Это работа, опубликованная отдельным изданием в 1887 г., являет нам глубину и отточенность соловьевской мысли, мастерство формулировок и виртуозность анализа. Книга представляет собой уникально цельную концепцию нравственности, охватывающую практически все ее человеческие проявления. И в то же время – это заключительная часть «системы» Соловьева, венчающая все ее громадное здание.

Название книги говорит само за себя: нравственный критерий в жизни человека – главный; нравственный закон пронизывает все стороны человеческого общества: правовую, национальную, экономическую, политическую, военную. Цель книги, как ее определяет сам Соловьев – «показать добро как правду». Оптимизм пронизывает всю книгу  – нравственный прогресс необходим, и он идет, пусть медленно и с возвратами, так что перед концом мира (насчет которого философ никогда не сомневался) человечество ждет нравственный расцвет.

Из всего интеллектуального богатства книги мы остановимся только на двух, но характерных моментах  ­– взгляде на общественную нравственность вообще, и на экономическую жизнь в частности.

Общественная нравственность. Здесь надо отметить три мысли.

Во-первых, Соловьев указывает на важность общественной жизни:

«Что касается до {нравственного} определения личности, то хотя сама идея добра или нравственной оценки и не есть только следствие социальных отношений, как думают многие, однако слишком очевидно, что осуществление этой идеи или действительное развитие человеческой нравственности возможно для лица только в общественной среде чрез взаимодействие с нею. И в этом главном отношении общество есть не что иное, как объективно-осуществляемое содержание личности».

И снова мы видим удивительный моральный оптимизм:

«Я, как нравственное существо, хочу, чтобы на земле царствовало добро, я знаю, что один не могу этого достигнуть, и я вижу собирательную организацию, предназначенную для этой моей цели, - ясно, что эта организация не только не ограничивает меня, а, напротив, снимает с меня мою индивидуальную ограниченность, расширяет и усиливает мою нравственную волю. Каждый, поскольку его воля нравственна, внутренно участвует в этой всеобщей организации нравственности, и ясно, что могущие отсюда вытекать относительные внешне ограничения для отдельных лиц утверждаются их собственным высшим решением и, следовательно, никак не могут нарушать моральной самозаконности. Для человека нравственно настроенного важно здесь только одно: чтобы собирательная организация человека действительно подчинялась безусловному нравственному началу, чтобы общественная жизнь в самом деле принимала к исполнению нормы добра - правду и милосердие - во всех делах и отношениях между людьми, чтобы лично-общественная среда по существу становилась организованным добром»

Впрочем, это скорее заданность, чем данность. Относительно последней нельзя сказать, что оптимизм Соловьева совершенно слеп. Нет, он предупреждает:

«Нравственная природа человека в своих внутренних, субъективных основах неизменна. Так же и относительное число добрых и злых людей, надо полагать, не изменяется: едва ли кто решится утверждать, что теперь праведников больше, чем было несколько веков или тысячелетий тому назад. Несомненно, наконец, и то, что высочайшие нравственные идеи и идеалы сами по себе, отвлеченно взятые, никакого прочного улучшения в жизни и нравственном сознании не производят».

Но уверенность в победе добра не покидает Соловьева на протяжении всей книги. Но чтобы прогресс шел,  необходимы общественные преобразования. И он восторженно приветствует, например, крестьянскую реформу 1861 г.

Во-вторых, Соловьев формулирует верховный критерий общественной нравственности:

«Принцип человеческого достоинства, или безусловное значение каждого лица, в силу чего общество определяется как внутреннее, свободное согласие всех, - вот единственная нравственная норма».

И надо сказать, что в своей жизни Соловьев этот принцип строго выполнял. Его отношение к людям  всегда  было именно таким:  человек – не средство, а цель.

И в-третьих, поскольку христианство есть совершенная нравственная система, то подлинная общественность должна быть реализована именно в христианских обществах:

«Христианство поставило этот идеал (идеал свободного единения всех в совершенном добре – Н.С.) как практическую задачу для всех людей и народов, поручилось за ее исполнимость при доброй воле и обещало высшую помощь при ее исполнении, - помощь, о которой достаточно свидетельствует и личный и исторический опыт».

В истинности и действенности христианства Соловьев никогда не сомневался.

«В родовой жизни доступная ей степень добра воплощается легко и свободно - без всякой истории; далее, образование обширных национально-политических групп для реализации большей суммы и высшей степени добра наполняет своими перипетиями многие исторические века, - насколько же огромнее настоящая нравственная задача, завещанная нам христианством и требующая образования среды для действительного восприятия добра - безусловного и всемирного!».

Своей книгой Соловьев не просто оправдывает добро, не просто возвращает добру хорошую репутацию. Нет, его мысль гораздо сильнее:  человек нравственно обязан творить добро,  это – заповедь Господня. Интересно, что сам Соловьев предлагает этот второй смысл названия. В Предисловии ко второму изданию он ссылается на Псалтирь: «Благословен еси Господи, научи мя оправданием твоим» (Пс.118,12). Но в церковнославянском «оправдание» и означает «повеление», «заповедь». Иначе говоря, смысл названия вовсе не в оправдании (добро в этом не нуждается),  а в необходимости победы добра, раз оно заповедано Самим Богом.

Но над Соловьевым довлеет теория всеединства, и потому замечательная симфония мира, которую создает философ в своей книге, оказывается написанной в неоправданно мажорных тонах. Вот  характерное для Соловьева высказывание:

«Его (общества – Н.С.) прямая обязанность - обеспечить всем и каждому некоторый minimum благосостояния, именно то, что необходимо для поддержания достойного человеческого существования. Как это сделать - это уже вопрос не нравственности, а экономической политики. Во всяком случае это должно, а потому и может быть сделано».

Логика формально верная: раз «должно», значит «может быть сделано», поскольку Творец не может требовать неисполнимое. Но в области общественных отношений эта логика не работает, ибо воля Божия наталкивается на противодействие свободных воль множества человеческих личностей, и поэтому  фактически исполнена быть не может. Должное (замысел Божий о социуме), исполнимое (то, чего можно достичь при наличии разнонаправленных воль людей) и исполняемое (реальное положение вещей в обществе) не совпадают друг с другом и даже могут разойтись на большое расстояние, что  является главной трудностью при осуществлении социальных проектов. Соловьев же от этой проблемы уходит, ибо считает, что всеединство в Боге уже осуществлено, и потому оно неизбежно произойдет и на земле в человечестве, и остается только «мелочь» – дождаться этого. Слов «падшесть» «падшая человеческая природа» в лексиконе Соловьева нет.

Николай Сомин