1.

Христианская имущественная этика, т.е. учение Церкви о богатстве и бедности, собственности и милостыне является частью нравственного богословия. Однако, в курсах этой дисциплины имущественной этике обычно уделяется весьма скромное место. В современных учебниках о ней вообще речи нет[1], в учебниках же XIX века ей обычно отводится небольшой раздел в 1-2 страницы[2]. Но ясно, что такое скромное место совершенно не соответствует важности проблемы. Это тем более очевидно после XIX  в., в  котором капитализм обнажил все социальные проблемы. И тем более – после XX в., в котором Россией была сделана попытка построения нового общества. И  тем более – в современном мире, где собственность заявляет себя чуть ли не решающим фактором существования. И тем более, что в наш мир вместе с новым хозяйственным укладом ворвались и иные конфессии со своим пониманием проблемы. Поэтому новое осмысление вопроса и разработка подлинно православной имущественной этики – насущная задача нашего богословия. И не только богословия – вся жизнь России, все ее существование, оказывается, тесно связано с этим вопросом.

2.

Обычно, рассматривая имущественную этику, применяют конфессиональный подход[3], пытаясь связать специфику конфессиональных взглядов с тем или иным пониманием нравственных проблем. Однако на практике такой подход оказывается недостаточным. И дело даже не в том, что множество нюансов исчезает. Такой подход не позволяет ответить даже на основные, очевидные вопросы. Например, чем православная имущественная этика отличается от католической? Да и от протестантской этики отмежеваться не так-то легко. Недаром наши учебники нравственного богословия долгое время просто списывались сначала с протестантских аналогов, а затем – с католических. Кроме того, динамику воззрений разных конфессий на вопросы имущественной этики проследить совершенно не удается. Поэтому в настоящем очерке предлагается другой подход: сначала содержательно выделить основные парадигмы отношения к собственности, а затем уже попытаться проследить судьбу этих парадигм в разные века и для разных конфессий.

Анализ показал, что таких основных парадигм можно насчитать три. Ввиду того, что терминология в имущественной этике разработана слабо, эти парадигмы получили в определенной степени условные названия, а именно: 1) «общепринятая доктрина» или «климентизм», 2) «святоотеческое имущественной учение» и 3) «протестантская этика»[4].

3.

Первая концепция хорошо всем известна. Именно ее обычно описывают учебники и православные брошюры, в изобилии издающиеся «для народа»[5]. Согласно этой концепции иметь собственность, даже значительную, - т.е. быть богатым, - не предосудительно. Собственность дает средства к существованию, будучи гарантом гражданских свобод и нравственного развития личности. Однако, непременным условием обладания богатством является независимость от него: не богатство должно обладать вами, а вы – богатством. Если  вы внутренне независимы от имения, не прилепились к нему, то тогда богатство – благо. Если же  вами владеет страсть любостяжания, то тогда богатство становится  грузом, не пускающим вас подняться в Царство Небесное. Поэтому нужно быть милостивым, благотворить бедным, жертвовать на Церковь, и тогда Господь благословит и вас и ваше дело. Такая концепция кажется настолько естественной, что в ее православности обычно сомнений не возникает. Поэтому не будет преувеличением называть ее «общепринятой». Эта концепция имеет давнюю историю. Она возникла на рубеже II-III веков, и изложена в известной книге Климента Александрийского «Кто из богатых спасется?»[6]. Книга является развернутым толкованием Евангельского эпизода с богатым юношей, причем Климент применяет александрийский метод экзегезы и толкует слова Христа «все, что имеешь, продай и раздай нищим» (Лк.18,22) аллегорически: Христос, по мнению Климента, не настаивает на фактической раздаче имения, а требует лишь внутренне освободиться от него. Юноша же, не зная тонкостей аллегорического метода, неправильно понял Христа, а потому и «отошел с печалью». Исследователи отмечают, что такое сомнительное толкование, кроме как у Климента, в патристической литературе не встречается[7], хотя, основываясь на нем, Климент и разворачивает свою  концепцию снисходительного отношения к собственности. По имени основателя этой доктрины, в некоторых публицистических статьях ее стали называть «климентизмом».

4.

Однако, как это ни парадоксально, столь привычная для православного уха «общепринятая» доктрина не является подлинным святоотеческим учением. В IV-V  веках точка зрения Климента Александрийского была преодолена святыми отцами: св. Василием Великим, св. Григорием Богословом, св. Амвросием Медиоланским и св. Иоанном Златоустом. Опуская все цитаты,  укажем лишь на итог, к которому приходят святые отцы. Они рассматривают вопрос на двух уровнях: личном, развивая, так сказать, «психологию собственного» и уровне взаимоотношений с ближними – «социологию собственности». На первом уровне определяющим оказываются аскетические соображения, поскольку собственность является сильнейшим соблазном, преодоление которого требует отказа от имущества. Для второго уровня святыми отцами формулируется критерий подлинности христианского отношения к собственности – это заповедь «люби ближнего как самого себя». Отсюда истинно христианским отношением к собственности и богатству является: на личном уровне – полное отвержение собственности, а на уровне христианских общин – общность имущества[8]. Такой взгляд освящен Писанием и апостольским Преданием (имеются в виду знаменитые «коммунистические фрагменты» из Деяний Апостольских (Деян. 2,44-45; 4,32-36)), а также традиционной церковной практикой (общежительные монастыри). Таким образом, святые отцы создали нравственно более высокую, по сравнению с Климентовой, имущественную парадигму, полностью отвечающую евангельским заветам.

5.

Особенное место в ряду создателей святоотеческого имущественного учения принадлежит Св. Иоанну Златоусту. Его воззрения столь глубоки по содержанию и столь ярки по выражению, что поистине являются вершиной святоотеческой имущественной этики. Тема богатства, собственности и милостыни, по общему признанию исследователей, для Златоуста – тема «номер один». Объем его высказываний на имущественную тему в несколько раз больше, чем остальных святых отцов вместе взятых. Он подробнейшим образом излагает и аргументирует святоотеческий взгляд, причем не только психологию собственного, но и тезис о благодатности «общения имений».  Однако, будучи великим пастырем, святитель понимал, что человек не может в одночасье стяжать совершенства. А потому для новоначальных, только делающих первые шаги по пути к идеалу, святитель снижает планку и фактически требуют от них следованию «общепринятой» доктрине. Таким образом, Златоуст блестяще решил задачу преемственности,  находя, с одной стороны, подобающее место учению Климента, а с другой стороны, предлагая нам высочайший евангельский идеал. Причем, идеал, хоть и не достижимый в полной мере, но исполнимый в своей существенной части[9].

Замечательно учение Златоуста о милостыне. Исключительно высоко ставя милостыню, святитель тем не менее указывает, что она более полезна дающему, чем принимающему. Почему? Да потому, что наша обычная милостыня не может не только преобразить общественный строй, но и радикально помочь даже отдельным людям. Чтобы милостыня действительно стала «выше молитвы и поста», она должна быть гораздо более щедрой, предлагаться всем без разбора и твориться всеми независимо от  материальной обеспеченности. В идеале, когда все отдадут всем всё. Вот тогда совершится победа над собственностью, как это произошло в апостольской Иерусалимской общине, где, как известно, был установлен первохристианский коммунизм.

Таким образом, в интерпретации Златоуста святоотеческий взгляд выглядит так:

6.

 Наконец, последняя парадигма возникла в недрах протестантского движения. С легкой руки известного немецкого социолога Макса Вебера, ее обычно называют «протестантской этикой». Суть этой доктрины, третьей по счету, в том, что благополучие и богатство  рассматриваются как положительные христианские ценности. А потому стремление к увеличению богатства с помощью легитимных капиталистических механизмов рассматривается как  добродетель. Если в состав «общепринятой» доктрины всегда входило требование быть независимым от богатства и не гнаться за ним, то «протестантская этика» наоборот считает предпринимателей, которые день и ночь поглощены извлечением  прибылей, весьма уважаемыми христианами, ибо их деятельность приводит к увеличению благосостояния всего общества.

.

7.

Все три описанные парадигмы составляют ступеньки лестницы – снизу вверх. Самая низкая ступень – «протестантская этика». Апология богатства,  изображение в благородном свете индивидуального предпринимательства – все это резко контрастируют с Новым Заветом, с его отказом от имущества и благодатной общинностью. Средняя ступень – «климентизм». Он представляет «срединное  царство» - крепких собственников, которые, однако, на имуществе не зациклены и не бегут сломя голову за богатством. И наконец святоотеческая концепция являет собой нравственно наиболее высокий образ хозяйственной жизни – экономику любви.

Если посмотреть на эти парадигмы с социологических позиций, то мы увидим, следующее. «Общепринятая» доктрина соответствует традиционному обществу, «протестантская этика» - индустриальному, а святоотеческая концепция – обществу теократическому, когда соблюдение Божиих заповедей не только осуществляется на личном уровне, но и формирует общественный строй[10].

8.

Переходя к вопросу  доминирования описанных выше парадигм в разных конфессиях и в разные периоды времени Отметим, что лишь «протестантская этика», по крайней мере по своему происхождению, может быть осмыслена в рамках конфессионального подхода. Для остальных парадигм это уже не так. В Церкви первохристианской и  ранней преобладал святоотеческий взгляд. Есть свидетельства не только христиан (Иустина Мученика и Тертуллиана), но даже и хулителей христианства о жизни ранней церкви в условиях общности имущества. Широкое распространение института диаконства тоже это подтверждает. Однако, начиная с III в. в Церкви появилось значительное количество состоятельных христиан. Соответственно – появилась и новая «климентистская» доктрина. Но в IV в. под влиянием великих святых отцов снова стал проповедоваться святоотеческий взгляд, который преобладал до начала V в. – т.е. до гибели св. Иоанна Златоуста.

Нынешние историки Церкви истории осуждения великого святителя особого значения не предают. Зачастую эти события рассматриваются как своеобразный «антракт» между двумя великими церковными спорами: тринитарным и христологическим.  Но на самом деле значение эпизода с осуждением Златоуста огромно – он определил всю последующую церковную позицию в области нравственного богословия. После Златоуста столь отважных бойцов на нравственном поле в Церкви не оказалось. Церковь сосредоточилась на догматических вопросах, а моралисты, число которых сильно поубавилось, лишь повторяли отдельные мысли великого святителя, не охватывая всей его концепции целиком. Причем как правило повторялись увещевания Златоуста к новоначальным. В результате «по умолчанию» Византийская Церковь перешла к «климентистской» доктрине.

9.

В католичестве святоотеческая парадигма продержалась (по крайней мере, в теории) гораздо дольше – до XIII в., пока Фома Аквинский своим авторитетом не внедрил один из «общепринятых» вариантов имущественной парадигмы. В «Сумме теологии» Фома неожиданно поворачивает предыдущую традицию, утверждая, что естественный закон не в том, чтобы всем владеть сообща, а в том, чтобы все имели собственность. Это, по Аквинату, подтверждает и наличие (позитивных) законов о собственности у всех народов[11].

Конечно, это было веление времени, поскольку в то время капиталистические отношения уже стучались в дверь, а позже стали господствующими. В течение позднейших веков католические богословы старались противостоять новым тенденциям. Однако, чтобы не потерять паству, им приходилось сдавать одну позицию за другой, принимая все основные реалии капитализма. Итог известен – нынешний папа Иоанн Павел II благословил весь новый глобалистский порядок. Иначе говоря, уже в наше время католики сделали еще один шаг вниз и фактически перешли к «протестантской этике».  

10.

Русь приняла христианство, когда Византийская Церковь уже прочно стояла на позициях «общепринятой доктрины». Поэтому «климентизм», воспринятый вместе с верой из Византии, стал определяющей тенденцией в Русской Церкви. Однако, наш народ настолько органично воспринял христианство, что не раз делал попытки и практически и богословски преодолеть «климентизм».

Тут можно вспомнить поразительную щедрость и грандиозные пиры для бедноты св. равноапостольного князя Владимира. Близко к святоотеческой доктрине подошла наша Церковь в споре «стяжателей» и «нестяжателей» конца XV -  начала XVI вв. К сожалению, этот спор, вместо того, чтобы привести к осмыслению значения Церкви в деле преображении социума, вылился в противостояние государства и Церкви по имущественному вопросу. В дальнейшем государство победило и сумело подчинить Церковь, сделав ее своеобразным «департаментом идеологии».

Наиболее серьезная попытка преодолеть «климентизм» была предпринята в конце XIX – начале XX вв. Так, проф. В.И. Экземплярский в своей замечательной монографии «Учение древней Церкви о собственности и милостыне»[12] сумел выявить подлинную высоту святоотеческих воззрений.

Можно указать еще на удивительный эксперимент черниговского помещика Н.Н. Неплюева с созданием Крестовоздвиженского Трудового Братства[13]. Неплюев сумел в своем Братстве совместить казалось бы несовместимое: православный приход, трудовую коммуну и технологически передовое агротехническое предприятие. Однако попытка распространить опыт Братства на всю Россию не встретила понимания общества.

Однако главным оппонентом «климентизма» оказалась  русская религиозная философия, расцвет которой пришелся на этот период. Подвергая уничтожающей критике нарождающийся в России капитализм, русские философы С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев, Г. Федотов, Л.П. Карсавин, В.Ф. Эрн, Ф.А. Степун и другие высказывали идеи, которое можно квалифицировать как своеобразный христианский социализм, во многом совпадающий со святоотеческими воззрениями на социальные последствия культа собственности.

К сожалению, Церковь, зависимая от государства, не сумела повернуться лицом к социальным проблемам. Наше нравственное богословие долгое время находилось под сильным влиянием инославных авторов. К социализму же Церковь относилась резко отрицательно, видя явную атеистичность заносимой к нам с Запада социалистической пропаганды. Но бороться с социализмом предлагалось по «климентистским» рецептам: если социализм – за общественную собственность, то Церковь, в противовес этому, должна быть за частную собственность. Тем самым закрывался путь  к христианскому преображению общества. В результате – церковная катастрофа в 1917 г.

11.

История России, - религиозная, политическая и социальная, - показывают нам, что Богом русскому народу предназначено выразить некий идеал, который мы, православные, называем Святой Русью. Но в этот идеал входит не только истовая религиозность и личная праведность, но обязательно и праведный социум, существование которого немыслимо без праведного устроения экономико-трудовой сферы. И этот идеал, конечно же, должен быть основан на святоотеческой имущественной парадигме. Иначе говоря,  христианский коммунизм – составная часть русской идеи. Россия уже дважды приближалась к нему: сначала со стороны христианства, став православной Империи, а затем - в советский период – со стороны социализма. Осуществить синтез пока не удалось. Но Божественная заданность остается, а потому проблема поиска путей к этому христианскому идеалу всегда актуальна[14].

12.

Сейчас Россия в тяжелом кризисе. А потому на Русской Церкви лежит громадная ответственность за ее судьбу. И в этой связи очень важна позиция Церкви по отношению к имущественному вопросу. «Основы социальной концепции РПЦ» оставляют этот вопрос открытым, не высказываясь за какую либо форму собственности. Поэтому сейчас перед Церковью открыты все три пути. Жизнь, реальная капиталистическая действительность толкают ее на путь «протестантской этики». Традиция, точнее историческая привычка, толкает Церковь по-прежнему придерживаться «общепринятой» доктрины. Однако высшая правда христианства влечет ее на путь святоотеческого имущественного учения. И от этого выбора в огромной степени зависит судьба России.

Николай Сомин