Еще одна сторона веры Хомякова – отношение к таинствам и чудесам. Он безусловно верит, что в таинстве Евхаристии мы причащаемся подлинного Тела и подлинной Крови Христовой.  Но весь вопрос в том, что под этим понимать. Хомяков пишет:

 «Но знают ли люди, что такое тело по отношению к разуму?... Тот, Кто есть Господь всяческих, не есть ли Господь и своего тела? И не силен ли Он сотворить, что всякая вещь, не изменяя нисколько своей физической субстанции, станет этим телом».

«тот, кто видит в Евхаристии одно лишь воспоминание, равно как и тот, кто настаивает на слове пресуществление или заменяет его словом сосуществление, другими словами – и тот, кто, так сказать, выпаривает таинство, и тот, кто обращает его в чудо чисто вещественное, одинаково бесчестят святую вечерю, приступая к ней с вопросами атомистической химии».

Иначе говоря, Господь силен сделать из хлеба Свое Тело, не изменяя его (хлеба) физико-химических свойств.  Столь высокое понятие распространяется Хомяковым и на обряды с чудесами. Многих, например, шокирует такое замечание Хомякова:

«Я не допускаю или лучше сказать, с досадою отвергаю в Христианстве все эти периодические чудеса (яйцо пасхальное, воду Богоявленскую и пр.), до которых много охотников. Все это мало-помалу, дало бы, раз допущенное, самому Христианству характер идолопоклонства и, немало было попыток, как вы говорите, обращать веру в магию или по моему названию, в кушитство. К этому особенно склонны паписты…» (К. С. Аксакову).

При этом он в принципе не отвергает чудес, но считает, что Господь вовсе не ставит чудес на поток, а  каждое превращает в уникальное событие со своим глубоким смыслом.

Довольно своеобразно сложились отношения Хомякова с современным ему богословием и духовенством. Сначала о втором.

Считая свою работу «Церковь одна» очень важной, Хомяков пересылает ее святителю Филарету и пытается получить у него аудиенцию. Но, увы,  митр. Филарет посчитал ее «неудобною или сомнительною» к напечатанию А в письме архим. Антонию Филарет высказал соображении о «суемудрии»  новоявленного богослова. Диалог не состоялся. Ф. И. Тютчев даже полагал, что именно Филарет препятствовал изданию богословских сочинений Хомякова в России.

Низкую оценку богословию Хомякова дали в Оптиной пустыни. О. Климент (Зедергольм), который, как считают исследователи, передает отзыв св. Амвросия  Оптинского,  тоже сомневается, что миряне могут богословствовать. «Самарин очень ошибается признавая его учителем Церкви». «Когда Хомяков противоречит святым отцам, и пускаясь в высокое богословие или в философские мудрствования, хочет сказать что-нибудь свое, он путается, говорит и не смиренно, и  не справедливо, впадает в противоречие с самим же собою, и даже просто в несообразности». «Его «Опыт катехизического изложения о Церкви» неудачен».

Со своей стороны Хомяков современное ему богословие не жаловал. Вот хорошо известный шокирующий отзыв Хомякова об учебнике «Догматическое богословие» митр. Макария (Булгакова):

«Стыдно, что Богословие, как наука, так далеко отстала или так страшно запутана… надобно спешить, а не то отцы напутают. Макарий провонял схоластикой. Он во всем высказывается, в беспрестанном цитировании Августина, истинного отца схоластики церковной, в страсти все дробить и все живое обращать к мертвому, наконец в самом пристрастии к словам Латинским, как напр.: основное для него слово религия, или уморительно-смешное выражение фамилия патриархов. Я бы мог назвать его восхитительно-глупым, если бы он писал не о таком великом и важном предмете. Я рад, что он, так сказать, по образцу деревенских барынь, в контре и пике с Филаретом. Авось, хоть со злости, что-нибудь да осмелятся сказать или из Академии, или из духовенства Московского или Киевского. Но увы, страх так велик, что и личная досада, пожалуй, смолкнет или будет работать подспудно, если не совсем без пользы, то по крайней мере без чести. Стыдно будет, если иностранцы примут такую жалкую дребедень за выражение нашего православного Богословия, хотя бы даже в современном ему состоянии» (А.Н.Попову 22окт. 1848 г.).

Из предыдущего может создаться впечатление, что Хомяков дает идеализированную картину Церкви. Все, о чем он пишет – соборность, Дух Святый, благодать, истина, свобода и любовь – все это есть в Церкви, и человек, «покоряющийся благодати», все это получает. Однако в этих высказываниях мы видим, что Хомяков не забывал и о  церковном «кушитстве».

Хомяков, видимо, бывал в Саровской пустыни, но относительно Оптиной таких сведений нет. Нельзя сказать, что он сторонился священства. Скорее наоборот,  Хомяков общается с еп. Тульским Дмитрием («о болгарах»), переписывается с «парижским священником» о. И.В. Васильевым со священником посольской церкви в Лондоне Евгением Ивановичем Поповым. Наконец, он периодически исповедуется у своего духовника прот. Беневоленского Павла Игнатьевича, бывшего профессора логики Московской академии, а позже – священника, настоятеля церкви Николы Явленного. И все же общения в обществе со священниками не было – тогда священство составляло замкнутое сословие, не вхожее в светские салоны.

Николай Сомин