставили довольно быстро. Вот. Но это было гораздо позже.

Революцию 1917-го года он воспринял, в общем-то, критически. Однако, не убежал,  остался в России, занимался там активной просветительской и философской деятельностью, и одновременно писал книгу «Философия неравенства». Она была написана в основном в 1918-м году, но издана позже, уже в иммиграции.

Арестовывался по делу «Тактического центра». Говорят, что его допрашивал сам Феликс Эдмундович Дзержинский. Но Бердяев, был внук казака. Он не боялся никого. Он так защищал свои взгляды, что Дзержинский отвёз его с допроса домой на собственном автомобиле. Но в 1922-м году он был всё-таки изгнан из России и на знаменитом философском пароходе «Обербургомистр Хакен», на котором уплывали из России Ильин, и Франк, и Новгородцев, и ещё многие-многие известные деятели, он, значит, вместе с обеими Юдифовнами и там ещё их матерью, уехал сначала в Берлин а после обосновался в Париже. В Париже сначала он тоже вёл очень активную жизнь. Снимал квартиру, одновременно читал лекции, писал книги новые, статьи. После одна из почитательниц Бердяева (а у него там быстро образовались почитательницы) завещала ему небольшой домик в пригороде Парижа,  Кламаре, в котором Бердяев прожил последние годы.

В 1925 году он стал издавать журнал «Путь» – замечательный философский и, где-то социально-политический журнал. Издавал до 40-го года, вплоть до появления немцев в Париже. Ежемесячный журнал. Вообще, кто не читал, рекомендую.  Это россыпь замечательных статей. Бердяев там печатал собственные статьи. Правда, книг там не печатал. Считал, что толстые книжки неприлично печатать в журналах, но печатал, в общем-то, всю тогдашнюю  думающую интеллигенцию, за исключением Ильина, конечно.

Когда пришли немцы, издание пришлось прекратить. Немцев он тоже не боялся и  откровенно их критиковал. Они его хотели арестовать, но всё-таки решили, что не надо. Потому что в то время он уже был необычайно известен – мирового масштаба философское событие. Всё время – новые книги, каждый год буквально, статьи, постоянные выступления. Он был мастер экспромтов, говорил, что лекции экспромтом у него получаются лучше, чем лекции, к которым он готовился. Говорил, что «у меня удивительное свойство: мой оппонент не успел ещё закончить вопрос, а у меня уже в голове образовался ответ на этот вопрос».     Умер он за письменным столом. А делал он последние штрихи к своей последней книге, замечательной, кстати, «Царство духа, царство кесаря». Мгновенный инфаркт. Для философа лучшей смерти  и мечтать просто нельзя.

Теперь я попытаюсь рассказать о его философских и социальных воззрениях. Обычно я пытаюсь как-то по периодам рассматривать творчество любого мыслящего человека и считаю, что это очень важно. Всякий мыслитель меняет свои взгляды. На прошлой лекции или на позапрошлой, я обращал внимание, что у Булгакова это особенно ясно. Булгаков всё время кардинально менял свои взгляды и потому очень важно, когда те или иные высказывания были им сделаны. Но для Бердяева это сделать исключительно сложно. Дело в том, что это был очень экспансивный человек, и вначале он менял свои взгляды очень быстро, впитывал новые веяния, их проговаривал, после у него какие-то новые кумиры появлялись. Андрей Белый, великолепно знавший его по тусовкам серебряного века,  говорил: «Бердяев — это как такая проходная железнодорожная станция. Прошёл один поезд — это Соловьёв, прошёл другой поезд — это Кант, прошёл третий поезд — это Ницше». То есть он  то пересказывал Соловьёва, на следующий день - Ницше. Всё время шла  интенсивнейшая мыслительная работа. Поэтому вначале как-то разобраться во всех его периодах чрезвычайно сложно. После, где-то к началу 30-х годов, у него наконец-то установилась определённая философия, о которой я ещё попытаюсь рассказать, как умею.

Тем не менее, у Бердяева была одна сквозная идея, которую он пронёс через всю жизнь. Это идея свободы. Одни говорили, что он был апостолом свободы, другие, как например, митрополит Антоний (Храповицкий), иронизировали, что Бердяев — пленник свободы. Но тема свободы так или иначе у него всю жизнь была на первом месте. Сначала  он ещё до революции написал книгу «Философия свободы». Позже она его не удовлетворила. Уже в иммиграции он снова вернулся к этой теме. Он написал книгу «Философия свободного духа». Он считал, что она лучше выражает эту тему. На самом деле свобода — это было для Бердяева всё. Соответственно, и его социально-политические взгляды тоже были окрашены свободой, свободой личности. Личность на первом месте, а социум — производное от личности. Это его постоянный рефрен. И уже в иммиграции, где-то 1932-1933 годы, он, наконец-то, осмысливает тему свободы на глубинном философском уровне. Я ещё должен сказать, что если сначала он к христианству относился крайне легкомысленно, то вот  тесное знакомство с Булгаковым на него в этом смысле очень положительно повлияло. Бердяев в течение своей жизни всё больше и больше, как бы так выразиться, промокал христианством и, хотя он всегда считал себя свободным философом, в конце-то концов, его философия сводилась к оправданию христианства. Правда, по-другому, чем православная догматика. Точнее, он православной догматики довольно мало касался, это было своё оригинальное философское оправдание христианства. Однако, были и  расхождения с официальными позициями, достаточно серьёзные, за что его наши ортодоксы считают еретиком и кричат: «не читайте Бердяева». Я лично к этой проблеме отношусь вот как: вообще, слово «еретик» я стараюсь никогда не произносить вообще. Потому что я сам имею довольно тяжёлый опыт. Меня много раз называли еретиком, ругали самыми последними словами, и на форумах, и, на достаточно официальном уровне. И я знаю, как это тяжело, как это обидно, как это почти невыносимо. Понимаете — веровать, и в то же время тебя еретиком считают. Поэтому, единственное я могу сказать, что воззрения этого человека, да - они в чём-то не соответствуют православной догматике. Но плеваться и ругаться по этому поводу я не буду. И я сейчас попытаюсь рассказать об одном таком моменте, связанном со свободой.

   Бердяев очень глубоко размышлял над проблемой теодицеи, то есть оправдания Бога. Как оправдать Бога, видя бесконечное количество зла в этом мире? Просто невыносимое количество. Как же Бог благ? Если Бог всесилен, то почему он всё это допускает, эту вакханалию зла? Да, конечно, Бердяев признавал – всё дело в свободе. Однако, Бог благ и Бог всесилен. И как тут, так сказать, логические выверты не делай: если есть зло, а это зло очень часто духовно убивает людей — то, в общем, где же всесильный Боже? Где он? Где это всесилие? Официальная точка зрения, что Бог даёт человеку свободу. Свобода эта не шуточная, она подлинная, настоящая, и всякий человек может творить добро, и может творить зло. Это как бы не отнимается. Бог не отнимает у него эту свободность, эту свободу, этот выбор. Бердяев считает, что, всё-таки, этого не достаточно. Всё равно это не решение проблемы теодицеи. И  он, изучив немецких мистиков, Якова Бёме, Мейстера Эркхарта, выдвигает такую теорию. Яков Бёме писал о некоей, как он называл, «унгрунд». Это некая подоснова Бога. Понимаете, некая свобода, но которая у Бёма находилась внутри Бога, как бы часть Бога. Это некий хаос, который не имеет никаких определений. Свобода в чистом виде. Бог в себе свободу умеет претворять в свободу на полное добро. А Мейстер Эркхарт учил о том, что есть некая первооснова Бога, тоже без всяких определений, из которой уже вырастает Бог-Отец, Бог-Сын, Бог-Дух Святой. Конечно, это какие-то очень сложные эзотерические, я бы сказал, концепции, которые понять простому человеку вообще невозможно, и как-то их оценить. Так это или не так – поди разберись. Но Бердяеву это понравилось. Только он этот унгрунд вынес вне Бога. Есть унгрунд, из которого рождается Бог и впитывает его в себя, преобразуя этот ундгрунд в полное добро. Поэтому свобода Бога исключительно положительная. Это свобода добра. Но унгрунд – это не Бог. И при сотворении мира человека эта свобода примешивается и к людям тоже, в результате чего человек начинает обладать действительно полной, действительно настоящей свободой, на которую Бог уже повлиять не может. Бог бессилен здесь. Да, он имеет большую силу, всемогущество, но неполное всемогущество. Свободой он в принципе не может управлять, и Бердяев говорил: «Власть Бога — это не более чем власть полицейского на шумном перекрёстке». Вот такое он сравнение предлагал. Я это рассказываю как пример, потому что на мой взгляд понять это очень сложно. Может быть, есть такие глубоко философские люди, которые понимают очень ясно. Но как рассказал — так рассказал. Конечно, с точки зрения ортодоксального христианства это ересь, ибо считается, что свобода наша — свобода тварная. А у Бердяева наша свобода не тварная. Однако, он считает что только так можно действительно непротиворечиво решить проблему теодицеи. Бог не ответственен за зло, которое совершает человек. Да, он борется с ним, безусловно. Он может как-то претворить очень часто зло в добро. Но он не ответственен за него.

    Вторая очень сложная идея, которая у него возникла тоже в иммиграции, в начале 30-х годов, которую он всё время продвигал — это идея объективации, как он говорил. Вообще, Бердяев был мистик. Эзотерик, если говорить другими словами. И, тем не менее, его, так сказать, эзотерические способности он всё время смирял христианскими концепциями, он их сдерживал. В результате чего у него получилась вот такая собственная философия оправдания христианства. Бердяев считал, что подлинная жизнь — это жизнь духа, и подлинная жизнь человека — это духовная жизнь. В каждом человеке она есть, она одна – подлинное. А то, что происходит во внешнем мире — это всё как бы подверглось объективации. Человек во внешнем мире не может напрямую на духовном уровне общаться с другим человеком и вообще со всем миром. А общается он на уровне объектно-субъектном. Так сказать, человек берёт роль субъекта, который познаёт мир в форме объектов. Но на самом деле мир — он как-бы закабалён этими объектами в результате грехопадения человека. Человек пал и по-другому, кроме как в объектно-субъектной парадигме, воспринимать мир, собственно, и не может. Только некоторые особенно выдающиеся люди Духа прорываются через эту броню и действуют на духовном уровне. То есть, весь мир подвергся объективации, как он говорил, попал в объектную скорлупу, ловушку. Это он всё время повторяет в последнее время в разных комбинациях, причём, знаете, социальная жизнь у него — тоже объективация. Церковь — это тоже объективация у него. В связи с этим он очень серьёзно критикует всех остальных философов. Ну чем философы занимаются: бытиё там, сущее, объект, субъект — да ерундой они занимаются, дураки они, объективацией они занимаются, а надо жизнью духа заниматься. И в то же время здесь у Бердяева противоречие: а о жизни Духа что ты можешь сказать, дорогой? Жизнь духа — это свобода. А о свободе, понимаете, сказать что-то вообще трудно. Свобода есть свобода. Как её вставишь в рамки? Если свободу как-то понимать, осмысливать в виде понятий — это уже объективация. Всё, это не годится. Тем не менее, он излагает это всё в нескольких книгах. Книги —  «Философия свободного духа», «Возрождение человека», «Опыт свободной этики», «Судьба человека в свободном мире», «О рабстве и свободе человека», «О эсхатологической метафизике», «Я и мир объектов», «Царство духа и царство кесаря».

В общем, Бердяев написал около 40 книг. Каждый год книга, а иногда и две книги. Причём, писал Бердяев особым образом. Это очень интересно, о чём обычно не знают. Его книги вообще производят огромное впечатление. Они как бы пламенные, эти книги. В них масса повторов. Он не доказывает, а просто пламенно говорит о чём-то, всё время повторяется, но повторяется всё время по-другому, показывает другую сторону той же самой мысли, сталкивает мысли. И этот стиль бердяевский необычайно привлекателен. Собственно, благодаря чему он и получил такую популярность. Если бы он о своих идеях писал скучно — вообще бы никто его не читал, не знали бы мы Бердяева. Писал он свои книги следующим образом. У него в голове создавалась идея книги. Человек он был необычайно творческий. И одна из его первых таких ударных книг была «Смысл творчества», 1916-й год. Это уже настоящий Бердяев, он тогда прославился этой книгой. Итак, идея книги. Он писал подробный план книги, работал над ним, переставлял главы, подглавы, после он приводил себя в экстаз, и этот скелет, в каком-то таком экстатическом состоянии, у него обрастал фразами, какими-то идеями, короткими, длинными, часто не связанными друг с другом. И это во многом было автоматическое письмо. Когда человек не от себя пишет, кто-то ему, значит, надиктовывает. И, наконец, третий этап. Он уже брал голову в руки и всё что написал, очень тщательно редактировал: фразы уже были нормальными, получались связи между идеями и в результате получалась бердяевская книга. Очень интересно. Я слышал лекцию одного бердяеведа, он очень живо это рассказал.

Перейдём к социальным взглядам. Для Бердяева социальные взгляды, вообще социальная жизнь — это объективация, то есть жизнь какая-то кукольная, не подлинная жизнь. И, казалось бы, чего ты, милый, об этом говоришь, если это что-то для тебя не подлинное? Тем не менее, Бердяев очень много пишет об этом, и до революции, и после революции, и в иммиграции, и у него в эти философские идеи социальные идеи прекрасно вплетены, и он нисколько не стесняется этого. Здесь что-то не то. Какое-то логическое противоречие. Он написал в конце жизни книгу «Самопознание». Это некая философская автобиография, автобиография самих идей, где он писал, что да, моя мысль противоречива. Ну и что? Я этого не стесняюсь.

Во-первых, полностью социальным взглядам посвящена его книга «Философия неравенства», как я уже говорил, написанная в период революции, где он чихвостит всё. То есть неравенство — это хорошо, а равенство — это плохо. И так он проходится по всем идеям, которые так или иначе всплывали в период революции, в том числе и социализму. Он пишет тогда: «Природа социализма реакционная и классовая. В нём нет творческого изобретения, нет полёта. Самый революционный социализм рабски прикован к экономической действительности, пригнут к земной юдоли, уготовлен необходимостью. Из горькой необходимости, а не из свободы рождён социализм».

Но, постепенно он свои взгляды пересматривает. И надо сказать, что в самом позднем издании мы неожиданно находим такую фразу, что да, я эту книгу написал, но, в общем-то, я от неё отказываюсь. Она очень, так сказать, неадекватно описывает мои взгляды. Очень часто берут ссылки из этой книги ненавистники социализма и говорят: «Бердяев-то наш». Нет, он не ваш, господа. Он пересматривает свои взгляды, и в конце-концов приходит к идее персоналистического социализма — социализма общения личностей, социализма, который не придавливает личность обязаловкой. Но социализма. Правда, он прекрасно понимает, как трудно этот самый социализм сделать. Капитализм же он критикует. Критикует очень серьёзно. Во-первых, с точки зрения буржуазности. Причём особенно Бердяев нападает на буржуазный дух. В работе «Новое средневековье», такая известная работа, по которой его узнал Запад, это 1924-й год, он пишет: «Много ли есть онтологически реального в бирже, в банках, в бумажных деньгах, в чудовищных фабриках, производящих ненужные предметы или орудия истребления жизни, во внешней роскоши, в речах парламентариев, адвокатов, в газетных статьях? Много ли есть реального в росте ненасытных потребностей? Повсюду открывается дурная бесконечность, не знающая завершения. Вся капиталистическая система хозяйства есть детище пожирающей и истребляющей похоти. Она могла возникнуть лишь в обществе, которое окончательно отказалось от всякого христианского аскетизма, отвернулось от неба, исключительность дало земным удовлетворениям. Капитализм совершенно невозможно мыслить как сакральное хозяйство. Он есть результат секуляризации хозяйственной жизни. В этой системе нарушается истинное иерархическое соподчинение материального духовному. Маммонизм стал определяющей силой человека, который более всего поклоняется золотому тельцу, и ужаснее всего, что в этом ничем не прикрытом маммонизме век наш видит великое приеимущество познания истины, освобождения от иллюзий». А через год в программе журнала «Путь» он пишет: «Капиталистическое общество не менее антихристианское, чем общество коммунистическое». В то время он ещё был ярым антикоммунистом. «Борьба буржуазного общества и социалистического общества не есть борьба добра и зла. В ней выявляются лишь две формы зла». Это реверанс в сторону иммиграции, которая, в общем, советский социализм в подавляющем большинстве абсолютно не принимала. «Подлинная же борьба есть борьба Христова и антихристова духа, который проявляется во внешности, в полярно противоположных образах. И русский народ весь мир вновь с небывалой остротой ставит перед задачей до конца серьёзно понять и принять Христианство и осуществлять его действительно и реально в жизни не только личной, но и общественной. На развалинах буржуазного общества нужно строить общество христианское. Нужно воспользоваться этим благоприятным положением, а не возрождать разложившееся антихристианское старое общество. Если же мы не будем христианской правды осуществлять в жизни, то антихристианские антихристовы начала будут всё более и более побеждать. В этом смысл нашей эпохи». Или «В отношении к хозяйственной жизни можно установить два противоположных принципа. Один принцип гласит: в хозяйственной жизни преследуй свой личный интерес, это будет способствовать развитию хозяйственной жизни целого. Это будет выгодно для общества, нации, государства. Такова буржуазная идеология хозяйства. Другой принцип гласит: в хозяйственной жизни служи другим, обществу, целому, и тогда получишь всё, что тебе нужно для жизни». Хорошо формулирует, правда? «Второй принцип утверждает коммунизм, и в этом его правота. Совершенно ясно, что второй принцип отношения к хозяйственной жизни более соответствует христианству, чем первый». Это он так чётко сформулировал в книге, которая называется «Истоки и смысл русского коммунизма». Книжка очень популярная, я надеюсь, вы её все читали. Она была издана в 1937 году, причём издана была на английском языке и после переведена на все иностранные языки. А на русском языке, т.е. языке оргигинала она была издана в последнюю очередь, после смерти Бердяева. И написана она была именно для западного читателя. Книжка, конечно, великолепная: здесь нету никакой заумной философии, очень ясные, чёткие формулировки. Излагается вся социально-мыслительная история России, и основной лейтмотив этой книги — то, что да, русская революция была, как он пишет, сделана во имя Маркса, но не по Марксу. Марксизм — это, некая западная теория, и ортодоксальными марксистами являются меньшевики. Но наш русский народ марксизм воспринял творчески, иначе. И, в общем, Ленин воспринял творчески, хотя он всегда говорил, что он верный последователь Маркса. На самом деле он делал революцию не по Марксу. Действительно. Например, по Марксу надо ждать полного развития капитализма, который разовьёт производительные силы, и там противоречия между производительными силами и производственными отношениями — они и провернут революцию. Конечно, ничего подобного в России не было, и Ленин прикрывался только Марксом, как фиговым листочком, а на самом деле сделал революцию иначе. И Бердяев очень аргументированно, ясно это всё показывает. Я кое-то зачитаю. С точки зрения Бердяева русская революция — «это чисто русское явление - наша, наша она. Как и всякая большая революция, она произвела смену социальных слоёв и классов. Она свергла господствующие, командующие классы, подняла народные слои, раньше угнетённые и униженные. Она глубоко взрыла почву и совершила почти геологический переворот. Революция освободила раньше скованные рабочие и кресьянские силы для исторического дела и этим определяется исключительный актуализм и динамизм коммунизма. В русском народе обнаружилась огромная витальная сила, которой раньше не давали возможности обнаружиться. Мессианская идея русского народа приняла или апокалиптическую форму или форму революционную. Произошло изумительное в судьбе русского народа событие. Вместо III Рима, в России удалось осуществить III Интернационал. И на III Интернационал перешли многие черты III Рима. III Интернационал есть тоже священное царство, и оно тоже основано на ортодоксальной вере. На Западе очень плохо понимают, что III Интернационал есть не интернационал, а русская национальная идея. Это есть трансформация русского мессианизма».  Характеристика русского коммунизма такая: «Только любовь обращает человека к будущему, освобождает от тяжёлой скованности прошлым и является источником творчества новой лучшей жизни. В коммунистах есть страшное преобладание ненависти над любовью. Нельзя целиком на них возложить вину за это. Они тут жертва злого прошлого. Дух коммунизма, религия коммунизма, философия коммунизма - и антихристианский и антигуманистический. Но в социально-экономической системе коммунизма есть большая доля правды, которая вполне может быть согласована с христианством. Во всяком случае, более, чем капиталистическая система, которая есть самая антихристианская».

А вот о христианах, ненавидящих коммунистов. Он пишет: «Христиане, обличающие коммунистов за их безбожие и за антирелигиозные гонения, не должны были бы всю вину возлагать исключительно на этих коммунистов-безбожников, они должны были бы и на себя возложить часть вины, и значительную часть. Они должны были бы быть не только обвинителями и судьями, но и кающимися. Много ли христиане сделали для осуществления христианской правды в социальной жизни? Пытались ли они осуществлять братство людей без той ненависти и насилия, в которых они обличают коммунистов? Грехи христиан, грехи исторических церквей очень велики, и грехи эти влекут за собой справедливую кару. Измена заветам Христа, обращение христианской церкви в средство для поддержания господствующих классов не могло не вызвать по человеческой слабости отдаления от Христианства тех, которые принуждены страдать от этой измены и от этого извращения христианства».

И последнее, о чём я расскажу. У Бердяева есть замечательная статья. Тоже довольно поздняя, написана уже в 1937 году... что-то в этом роде. «О достоинстве христианства и недостоинстве христиан». Если кто её не читал — я вам советую её прочитать. Она начинается очень любопытно. Она начинается пересказом одной из новелл «Декамерона» Боккаччо. Ну, вы знаете, что Боккаччо — это XIV век, это начало Возрождения, это время Данте, Петрарки. И вот этот человек, очень свободномыслящий, написал такую книжку –«Декамерон». Декамерон - это означает 10 дней. Там царица в течение 10 дней предлагает своим приближённым рассказывать разные истории. Каждый день там идёт 4-5 историй. В общем, книжка,  мягко говоря, вольная, книжка антиклерикальная, книжка, которая во многом издевается над Церковью. Это, в общем, Шарли  XIV века, я бы так сказал. Но там есть одна очень любопытная новелла, с которой Бердяев начинает свою статью.

Один христианин всё время пытался обратить в христианскую веру одного еврея, хорошего такого, честного. И тот уже, вроде бы, был готов обратиться, но решил поехать в Рим и посмотреть, как там живут христиане, высшее начальство. Наш христианин-итальянец был в ужасе: он туда поедет и увидит все бесчинства и все безобразия, которые в Риме делаются, и «все мои труды по кахетизации будут напрасны». Значит, приезжает иудей. Тот спрашивает с дрожью: «Ну как? Что ты увидел?». Ответ его поразил: «Если несмотря на такое количество безобразий, бесчинств и грехов христианство, тем не менее, распространяется по миру, и такое количество людей во Христа верит — значит, это истинная религия». И полностью обратился.

И Бердяев пишет: «Вот, слушайте, запомните — это вот подлинный путь к оправданию христианства. Да, христианство ругают за то, что оно принижает свободу, за инквизицию, за то, что христиане грешники, но на самом деле они не христианство ругают, а ругают христиан. Да, христиане такие, и в этом-то и величие христианства. Христианство не из святых, понимаете. И Церковь тоже. Как сказал Христос: «Я не к праведникам пришёл, а чтобы грешников привести к покаянию». Церковь — это общество выздоравливающих. Это больница. Да, там есть и святые, но цель Церкви другая, это не клуб святош, отнюдь. И те, кто ругает христианство, они — вы посмотрите — они попадают мимо цели. Они всегда ругают недостойных христиан, тем самым они, по сути дела, высвечивают высоту христианства». Вот такая замечательная мысль. А то, что христиане грешники, и то, что у Церкви много грехов — он в этом нисколько не сомневается. Но у Церкви земной, а не небесной. Вот всё, что я хотел вам рассказать о Бердяеве.

Николай Сомин