Я расскажу про имущественное учение великого богослова, святителя Иоанна Златоуста. Его учение — это вершина имущественной этики. Выше этого в этой области православная мысль ничего не создала. Но предварительно я обязан, всё-таки, рассказать о его жизни. Потому что, – вы неверно, знаете, – у всякого великого человека и жизнь большая, замечательная.

Иоанн Златоуст родился в середине IV века (в 347 году) в городе Антиохия. Это очень известный, старинный христианский центр. Родился в высокопоставленной семье. По национальности он сириец, а его отец был военачальником достаточно высокого ранга, по-нашему – генералом. Златоуст получил прекрасное образование, в том числе философское. Крестился он поздно, где-то лет в 18. Дело в том, что в то время не было обязательной традиции крестить младенцев, и даже люди, которые очень хорошо относились к христианству и были фактически христианами, крестились поздно. Четыре года был чтецом в храме. После смерти его матери, христианки, он ушёл в горы, в монастырь. Четыре года жил в общежительном монастыре, а после два года в затворе, где совершал совершенно невообразимые для нас аскетические подвиги. Но подвигам неожиданно пришел конец: он настолько испортил себе желудок, что вынужден был с гор снова возвратиться в Антиохию. Там его рукополагают в диакона. И вот пять с половиной лет Златоуст несёт диаконское служение. Дело в том, что в то время диаконы не столько служили, сколько занимались социальной работой: обходили своих прихожан, смотрели, как кто из них живёт, так или иначе помогали. И вот эти пять с половиной лет были вообще удивительной школой жизни для Златоуста.

И только после этого,  уже очень  зрелым человеком, в 39 лет его рукополагают в священники, и он получает возможность произносить проповеди. И тут все понимают, что это проповедник от Бога. Он имел необычайный талант в этой области, но и кроме того специально учился риторскому искусству. Его проповеди очень быстро становятся необычайно популярными. Настолько популярными, что народ на них стремился, как ныне на Аллу Пугачёву. Церковь наполнялась, так что яблоку негде было упасть. Появились ушлые люди, которые стали записывать скорописью его проповеди, и их за деньги продавать – вот настолько он был популярен. А для нас это оказалось промыслительным тем, что очень много проповедей Иоанна Златоуста дошло благодаря этим людям до сегодняшнего дня. 12 двухкнижных томов толстенных, а последний том даже три книги, то есть фактически 25 томов мелкого шрифта — это всё проповеди, проповеди. Это величайшая сокровищница христианской мысли до сих пор как следует не изучена.

И Златоуст быстро находит нужную тему своих проповедей. Обычно проповедники рассуждали об очень высоких предметах: о Троице, о Боге, об ангелах. Златоуст, конечно, тоже об этом говорил, но главное внимание он уделял повседневной жизни людей. Нравственная проповедь — вот, как оказалось, его конёк. И его жизненный опыт здесь ему необычайно помог. Мало кто из христианских святых так хорошо понимал грех, суть греха. И никто из них не мог так ярко, как Златоуст, изобразить, все извивы греха. Именно поэтому его проповеди производили и производят до сих пор огромное впечатление. Читайте их, они все переведены с греческого ещё до революции, это замечательное чтение.

Так вот, Златоуст говорил о различных нравственных проблемах. Но, оказалось, что, всё-таки темой номер один его проповедей является тема имущественная, тема богатства и бедности, тема собственности и милостыни. Проповедь Златоуста обычно была построена по трёхчастной схеме. Он проповедовал сразу после чтения Священного Писания, и первая часть проповеди посвящалась подробному, фактически подстрочному комментарию только что прочитанного фрагмента Священного Писания. В то время не было жёсткого круга Евангельских чтений, как сейчас, и проповедник сам выбирал, что ему читать. И поэтому у Златоуста получались такие циклы: на Евангелие от Матфея — более шестидесяти проповедей, на Евангелие от Иоанна, на Павловы послания — он фактически все их подробно прокомментировал, и так далее. Вторая часть проповеди посвящалась нравственным проблемам, которые затронуты в этом отрывке Священного Писания. А после, в третьей части, Златоуст пускался в свободное плавание и говорил на ту тему, которую он считал наиболее актуальной. И очень часто он неожиданно вдруг мастерски сменял тему и сворачивал на свою любимую стезю: проблему богатства и бедности, собственности и милостыни.

Слава Златоуста как проповедника очень быстро распространилась по всей империи и дошла до столицы — Константинополя. В это время умер Константинопольский патриарх Нектарий. И молодой император Аркадий, прослышав, что есть вот такой замечательный проповедник, сказал: хорошо бы нам его иметь в патриархи. Так и сделали. Златоуста неким обманом выманили из городской стены антиохийской, быстро посадили в карету, после – на корабль, привезли в Константинополь и там ему объяснили: ты будешь епископом Константинопольским. Позже, поскольку Константинополь был столицей империи, этих епископов стали называть патриархами, потому что он  имели главенствующее значение в империи.

Начался десятилетний, с одной стороны, самый блестящий, а с другой стороны, самый трагичный период жизни Златоуста. Он, человек святой жизни, вдруг увидел, что Константинопольская Церковь находится в большом беспорядке. Монахи в большом количестве шляются по улицам и по рынкам. Он это запретил, приказал им сидеть в монастырях. Епископские должности, и прочие должности клириков продаются за деньги. Коррупция была бичом Византийской империи – не только нашим. И она, к сожалению, существовала и в Церкви: там уже были таксы, сколько надо дать, чтобы стать пресвитером, епископом и прочее. Златоуст был возмущён до глубины души: в Святой Церкви — симония! Он стал этих епископов своей властью снимать и ставить честных людей. Естественно, он нажил себе массу врагов, которые жаждали Златоуста сместить с его кафедры. 

Сложные отношения у него сложились и с императорским двором. Императрица Евдокси́я, волевая, но очень страстная, сначала с восторгом принимала Златоуста. Но Златоуст был удивительный человек: он не взирал на лица. Когда императрица делала что-то хорошее, например участвовала в крестном ходе, он её хвалил прямо с амвона в проповедях. Но когда она совершала что-то не то, — императрица всё время выдавала всякие такие штуки — он прямо с амвона её корил. Однажды он сравнил её с Иезавелью, Ветхозаветным персонажем, тоже царицею, которая отняла виноградник у одного бедного человека. Вот что-то аналогичное сделала и Евдоксия. Конечно, Златоуст её имени не называл, но все поняли, кого он называет Иезавелью. Императрица просто рвала и метала. Образовалась партия во дворце, которая тоже жаждала смещения Златоуста. А поскольку император Аркадий, скажем так,  был у свой жены под каблуком, то во дворце всё решала она.

И, наконец, третья партия. Дело в том, что Златоуст был человеком необычайно милостивым. Как только он стал диаконом, он всё своё имение, буквально всё до копейки, отдал на Церковь. А будучи Константинопольским патриархом, он решил устроить больницу для прокажённых. Тогда проказа была просто бичом для населения, много было прокажённых. И на окраине Константинополя за церковные деньги Златоуст купил землю, и там началось строительство больницы. Многим это не понравилось. Потому что земля в городе была в частном владении, и особенно это не понравилось землевладельцам рядом с больницей. Естественно, их земля стала падать в цене. А поскольку мимо участка протекала речка, то и вдоль речки участки стали дешеветь. В результате образовалась партия собственников, которая крайне была недовольна Златоустом.

Я не буду рассказывать, как это происходило, вы себе можете представить. И тогда было так, и сейчас так. В общем, эти партии объединились, устроили бесчестный епископский собор – «Под дубом» он назывался. И Златоуста низложили, извергли из сана и отправили в ссылку (тут для краткости я пропускаю многие детали).  Сначала – в горы Армении, там он три года жил в ужасных условиях. А после император решил перевести его в ещё более отдалённое место, в Пицунду. Дело в том, что это сейчас Пицунда — курорт. А в те времена, с точки зрения Византийской империи, это была ужасная глушь. Таймыр, в общем. И вот туда его решили отправить, причём конвоирам намекнули, что если что-то с этим стариком случится — хотя он стариком не был, 60 лет — то их, может быть и не накажут, а может быть, даже и наградят. Но, мол, вы его очень хорошо охраняйте. Они так и делали. Охраняли, но везли его по армянским горам без шляпы. А он был лысый совершенно. Можете себе представить его муки – ведь это была первая половина сентября. Он большую часть пути шёл пешком, и на побережье Средиземного моря был уже совершенно без сил. И в городе Команы Понтийские он, со словами «слава Богу за всё», отдал Богу душу.

Судьба переменчива. Через тридцать лет его мощи были перевезены в Константинополь и он был канонизирован как великий учитель Церкви, Вселенский учитель. Мы должны понимать, что это очень высокая степень прославления. Тем самым, признав его Вселнеским учителем Церкви, Церковь фактически канонизировала его учение. Но получилось так, что Златоуст был канонизирован, а вот его учение, замечательное учение о богатстве и бедности, на самом деле было забыто. Мы сегодня постараемся его как-то актуализировать.

Дело в том, что, как я уже сказал, имущественная тема у Златоуста — тема № 1. Это почему-то далеко не сразу поняли наши богословы. Об этом было явно, во всеуслышание сказано лишь, представьте себе, в начале XX века. А до этого наши богословы имущественную Златоустовскую тему просто замалчивали. Например, такой известный наш богослов середины XIX века Филарет Гумилевский – он буквально на ста страницах долго и подробно объясняет, что думал Златоуст по всевозможным церковным вопросам, по всем кроме… имущественной темы. Наверное, считалось, что для святого как-то даже и неприлично об этом говорить. Святой должен говорить о Боге, об ангелах, о каких-то высших вещах, а здесь какая-то презренная собственность.

И только в 1907 году, когда праздновалось 1500-летие со дня смерти Златоуста, появился ряд статей на эту тему, и наши богословы наконец-то об этом сказали. Дело в том, что у Златоуста имеется огромное количество текстов на имущественную тему, буквально тысячи фрагментов. Они до сих пор как следует не изучены, не исследованы, не классифицированы, даже не собраны. Это дело будущих поколений богословов. Может быть, кого-нибудь из вас.

Я буду имущественную концепцию Златоуста рассказывать, имея в виду несколько тем. Причём темы я поставлю в некоторой логической последовательности, потому что у Златоуста нет никакой формальной системы. У него всё перемешано, он совершенно неожиданно обращается вдруг к этой теме, и, казалось бы, совершенно никакой системы нет. А на самом деле, если вникнуть, система есть. И есть система потрясающая, система глубочайшая, система всеобъемлющая. Тут у меня компьютер завис, и потому я буду рассказывать без цитат из Златоуста, передавая только смысл его концепции.

Начнём с вопроса, который смущал умы наших богословов: о соотношении между любостяжанием и богатством. Дело в том, что наши богословы воспитаны на книге Кли́мента Александрийского «Кто из богатых спасётся?». Я однажды о ней говорил на наших лекциях. Там Климент Александрийский понятие любостяжания и понятие богатства как бы разводит. Любостяжание — это грех, это некая страсть, которая в душе. А богатство — это материальные вещи, которые где-то вне человека находятся. Казалось бы, совершенно разные вещи. И Климент Александрийский рассматривает, как равновероятные, все варианты. Богатые — они могут быть и любостяжательными, и наоборот, бессребрениками. Если любостяжательными — это плохо, конечно, а бессребрениками — хорошо. И бедные могут быть тоже самое: и очень любостяжательными, и тоже бессребрениками. Казалось бы, в общем-то правильно, так оно и есть.

Но Златоуст на эту смотрит тему гораздо глубже. Он смотрит не как математик, который видит перед собой просто четыре возможности, а смотрит как социолог. И Златоуст, конечно, эту книжечку, «Кто из богатых спасется?» читал – она была очень популярна. И, интересное дело, он обычно начинает рассуждение так же, как Климент. Но, рассуждая в духе Климента, он зачастую приходит к противоположным выводам. И у Златоуста можно найти два ряда высказываний. С одной стороны, он говорит, что всё дело в любостяжании: любостяжание грех, а не богатство. В точности, как Климент. А с другой стороны, у него можно подобрать целый ряд высказываний, не одно и не два, а десятки, где он говорит, что именно богатство губит человека. Богатство делает из человека зверя. И это, казалось бы, противоречие было  давно замечено богословами. Но они не понимали, в чём дело, а всё сводили к тому, что, де, у Златоуста как-то такая терминология не разработанная. И вообще, он немножко запутался в этом вопросе.

На самом деле это не так – Златоуст прекрасно разобрался. И самое интересное, он сам много раз эту загадку разъясняет. Дело в том, что Златоуст, – я бы даже назвал это «первый закон Златоуста», – он видит зависимость между богатством и любостяжанием. Он говорит: чем более человек имеет, тем более он любостяжателен, и потому он стремится еще больше иметь, что в свою очередь раздувает любостяжание, и так далее и так далее. Получается некая положительная обратная связь: любостяжание, то есть желание иметь больше, толкает человека на приобретение богатства. А богатство — оно надмевает, от богатства любостяжание человека ещё более увеличивается, разбухает. Поэтому человек ещё больше хочет богатства и ещё больше пригребает к себе. У него было тысяча солидов — он хочет десять тысяч. Набрал он десять тысяч — он хочет миллион, и так далее, и так далее. Такая вот положительная обратная связь, как говорят технари. А положительная обратная связь — это вещь страшная: в этом случае система идёт вразнос, и крах её неминуем. И Златоуст это прекрасно понимает. Он видит, что любостяжание настолько начинает на человека воздействовать, что он всеми правдами и неправдами стремится стяжать больше и больше богатства, начинает эксплуатировать, как говорит Златоуст, становится хищником. И вообще становится зверем или даже, по слову Златоуста, хуже зверей. Человек теряет человеческий облик, забывает не только Бога, но и забывает просто, что он человек. И все его помыслы направлены на то, чтобы грести, и грести к себе всё больше и больше. Поэтому, с точки зрения Златоуста, любостяжание и богатство очень тесно связаны. Связаны единой цепью. Они образуют как бы такую мёртвую петлю, которая в конце концов губит человека. Я думаю, что вы сами этот эффект не раз наблюдали.

Как бороться с этим? Как вы думаете? Златоуст говорит: есть лишь единственный способ борьбы. Можно это побороть, если отдать всё, что имеешь. Вот тогда ты в духовном смысле выживешь, тогда эта петля тебя минует. Как строго! Как ригористично! Отдай всё! Ни много, ни мало. Не десятую часть, не половину — это бесполезно. Всё отдать! Почему же так строго? Дело в том, что Златоуст считает вот эту страсть «грести к себе» самой распространённой и самой страшной болезнью человечества. Ей подвержены все, вся вселенная: и дети и старики, и мужчины и женщины, и верующие и атеисты, и военные, и художники, и интеллектуалы, и крестьяне, и все, все, все. То есть, сребролюбие, как он говорит, «объяло всю вселенную». И уже добродетель нестяжания исчезла, её нет, не видно, нет таких людей. Посмотрите, что делается! Это раньше о них в книгах писали, а сейчас нет никого. Он считает, что любостяжание-сребролюбие — это вещь самая страшная. Даже блуд, даже грехи, связанные с полом — они, с точки зрения Златоуста, менее страшны, чем это. Ибо распространённость сребролюбия просто потрясающа. Это болезнь, которая объяла всех, губит не одного, не десять, не сто, а губит всех. Именно поэтому врачевство, с его точки зрения, должно быть столь радикальным.

Кроме того — очень интересно! — Златоуст считает страсть любостяжания неестественной. Это что означает? Если блуд — хотя это, конечно, грех большой, но это всё-таки искажение естественного влечения между полами, которое Господь установил, – то с любостяжанием это не так. Такого инстинкта «грести к себе» Господь в человека первоначально не вкладывал. Этот грех появился вместе с грехопадением человека. И именно в этом смысле он неестественный, он не присущ человеческой природе по замыслу Творца.

В то же время, Златоуст, тем не менее, говорит: «Да, но, всё-таки, где-то Климент Александрийский прав: бывают богатые бессребреники. Вот, в Ветхом Завете Иов был такой — был богатым, а после Господь у него всё забрал, он этим не опечалился. Авраам был такой, был очень милостивым, всех кормил, всё раздавал». Но, интересно, что Златоуст приводит примеры из Писания, из Ветхого Завета, а вовсе не из современной жизни. Но, на самом деле, тогда тоже были потрясающие бессребреники, но о них он умалчивает. А почему? А потому, что Златоуст мыслит здесь как социолог. Он понимает, что такие люди есть, но их мало, очень мало. Их можно перечесть по пальцам. Поэтому эти люди и попали в Библию: стали святыми, персонажами Ветхого Завета. Златоуст говорит, что эти люди особые. Им дана сугубая, то есть двойная благодать от Бога. Именно благодаря этой двойной благодати, они, оставаясь богатыми, могут сами эту петлю разорвать и стать бессребрениками. Это очень редкий случай. А мы с вами, в массе, мы с вами совершенно  не такие, нам такая сугубая благодать не дана. Так что же нам делать-то, чтобы спастись?  Отдать всё! Вот так сурово.

Златоуст к этой теме подходит и с другой стороны. Пока здесь он рассматривал как бы проблему аскетики, то есть влияние богатства и любостяжания на индивидуальную душу человека. Но он где-то и социолог – он рассматривает проблему с точки зрения отношений между людьми. Правда, эти отношения — так сказать, микроотношения между людьми: любви и ненависти, приязни и неприязни. И здесь Златоуст выводит — это можно назвать «второй закон Златоуста» — он выводит обратную зависимость между богатством и любовью. Он говорит, что чем больше у человека богатства, тем труднее ему любить, тем меньше у него любви, Ибо он любит не других людей, а своё богатство, он привязан к нему. Об этом Златоуст говорит даже не десятки, а сотни раз. Он объясняет так: «когда богатый благ? — вовсе не тогда, когда он имеет богатство. А вот если он начинает богатство раздавать, он становится благим. Вот тогда Господь на него начинает смотреть. А если он на своём богатстве сидит, то никакой благодати у этого человека нет. Только отдав всё, отринув привязанность к богатству, человек может любить других людей по-настоящему».

Надо сказать, что насчёт способов получения богатства у Златоуста нет никаких иллюзий. Он прямо, без обиняков, говорит, что в основном богатство скапливается неправдою. Он говорит: не может быть так,  что один был бы богат без того, чтобы кто-то другой из-за этого не стал бы беден. Здесь он тоже социолог. Он не говорит, что богатство не всегда неправедно — на 100%. Но где-то на 95%, если вы видите богатого, то вы видите вора. Вот, по необходимости упрощая, позиция Златоуста. 

Относительно права собственности святитель тоже рассуждает очень интересно. Дело в том, что у Златоуста социологический взгляд на мир. Конечно, он далек от  профессиональной социологии, но у него есть интуитивный социологический взгляд, поскольку он великолепно знает жизнь. В первую очередь Златоуст – богослов-моралист. Причем он настолько богослов, что он даже не пользуется какими-то такими специальными терминами. Слово «собственность» у него очень редко встречается. Не исключено, что дело в том, что в юности его мать хотела сделать из него адвоката. Он даже начал этим заниматься. Но вскоре в ужасе это дело бросил. И после он частенько говорил, что судьи и адвокаты — это самые продажные и нечестные люди. Вот прямо буквально так говорил. Поэтому он даже не пользуется никакой специальной терминологией: он не говорит «собственность», а заменяет это словами «моё и твоё», словами, которые великолепно выражают что такое право собственности. Так вот  «моё и твоё»,  с точки зрения Златоуста — это что? Оказывается, это слово нехорошее, неправильное, «проклятое и пагубное», «жестокое», которое вносит в человечество бесконечные раздоры. Слово неправедное. Однажды он говорит, что «моё и твоё» — от дьявола. Представляете, как строго! Правда, это он говорит в  случае собственности супругов, когда супруги имеют не семейную собственность, а каждый свою. Вот это уж точно от дьявола.

Каковы же идеалы Златоуста? Личный идеал — я думаю, вы уже поняли, — это добровольная бедность, полное нестяжание. Вот таким должен быть настоящий христианин. А то у нас какое-то всё время христинство-лайт — христианство такое облегчённое. Кстати, о бедности Златоуст чётко различает добровольную бедность и недобровольную бедность. Недобровольная бедность, в которой находится масса людей, он  считает страшным бедствием. Этого не должно быть. Это хуже, как говорит Златоуст, «разжённой печи». Бедные —  мученики, они, из-за того, что они бедные, всё время стеснены, жизнь их очень тяжела. Им обязательно надо помогать! Такой бедности быть не должно. И если человек хочет иметь достаток, он может его иметь. Но добровольная бедность, имеет, с точки зрения Златоуста огромное преимущество: бедный не отягощён ничем. Его душа, мысль может легко воспаряться к Богу. Добровольно бедные — это люди блаженные, осенённые благодатью. Поэтому недаром сказано в Евангелии, что блаженны нищие, в Евангелии от Луки. 

А каков же общественный идеал? Златоуст думает и об этом. И оказывается, общественный идеал христианина — это общественная собственность, общность имуществ. Об этом Златоуст очень чётко говорит. Он обосновывает это и теоретически. Он, так же как и все остальные святые отцы, уверен, что всё принадлежит Богу. Подлинным собственником всего является Бог. Вот то, что люди собственники, это — иллюзия, как он объясняет. На самом деле не так: все мы — только управители, мы только управляем Божиим имением, и ничего более. Богатый должен, если он богатый, правильно этим своим богатством управлять. А как правильно? С точки зрения Златоуста, правильно только так: всё богатство раздать бедным. Вот это правильно! Потому что, с точки зрения Златоуста, если всё принадлежит общему владыке, Господу Богу, то всё принадлежит всем. Поэтому Господь, на самом деле, учредил для человека общую собственность. И только в результате грехопадения человек возымел эту страшную страсть любостяжания и стал забирать себе имение в частную собственность. А после он стал, чтобы оправдать это, придумывать законы, которые всё это легализовывали бы.

Златоуст с большим пиететом относится к тому, что произошло в Иерусалимской общине. Помните, на прошлой лекции я подробно рассказывал об этом феномене — первая христианская Иерусалимская община, в которой все двенадцать апостолов, причем сразу же  после принятия Духа Святого организовали строгий христианский коммунизм. Златоуст в восторге от этого. Он говорит, что «это было ангельское общество». Фрагменты из его проповедей на Деяния Апостольские, в которых рассказывается об Иерусалимской общине, — это самые интересные, самые замечательные, самые вдохновенные слова Златоуста. Но я уже об этом говорил и повторяться не буду. У нас мало времени. 

А однажды, прямо с амвона Златоуст обращается к пастве, к вот этой  вот  большой массе народа, которая стояла перед ним:  «Ну, мы что же — хуже? Неужели мы не можем повторить то, что сделали первые христиане? Они стали продавать всё своё имение и все вырученные деньги  приносить  к ногам апостолов. Ну неужели же мы хуже? Мы же всё-таки христиане!  Давайте мы сделаем то же самое. Вот тогда это будет настоящая проповедь христианства, вот тогда мы привлечем всех к себе, все уверуют в христианство».  Конечно, Златоуст отлично знал, что ничего не получится. Люди, которые стоят перед ним, – это люди  совершенно не того духа. Так и получилось – тогда никто ничего к ногам Златоуста не принёс, и все пошло по-старому.

            Златоуст очень много говорит о милостыне. Собственно, нет другого святого отца, который бы так превозносил  милостыню. Он считал, что милостыня выше поста. Милостыня выше молитвы, выше девства. Подать чашу холодной воды какому-то бедному человеку — это равносильно тому, что священник подаёт евхаристическую чашу своим причащающимся прихожанам. Даже так! В устах Златоуста, который является создателем православной  литургии, это совершенно потрясающее высказывание. Вот как он высоко ставил милостыню! Однако, однако… понимаете, он указывал, что милостыня, тем не менее, — лишь паллиатив.  Есть страшная болезнь: это вот сребролюбие, стяжание. И милостыня, как елей на рану — она вот как-то это всё заглаживает, но кардинально не лечит. Мир всё равно остаётся тем же самым, несмотря на милостивых людей, милостыню и всё прочее. Поэтому он считал, что идеал вовсе не милостыня, а общность имуществ. Вот там, в таком обществе всё преображается. Там нет ни богатых, ни бедных. Нету богатства — уничтожается сребролюбие, люди начинают жить, как ангелы.

И, во-вторых, надо разобраться, что считал Златоуст милостыней. Понимаете, вот то, что мы бросаем там 10 рублей, монетку,  в такой какой-нибудь пластмассовый стаканчик нищего — это, с его точки зрения не милостыня. Это профанация. Самая настоящая профанация. Подлинная милостыня — это совсем другое. Это вот что такое.

Во-первых, милостыню надо давать всем, кто ни попросит, прямо-таки по слову Евангелия «всякому просящему у Меня дай». «Давайте всем — не разбирая, что это за человек» — говорит Златоуст. Увы, мы с вами поступаем совершенно иначе. Мы, так сказать, умные. Мы  знаем, что, якобы, что все эти нищие — это жулики: они там в какие-то кланы организованы, что они там наверняка богачи, и поэтому ничего им не даём. Обычно проходим мимо. А если еще этот нищий грязный какой-нибудь, и тем более вонючий… Златоуст считает иначе: давайте всем. Правда, он замечает: «Но не поощряйте порок». С точки зрения Златоуста порок это например танцовщицы, которые часто на улицах Константинополя танцевали. Вообще, Константинополь, во времена Златоуста был, как ни странно, городом более языческим, чем христианским. Христиан было много, но всё-таки они были в меньшинстве. Златоуст отлично знает эти уловки: чтобы больше получить, они начинают применять разные приемчики. Один лежит голым животом в холодной луже, чтобы разжалобить проходящих. Другой, говорит Златоуст, вообще страшные вещи делает: он вбил гвозди в голову своего сына и показывает это, чтобы вызвать жалость. Я понимаю, говорит Златоуст, что, с одной стороны, это ужасно, никуда не годится, а с другой стороны — они ведь это делают по нашему жестокосердию. Были бы мы действительно милостивыми, они бы на такие  вещи никогда не пошли бы. И вообще люди становятся «профессиональными» нищими не от хорошей жизни. Так что давайте всем.

Дальше. Златоуст считает, что милостыню должны творить все: и богатые и бедные. Никто от этой обязанности  не избавлен. Даже если ты очень беден — всё равно должен благотворить, ибо милостыня  больше полезна дающему, чем принимающему. Принимающий получил денежку, её проел или пропил, и завтра уже снова есть хочет. А то, что вы даёте — вы в какой-то минимальной форме проявляете любовь к человеку, пусть несовершенную, ну вот как умеете. Вот и получается, что это вам более полезно, чем принимающему. Так что давать должны все.

И, наконец, третье условие настоящей милостыни у Златоуста — это максимальная щедрость. Надо не десять рублей кинуть, а действительно заметную часть своего имения отдать. Чтобы, так сказать, чувствовалось, что вы от себя нечто существенное оторвали. Ну, каждый по своим духовным возможностям. В идеале надо отдать всё, говорит Златоуст. Вот так именно и поступила евангельская  вдова, которая кинула в кружку две лепты, а это было всё её состояние. Вот это настоящая милостыня! Вот такая милостыня может всё-таки преобразить мир. Если все дадут всем всё, в идеале, в пределе, то мир изменится, мир превратится в большую Иерусалимскую общину.

Однако, не смотря на всё, что я вам рассказал, удивительным образом многие богословы, даже большинство, считают, тем не менее, Златоуста апологетом частной собственности. Хоть стой, хоть падай. И, в общем, для этого они находят основания. Действительно, у Златоуста можно подобрать массу высказываний, где он считает: да, ты можешь иметь, например, свой дом, даже свою лавку, но только будь честным, не воруй. В чём же дело? Дело вот в чём. Златоуст был великим пастырем. Он отлично понимал, что люди не могут в одночасье стать святыми. И какие замечательные проповеди перед ними не говори, грех — вещь очень въедливая, и его приходится выдавливать из себя по каплям огромной духовной работой. Такие мгновенные преображения бывают, но это редкость. Их опять можно посчитать по пальцам. И поэтому Златоуст как бы выстраивает перед своими слушателями некую лестницу совершенств, по которой нам надо восходить, ибо сразу прыгнуть на верхнюю ступеньку невозможно, а можно лишь постепенно подниматься по ступеням. Особенно это верно в имущественной области: люди в этом отношении – самые разные. Есть патологические сребролюбцы, которые просто теряют человеческий облик: если он денежку схватил — у него судорога, и рука уже не может разжаться. А есть совершенные бессребреники, которые чуть что получил — раз! — и всё тут же раздал. Но самое интересное, что и те и другие встречаются среди христиан.

Поэтому в этом смысле устроение людей совершенно разное, и многим надо восходить по лестнице совершенств. Златоуст говорит: «Да, конечно идеал — отдать всё. Но, вообще-то, я то вижу по вашим физиономиям, что вы этого сделать не можете. Ну, ладно, ладно. Ну отдайте хотя бы половину.  Что-то я вижу, физиономии тоже постные какие-то. Вижу, что вы и половину не способны отдать. Ну, хорошо, вот в Ветхом Завете – там была десятина: там каждый должен был отдать десятую часть на храм. Ну давайте, вы тоже будете отдавать десятину на храм, а мы уже эти деньги будем распределять. Да, но я опять вижу, что особого энтузиазма нет. Ну ладно, ладно. Ну тогда хотя бы не воруйте, не будьте хищниками, не эксплуатируйте». То есть, сделайте, что можете. Если вы на нижнем уровне, сделайте: один шаг, ступите на следующую ступень лестницы. Но это не значит, что вы должны оставаться на этой ступени. Просто перед вами откроются новые горизонты, у вас немножко ментальность изменится, и вы сами увидите, что это далеко не совершенство. Есть ещё много ступенек, по которым можно идти. Но вот этих новоначальных, которые должны сделать только первый шаг по этой лестнице совершенств, перед Златоустом всегда было большинство. В храм набивался самый разнообразный народ: многие просто приходили поглазеть на Златоуста. Вот именно для них Златоуст очень часто снижает планку. Поэтому у него очень много высказываний в таком духе, что собственность, в общем-то, можно иметь, но честную. Если их собрать вместе, то получится довольно весомый корпус текстов. И на основе таких корпусов наши богословы и делали вывод, что Златоуст — апологет частной собственности. К сожалению, так у нас Златоуста и трактуют. Всегда, если мы читаем Златоуста — это обязательно выжимка из кем-то подобранных цитат. Нам преподают Златоуста прокипячённого, вываренного. Поэтому он оказывается для собственников не опасным. Прием ловкий, поскольку кто прочтёт все двадцать пять томов? Сами понимаете, это очень тяжело.

Я вернусь к Клименту Александрийскому. Климент Александрийский — первый основатель, как я это называю, «общепринятой доктрины». Доктрины, которая считает, что собственность иметь можно для христианина в любом количестве. Но вот привязываться к собственности, зависеть от нее — это грех. Подчиняться собственности нельзя. А если ты не привязываешься — пожалуйста, владей сколько угодно. Златоуст мыслит иначе. Он считает, что если ты набрал много собственности, то вовсе неспроста ты это сделал: в 99 случаях потому, что ты сребролюбец, потому, что ты её любишь, потому, что ты её хочешь, всё больше, больше и больше. Свой тезис, что собственность иметь можно, Златоуст предлагает в качестве нормы для новоначальных, которые становятся только на первую ступеньку лестницы совершенств. А для совершенных он предлагает иное: надо жить так, как жили христиане в Иерусалимской общине. Всё у них было общее, «и никто ничего не называл своим». Таким образом, Златоуст строит очень глубокую и ёмкую концепцию, в которой есть определённое место и мыслям Климента Александрийского. Только он их ставит в надлежащую нишу: это норма для новоначальных, не более.  К сожалению, история нашей имущественной этики такова, что вот эти нормы для новоначальных постепенно стали нормами для всех, для всех христиан.  И те высшие идеи общей собственности, которые Златоуст проповедовал, постепенно забылись.

Подытожим: у Златоуста как бы двухэтажная концепция. Для более совершенных он считает, что личный идеал — полное нестяжание, общественный идеал – общественная собственность. А для новоначальных он снижает планку и считает, что личная норма — это просто честный труд: не воровать и не эксплуатировать, а общественный идеал — это частная собственность с обязательной щедрой милостыней.

Вот на этом я свою лекцию окончу и отвечу на вопросы.

(Вопрос): Николай Владимирович, вот Вы, описывая взгляды Златоуста, говорите о том, что у него было отрицательное отношение к эксплуатации. Я бы хотел задать вопрос: терминологически у него в первоисточнике как это звучит? Ведь вроде бы термин эксплуатация, мы так привыкли, что это термин всё-таки довольно современный.

(Лектор): Да.

(Вопрос): Это так сказать из марксизма, вот. А в какой терминологии он это описывал? Какие у него для этого были слова?

(Лектор): Он всё время произносит слово «хищник». Вот, в контексте златоустовских проповедей это и есть эксплуататор. Хищник — это тот, кто терзает свою жертву, ведь эксплуатировать – это и есть мучить других. Златоуст считал, что такое хищничество – величайший грех, величайший, с христианством несовместимый.

(Вопрос): Он (Златоуст) признавал возможность некоего владения для новоначальных. Но он, идеал, который он описывал для человека, так скажем, мирского, для человека не монаха, может, очевидно, представляться достаточно сложно выполнимым. Так сказать, для монаха его идеал очевиден, а для человека мирского, имеющего семью, близких, о которых он как-то должен заботиться, по отношению к которым у него есть тоже какие-то свои обязательства, он — человек должен иметь, обладать неким умением, да? Или, так сказать, ну чем-то таким, благодаря чему он обеспечивает жизнь своим близким. Он же не мог, Златоуст, наверняка не мог тоже обойти в том числе и этот вопрос, и здесь провести какое-то различение. Тоже интересно, как у него этот вопрос решается, как он его описывает, что он предлагает?

(Лектор): Понимаете, да, личный идеал христианина – отдать всё. Но Климент Александрийский говорит: «А на какие средства жить, если отдать всё? Как вообще-то существовать-то?» Он даже считает, что Христос и не мог такой дурацкой нормы дать – «отдать всё». Златоуст видит решение проблемы в общей собственности. Он недаром говорит об общей собственности, об общей жизни. Действительно, вы отдали всё, всё в общину отдали, и у вас лично нету ничего. Но остальные люди в общине о вас заботятся. И тем самым вы, в этом смысле, богаче всех. Ибо в вашем распоряжении, так сказать, все возможности, все средства общины. Только за счёт общей общинной собственности разрешается этот конфликт. На уровне личной собственности он не разрешим никак.

(Вопрос): Вы не могли бы ещё назвать, может быть, основные несколько работ, где прежде всего вот именно по имущественным (вопросам) наиболее такие ёмкие, программные у него? Где он высказывается по имущественным вопросам?

(Лектор): Понимаете, вот в том-то и дело — не могу. Дело в том, что у Златоуста есть проповеди, циклы проповедей, например, «На первое послание к коринфянам». Что-то около сорока проповедей. После он комментирует другую книгу Священного Писания, и так далее.  И к имущественным вопросам он обращается совершенно неожиданно, обычно в третьей части своей проповеди, даже как-то иногда не мотивированно: вдруг раз — и он уже об этом говорит. Вот в том-то и беда: чтобы понять, так сказать, вычленить имущественную концепцию Златоуста, надо пропахать очень много. Надо прочесть всё. Это одна из задач нашего богословия. На самом деле это не сделано. Я, вот, 15 лет занимаюсь этим вопросом, у меня даже книга написана об имущественных воззрениях Златоуста. Книга, которую, к сожалению, издать невозможно. Я её пытался издать, но мне тут же сказали: она плохая, слабая в художественном смысле, там всё перепутано, да и содержание какое-то странное. В общем, никуда не годится. То есть, это задача будущих богословов. У меня есть корпус текстов, который я вывел: там что-то 600 килобайт текстов Златоуста, посвящённых этим вопросам. Давайте, включайтесь в работу  — интереснейшая проблема.

(Вопрос): Здравствуйте, не подскажете, многие деструктивные секты также стремятся к тому, чтобы люди продавали имущество, да, и передавали им деньги. Как отличить?

(Лектор): Я думаю так. В чём гибельность секты? В тоталитаризме. Там обычно есть гуру, который непререкаем, он там харизматичная личность, он там всеми управляет. Секта — она не признаёт большую Церковь. Сектанты считают, что там, в большой Церкви, люди, безусловно, погибнут. Только мы спасёмся под руководством нашего гуру. В этом беда секты. А то, что они живут общей жизнью, то я считаю, что это хорошо. Мы, к сожалению, не живём так.  Это вот  плохо. На самом же деле жизнь общей собственностью – это традиция, которая сложилась  в ранней Церкви. А я, между прочим, на следующих занятиях хочу сделать такой исторический экскурс, как жила византийская Церковь, и вообще, как жила Византия. Тоже полуторачасовая, «галопом по Европам». Там, мы увидим, что к сожалению эта традиция в Византии утеряна; её надо возрождать, её надо воссоздавать.

(Вопрос): Спасибо.

(Вопрос): Вы процитировали: «блаженны нищие».

(Лектор): Да.

(Вопрос): А вроде бы – «блаженны нищие духом»?

(Лектор): Да, если сейчас вы откроете наши Евангелия, то в Евангелии от Матфея и в Евангелии от Луки сказано «блаженны нищие духом». Но дело в том, что в Евангелии от Луки слово «духом» появилось только в VIII веке. Иоанн Златоуст жил в IV веке, умер в 407 году, в начале V века и он, безусловно, читал Евангелие от Луки без «духом».  Так же, как и все наши великие святые отцы: Григорий Богослов, Василий Великий, и все прочие. Правда в Евангелии от Матфея «духом» стояло с самого начала: это достоверно выяснено людьми, которые очень тщательно занимались рукописями. Здесь же, в Евангелии от Луки  — «духом» нету, причем нет именно в греческом тексте. Их Евангелие вы откроете – «духом» нету. В Евангелии от Луки «блаженные нищие духом» только в нашем церковнославянском тексте и в нашем русском тексте. Ни в одном западном переводе Евангелия «духом» нету. Вот так.

(Вопрос): (неразборчиво…) Ни в одном Евангелии?

(Лектор): Нет. Я вам говорю — в Евангелии от Луки только. В Евангелии от Матфея с самого начала стояло «блаженные нищие духом». И там, в обеих Евангелиях это, собственно, немножко две разные мысли. Если «блаженные нищие духом» относится как бы к личной душе: это вот вопрос аскетический. А «блаженные нищие» — это уже  социальный вопрос.

(Вопрос): В связи, с чем такая правка была внесена?

(Лектор): Она была внесена, как мне думается, именно потому, что греческая Церковь к VIII веку уже прочно стала на позиции «общепринятой доктрины». Мысли Златоуста о том, что общая собственность это хорошо, это христианский идеал — они к VIII веку были прочно забыты. И уже проповедники того времени об этом и не заикались. А всех учили, что  частная собственность — это хорошо и неизбежно, и только так человек и может жить. Поэтому, когда люди читали Евангелие от Луки, то встречали какую-то непонятную вещь: «блаженны нищие». Ну  вот, чтобы народ не соблазнялся, когда-то кто-то вставил «духом». Да, начиная с VIII века это «духом» становится общим местом в рукописях.

(Вопрос): Спасибо.

(Вопрос): Николай Владимирович, такой вопрос. Часто, когда приводится община иерусалимская, то соответственно приводятся места в Апостольских Писаниях: то, что довольно-таки быстро другие общины начали помогать Иерусалимской, и вроде бы этим оправдывается то, что неправильное было обобщение общего имущества. Ну я так думаю, в принципе, наверное, Иерусалимская община стояла в центре гонений, которые тогда были на Церковь. Что больше повлияло? Есть какая история первой иерусалимской общины?

(Лектор): Понимаете, в чём дело, вот я вижу, вы человек новый. Вся прошлая лекция, все полтора часа были посвящены иерусалимской общине. Жалко, что вас не было, но я вкратце повторю. Да, действительно. И апостол Павел об этом говорит, что остальные общины стали помогать Иерусалимской общине. Это конечно плохой признак. Почему? Не потому, что сам принцип общности плох. Но в общем-то, они сами должны были прожить, безусловно. Ведь дело здесь не в гонениях, точнее говоря, не только в гонениях, а в том, что в Иерусалимской общине начисто не было организовано производство. Они ждали скорого пришествия Господа. Считали, что Он придёт если не сегодня, то завтра, если не завтра, то послезавтра. А в этих условиях начинать производство, рассчитанное на долгосрочную перспективу как-то глупо. И после, это значит — не верить в скорое пришествие Господа. Раз ты начинаешь какую-то деятельность, значит ты хочешь на земле устроиться надолго. Вот, видимо, поэтому, производство в Иерусалимской общине, за счёт которого она могла бы прожить — оно не началось там, и это плохо. Об этом говорили многие наши философы. Например, отец Сергий Булгаков говорил, да и Златоуст говорил, что сейчас, как и в Иерусалимской общине живут в монастырях. Только понимаете, в монастырях-то занимались каким-то рукоделием, и худо- бедно монастыри и у нас на Руси, и в Византии — они сами себя как-то прокармливали. В этом дело.

(Вопрос): И ещё один вопрос: Вашу книгу в Интернет-версии можно посмотреть? Есть она на сайте?

(Лектор): Да, конечно. У меня на моём сайте. Если вы знаете у меня есть сайт, который очень легко найти: Сомин Николай Владимирович. Если вы в Яндексе наберёте, то там он очень быстро выпадет. (http://chri-soc.narod.ru). Там не только мои работы, там около двухсот работ разных авторов. И вообще он называется «Православный социализм как русская идея». Там  не только  эта книга, но много и о современности

(Вопрос): Хорошо, спасибо. А Иоанна Златоуста в Интернет-версиях можно найти 25 томов?

(Лектор): Да, есть, выложен. Пожалуйста. Сейчас выложены все 25 томов Златоуста, причём уже церковно-славянские вставки переведены на русский язык, и вы можете применить все новейшие компьютерные технологии для обработки этих текстов и выявления имущественных фрагментов. Все условия для успешной работы над текстом есть.

(Вопрос): У меня вот такой вопрос. Если я правильно понял, то идея вот этой общественной собственности — она как бы появилась, да, но была характерна раннему христианству. Её вы, собственно, достаточно подробно рассказали — в понимании Златоуста, да? А потом она как-то уходит на такое дно, да, то есть идёт какое-то историческое развитие, и люди всё чётче понимают, что вот эта положительная обратная связь — она ну как бы очень тяжело преодолима, надо как-то пытаться её разорвать. Да, и вот, в частности, в нашей стране, по-моему, при Иоанне Грозном монах со звонкой фамилией предлагал, что боярским детям собственность отдавать не надо. Что-то типа того. Значит, потом — я очень отрывисто в силу плохой осведомлённости — потом и в более позднее время в XIX веке некоторые осуждали, например, в частности, монастыри за то, что у них было в подведомстве очень большое количество крестьянских поселений. Ну там, иногда это доходило до того, что, якобы, в монастырских местах нельзя было ходить, там, стрелять дичь.

(Лектор): И в XVI веке такое происходило.

(Вопрос): Вот-вот, я про это и говорю. Получается, что проходит 16 веков, когда вдруг вспоминают, вот, об этой общественной собственности Златоуста. Неужели она себя никак раньше не проявляла? И что вообще, в принципе, как-то противодействовали? Я уж не хочу к какой-то конспирологии всё это сводить, но 16 веков — а потом вдруг резко всплыла? Это, вот, как произошло? Спасибо.

(Лектор): Понимаете, вот, как это всё произошло и происходило — собственно, этому посвящён мой цикл лекций. Вы задали настолько обширный вопрос, на который невозможно ответить коротко, и я буду постепенно раскрывать это. По сути дела, вся история человечества — она является  борьбой между идеями частной собственности и общественной. Идея общественной собственности — это идея чисто христианская. Она появилась по-настоящему только в христианстве. Хотя греческие мудрецы, «христиане до Христа», Платон, например — они о ней говорили, но в такой уродливой достаточно форме. И эта идея оплодотворяла всю западную мысль долгое время. Социализм на западе вплоть до середины XIX века был христианским социализмом. Собственно, эта идея во многом — в такой, что ли, начальной форме была внедрена и в русской жизни. Например, наша крестьянская община — в зачаточной форме это общая собственность, ибо там земля была общая. Самое главное  средство производства было общим. Она (земля) принадлежала не крестьянам, а общине. И происходили переделы земли, и так далее, и так далее. Мой цикл лекций именно и посвящён тому, какова судьба идеи общей собственности как в Церкви, так и в обществе в целом. И следующая лекция будет посвящена судьбе имущественной этики в Византийской империи. А лучше сказать — в православной Церкви. Ну, и заодно я попытаюсь объяснить, что такое Византия, вот этот удивительный феномен этого государства. Так что не могу я сейчас в двух словах на ваш вопрос ответить.

(Вопрос): Можно такой по милостыни практический вопрос. Вот, допустим, мужчина  бездомный просит денег и честно признаётся — на водку.

(Лектор): Да.

(Вопрос): В другой ситуации: хорошо одетый пацан из полной семьи лет 12-ти просит денег, не знаю там на что. Как к этому относиться в свете… ну, то, что вы говорили?

(Лектор): Понимаете, здесь всё зависит от вас и от того, насколько вы поняли Златоуста. Я не буду давать какие-то рекомендации. Я могу сказать, как я делаю. Я даю. Да, просит на водку — много не даю, но даю. Даю любому нищему, который на пути попадается. Этому я у Златоуста научился. И должен вам сказать, мне стало легко жить. Я не думаю, давать этому вшивому или нет. А может он плохой какой-нибудь, а я ему дам. И вообще, наверняка там у них мафия, они ходят по вагонам, собирают деньги. Если вы точно знаете, что человек это использует порочным образом, тогда не надо. А тот же алкаш — он же погибнет без водки. Понимаете, он умрёт через пять дней. Вам не жалко его? А мне лично жаль. В общем, не буду я никаких рекомендаций давать. Да, многие считают, что надо давать с очень большим разбором: вообще никому не надо давать, а вот если ты точно знаешь, что человек действительно нуждается в этом, ты точно знаешь, вот тогда давай. Как кто думает.

(Вопрос): Я прошу прощения, может быть я повторю какой-то вопрос отчасти, я просто не совсем понял. Златоуст — он давал вот эту низшую планку для вот начинающих христиан, и вот этот высший идеал. Но он видел, к каким людям он обращается, и он понимал, что высшую планку они, вот, не возьмут. Правильно?

(Лектор):Да.

(Вопрос): И тогда получается, что всё, на что он мог рассчитывать, что они все останутся на этой низшей планке. Но тогда получается, говоря о высшем, он либо должен был давать какие-то конкретные, такие вот прямо пошаговые рекомендации как по этой лестнице двигаться дальше. Ну, не знаю – на что он рассчитывал? Он же, во-первых ещё не знал, что его вот эти вот проповеди, там, достанутся будущему поколению. Ну, по крайней мере, может он как-то знал, но не был уверен. Поэтому-то он работал именно с той аудиторией, которая была перед ним. Вот как он ожидал, что они будут достигать этого, совершенствоваться как-то?

(Лектор): Понимаете, в чём дело. Златоуст был уверен, что в общем-то любой человек может достичь святости. И я тоже, честно говоря, в этом уверен. Что если он упрётся, то он станет святым. Только всё дело в решимости, как говаривал Серафим Саровский. И Златоуст считал, что если люди запрыгнут на следующую ступеньку, то почему они там остановятся? У них изменится ментальность. У них душа изменится. Они увидят совершенно другие горизонты. Понимаете? Да, кто-то остановится, может быть. Да, у него нет решимости. А другой пойдёт дальше. И можно ступать со ступеньки на ступеньку. Другое дело, сразу сигануть вверх — вот это очень трудно.

(Лектор): Вообще я должен сказать, что я очень доволен тем, что здесь выступаю. Я никогда не встречал аудитории более подготовленной и аудитории более дисциплинированной. Обычно начинается гвалт, там, какой-то. Все начинают руки тянуть, орать. И, в общем, кошмар получается. Так что, спасибо большое.

(Вопрос): Скажите, пожалуйста, вот, учение Златоуста — оно зародилось в Византии, а потом на какое-то время ушло в подполье. Время шло. Церковь разделилась на восточную и западную, позднее ещё ветвь протестантизма ответвилась. Вот подскажите, пожалуйста, мне лично интересно, в рамках католической этики и протестантской имело ли учение Иоанна Златоуста, особенно протестантской, последователей наиболее ярких, и как вот шло развитие там?

(Лектор): Эх, вы всё забегаете вперёд! О католиках я собираюсь говорить в будущем. Вот я, может быть, вас удивлю, но дело в том, что учение Златоуста, во всяком случае то, что общая собственность выше частной, в католичестве держалось дольше всего. По крайней мере в теории — до XIII века. А у нас в Православии это забыли уже в V веке, в общем-то, сразу после Златоуста. Это очень интересный вопрос: какова имущественная этика католичества? Там очень хорошо видны шаги вниз, шаги в преисподнюю. Сначала она держалась на златоустовском уровне до XIII века. После она прыгнула вниз на уровень общепринятой доктрины. А сейчас она на уровне протестантской  этики — это ещё более низкий уровень. Как это происходило? Я этому собираюсь целую лекцию посвятить.

Николай Сомин