—   Мама, подай мне, пожалуйста, сок, — попросил из соседней комнаты сын.

 

—   Какой ещё сок?! — завопила она, молотя по клавишам, как бешеная.

 

—   Ананасовый…

 

—   Сейчас! — не отрывая взгляда от клавиатуры.

 

   «Так… «Это одно из многих чудес, которые творит Бог по молитвам верующих и предстательству святых, наших небесных покровителей…» О природе чуда что-то надо… Как мы понимаем чудо сегодня… Чудо не в том, чтобы… Тут хорошо бы цитату из святых отцов…»

 

   Через полчаса сын снова позвал её. В голосе мальчика звучала обида:

 

—   Мама, я пить хочу. Дай мне сок!

 

—   Какой сок?!

 

—   Ананасовый!

 

—   Подожди же ты! Ну, подумаешь, хочет он пить. Подай ему то, подай ему сё! Я тоже хочу пить! А мне никто не подаёт! Нет, это какая-то катастрофа! Если я до пяти не сдам материал, мы останемся без денег! А мне ещё девять страниц надо написать!

 

   «Господи, девять страниц. Я просто физически не успеваю… Голова болит… Нет сил. Я больше не могу! Почему, ну почему я всё должна делать одна? Потому что я одна. Я мать-одиночка, потому что у меня нет мужа, а у моего ребёнка нет отца. Я дочь одиночка, потому что мои родители умерли один за другим ещё пять лет назад. Я сестра-одиночка, потому что мой старший брат спился, скурился, угробил моих родителей и пропал в тюрьме. Я подруга-одиночка, потому что у меня нет никаких подруг. Подруги не любят подруг с проблемами, а я такая подруга — сплошные проблемы. С деньгами, со здоровьем, с сыном… Подай ему сок…»

 

—   Иду, иду! — закричала она, на миг устыдившись.

 

Сын промолчал.

 

   «Чтобы святая вода оказала свое целебное действие, необходимо, чтобы души были полны светлых помыслов, а руки — добрых дел, — в бешеном темпе печатала она.  — Перед приятием святой воды надо прочесть такую молитву…»… так, где взять текст молитвы?»

 

   Она свернула файл, заскочила на яндекс, ввела ключевое слово поиска, заметалась по сайтам.

 

   «Ага, вот она: «Господи Боже мой, да будет дар Твой святые и святая Твоя вода во оставление грехов моих, в просвещение ума моего, в укрепление душевных и телесных сил моих, во здравие души и тела моего, в покорение страстей и немощей моих по беспредельному милосердию Твоему молитвами Пречистыя Твоея Матери и всех святых Твоих. Аминь». Аминь, аминь…»

 

   Голова болела невыносимо, а из щелястого окна «хрущёвки» тянуло ледяным сквозняком: на улице стоял двадцатиградусный мороз.

 

Она заплакала.

 

Слезы горячо брызнули на очки — словно из лейки на них прыснули...

 

   «Надо встать, принять лекарства… Половинку амлодипина, половинку энапа, коринфар под язык… Где-то 180 на 100, не меньше. Некогда, некогда, каждая секунда дорога… Гад начальник: «Мне, Ольга Васильевна, глубоко по барабану, кто там у вас дома болеет. Статья должна быть сдана в срок. У меня типография, поставщики, реализаторы, рекламщики, планы, графики… Если каждый будет срывать их, через месяц мне придётся сидеть с кружкой у метро, а не издавать самую популярную в стране православную газету!» Вот так. Православный ты наш… Глубоко ему по барабану… Это как совместить: «глубоко» и «по барабану»?! Ты русский язык сначала выучи, выскочка новорусская! Сам вчера крестился, а туда же, православное издание выпускать… Материалы «по теме» надо заранее готовить, за-ра-не-е! А не в последний день. Крещение через два дня, а он спохватился… Ах, да и я-то хороша. В церковь не хожу, а заскакиваю, как татарин с набегом: свечки расставила, записки подала, лоб перекрестила, к чудотворной припала — и бегом вон. В Крещенскую прорубь в этом году не получится… Ну что ж, если нельзя. Надо смириться. Надо смириться. Опять смириться…»

 

  Мысли раскаляли голову, а руки делали своё дело, порхали по клавишам, как две скрюченные птички — она умела печатать только средними пальцами, но зато очень быстро.

 

   Пространная ссылка на Евангелие прибавила к статье ещё абзац. Постраничный указатель нехотя перескочил на цифру 7.

 

«Так, надо ещё столько же… Мамочка родная, не успеваю!»

 

  Паника накатывала волнами, мешала сосредоточиться, давила на сердце, камнем шибала по голове. Она давно жила на грани срыва, ощущая себя почти что уже в другом мире — нереальном, колышущемся…

 

   Сын молчал, и она, полностью погрузившись в материал, совершенно позабыла о нём, позабыла даже о его существовании в мире, даже о том, что когда-то вообще рожала ребёнка, радовалась, кормила грудью, учила ходить…

 

Ходить.

 

   Вдруг, на мгновенье, как утопающий из воды, вскинула голову:

 

—   Сынок!

 

—   Да.

 

—   Ты как?

 

—   Нормально.

 

—   Я сейчас, сейчас, ладно? Чуть-чуть ещё потерпи… — приговаривала она, успокоенная его ровным голосом, лихорадочно выщёлкивая:

 

  «…А там, где люди жаждут чудес из простого любопытства, а не из желания спасения, они не происходят. Именно об этом говорил Иисус Христос: «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему». Поэтому Церковь и священнослужители призывают людей с верой и чистым сердцем…»

 

—   Господи, прости меня! — вдруг вырвалось у неё из сердца нечистого, замутнённого отчаянием, злобой на окружающий жестокий мир, обидой на его несправедливое устройство, по которому, как она считала, всё самое тяжкое, горестное, беспросветное доставалось — ей.

 

   Но ведь это была неправда!

 

   И у неё в жизни было много доброго, светлого, хорошего, было много любви!

 

Были любящие её родители, брат, бабушка…

 

Был когда-то любимый мужчина, от которого она родила любимого сына.

 

Сыночка своего милого, круглоголовыша своего ненаглядного…

 

—   Сыночка!

 

—   А?

 

—   Ты в порядке?

 

—   Да, мам. Сколько ещё страниц?

 

—   Пять. Я сейчас, я быстро…

 

—   Не спеши. Я подожду.

 

—   Спасибо, милый, радость моя. Ты не обижаешься?

 

—   Нет, что ты…

 

   Где-то на самых задворках подсознания вякнул сигнальчик: что-то не так! Что-то в его голосе почудилось странное, непривычное, не такое, как всегда...

 

   «Наверно, всё-таки обиделся. Но терпит. Мужчина мой. Молодец. Ведь для меня так важно не отвлекаться. Не отвлекаться. И все сдать вовремя. Тогда у нас будут деньги – на лекарства, на еду, на сок... Сок! Я сейчас, я быстро…»

 

  Она опять затарахтела, с удвоенной силой набрасываясь на клавиши:

 

   «История хранит массу примеров исцеления…»

 

     Минут через сорок она выпрямила гудящую спину.

 

Ещё страничка — и всё!..

 

   До дедлайна оставалось всего полчаса.

 

«Успею», — с удовлетворением подумала она и...

 

   ...вдруг вскочила, офисный стул на колёсиках отлетел далеко в сторону, грохоча по полу, как каменный дождь; с безумными глазами влетела в соседнюю комнату.

 

   Сына на диване не было.

 

Колени подкосились.

 

   Почти падая, на непослушных ногах, она рванулась на кухню.

 

Сын сидел на полу и пил из пакета ананасовый сок.

 

   Улыбнулся ей навстречу серебристым сиянием глаз.

 

У неё сжалось горло, перехватило дух.

 

—   Ты… как… это? — еле выговорила.

 

—   Просто встал. И пошёл, — сказал он. В голосе была радость, а  ещё, одновременно — огромная, вселенская усталость.

 

   Она села  на пол рядом с ним, трогала его босые ноги, ласкала, нежно массировала.

 

—   Серёженька, ножки твои… Как это?! Ведь врачи… ведь не мог… а ты...

 

—   Смог вот.

 

—   Ты не упал?!

 

—   Нет. Ну… почти, — неловко оправдывался он, неизвестно за что. —  Просто сел неудачно.

 

   Она снова осмотрела его всего, с ног до головы, общупала, чуть не тычась носом в макушку, обследовала виски, за ушами, руки, живот, снова ноги: нигде ни синячка, ни красноты —  правда цел!

 

—   Серёженька, прости!!!

 

—   Да что ты, мам. За что мне тебя прощать? Ты у меня ангел.

 

—   Да какой из меня ангел…

 

   Ангел должен быть сильным, охранять свое дитя, беречь.

 

   А она не уберегла: четыре месяца назад её пятнадцатилетний сын ехал на велосипеде и его сбил какой-то черноволосый отморозок на иномарке. Последствия — переломы, сотрясение мозга… и неподвижность.

 

   Четыре месяца.

 

И вот…

 

—   В следующий раз я тебе сам сок подам, — гордо сказал он.

 

И наконец не выдержал. Заплакал.

 

   Сидел, опираясь спиной на пятилитровый бутыль, с которым она собиралась идти в храм за Богоявленской водой, и плакал.

 

Как же мальчик оказался на кухне?

 

Ведь он не мог встать…

 

—   Я не верю, — сказала она, продолжая ощупывать его ступни, лодыжки, голени, гладить по мословатым мальчишечьим коленкам.

 

—   Ну, смотри, — снова улыбнулся сын.

 

Он вытер слёзы ладонью, поставил полупустую пачку от сока на пол, руками упёрся в холодильник, спиной — в стену.

 

И встал.

 

   Она вся напряглась, готовая в любую секунду подхватить, обвить, стать опорой…

 

  Ноги он ставил странно, неправильно, не так, как это делают нормально ходящие люди. Косолапил, ступни при каждом шаге образовывали широкий угол; качался, цеплялся руками за мебель и стены.

 

Но шёл.

 

  Добрался до своей постели и упал на неё.

 

Всё это время он улыбался.

 

Потом глубоко вздохнул, закрыл глаза.

 

—   Мам, иди, ты же не дописала?

 

—   Да гори всё оно огнём! — завелась было она, но тут же осеклась…

 

   Она писала о чуде, о Крещенской воде.

 

И чудо произошло.

 

За что?

 

   Ведь она... мысленно ругалась, проклинала свою жизнь, злилась. Она такая… недостойная. Грешная.

 

А чудо все равно случилось.

 

   Она поцеловала сына в шею, укутала, подоткнула одеяло и снова вейнула на кухню — маленькая, лёгкая, как сухой, рано увядший листик.

 

   Да, у неё есть бутыль для Крещенской воды.

 

Пустая. Крещенской воды она собиралась набрать только через два дня.

 

   Сын пил сок. К тому же — чудо свершилось ещё до того, как попил. Он встал для того, чтоб попить. Он просил её принести ему пить, а она не смогла оторваться от компьютера, поднять задницу со стула.

 

  «Господи, как стыдно, какая я плохая мать!

 

 Господи, спасибо тебе за то, что я плохая мать: если бы я бросила работу и принесла ему сок, может быть, он бы не встал…»

 

 Она запуталась, помотала головой.

 

   Схватила пакет с остатками ананасового сока, кинулась в свою комнату, откусила половинку от одной таблетки, от другой, допила сок.

 

И в ужасе отпрянула от резко зазвонившего телефона.

 

   Наверняка главный её добивается!

 

Сейчас будет шкуру спускать…

 

Ну и пусть, пусть — у неё радость великая, счастье, чудо!

 

Её теперь ничем не напугать, не омрачить.

 

—   Алло.

 

—   Оль, привет, — заорала в трубке соседка по лестничной площадке Светка, матершинница, гроза всего двора, у которой Ольга нет-нет да перехватывала сотню-другую «до гонорара». Светка всегда давала без напряга, с отдачей никогда не торопила. С деньгами у нее было всё о кей — Светкин муж Толик работал в автосервисе. — Я пирогов навертела — хренову уйму! Вку-усные-е-е! Не знаю, куда девать. Толян машину погнал в Ростов, а нам с Катькой стоко не съесть, пропадут. Они ведь хороши, пока свежи. Открой дверь, счас тебе Катюха занесёт штук сорок. Тебе ж, поди, некогда у плиты колбаситься…

 

—   Ты чего, Свет, — растерялась Ольга. — Спасибо, конечно…

 

—   Ешьте на здоровье, — смачно ответила Светка.

 

   Ольга обрадовалась: еда на сегодня-завтра у них с Сережей есть, да ещё и какая вкусная! Светка готовит классно. Ей тоже захотелось поделиться хорошим:

 

—   А у меня Серёжа на ноги встал, представляешь! До кухни дошел! Соку попил!!!

 

В ответ её почти оглушили громкие вопли соседки, выражавшие восторг по поводу Серёжиного выздоровления.

 

   Распрощавшись с соседкой, Ольга положила трубку. Телефон тут же снова зазвонил. Она решила, что Света ещё не все восторги ей высказала и с теплотой в голосе произнесла:

 

—   Да, слушаю.

 

—   Здравствуйте, Ольга Васильевна, — неприятно поприветствовал  ее невидимый начальник.

 

  У Ольги что-то противно дзенькнуло в животе.

 

Но нет, она не поддастся, хватит!

 

—   Здравствуйте, Олег Павлович.

 

—   Ольга Васильевна, я вам хочу сделать выговор, — тем же неприятным тоном сказал начальник.

 

   «Ну да, чего от тебя ещё ждать», — подумала она, сжав зубы. Следующая фраза ошарашила:

 

—   Знаете, Ольга Васильевна, вы слишком плохо относитесь к людям…

 

   «Ничего себе! Я ещё и к людям плохо отношусь!» — мысленно возмутилась она, а вслух бесцветно спросила:

 

—   И в чём же это выражается?

 

—   Да в том, что если бы вы не заносились, не упивались своим несчастьем, а нормально поговорили со мной, прояснили ваши домашние обстоятельства… короче, рассказали, как именно (он подчеркнул эти слова) ваш сын болеет, мы бы избежали многих тёрок и недоразумений. Знаете, люди по-разному болеют: у кого насморк и чесотка, а у кого диабет или там гепатит. Мне только сегодня стало известно… какого рода болезнь у вашего сына. Так что можете не писать материал, приезжайте, я вам и так денег дам. Потом разберёмся. Отработаете, я же вас знаю.

 

—   Я уже почти закончила… — пискнула Ольга.

 

Он помолчал.

 

—   Ну, ещё лучше. Метните текст мне на емелю, я сам допишу, если надо, доработаю. И это… держитесь там. Знаете, чудеса бывают…

 

  Она хотела сказать ему, что чудо уже произошло, но почему-то решила сделать это потом. Вытерла выступившие слёзы и еле вывела дрожащим голосом:

 

—   А вы, Олег Павлович, оказывается, добрый человек. Простите, что я сразу этого не поняла…

 

    Закончив разговор, Олег Павлович положил трубку, достал из ящика стола раскладное зеркало и внимательно себя в нём рассмотрел.

 

   «Как она это искренне, от души сказала — «вы добрый человек». Надо же, я — добрый человек?»

 

       Ему почему-то было очень приятно, что Ольга так его назвала, но и немножко стыдно — и за то, что он «проявил мягкотелость», столь непопулярную среди его бизнес-знакомых, пусть даже и издающих «литературу православного направления», и за то, что его назвали «добрым».

 

   И всё-таки это было очень, очень приятно...

 

   Олег Павлович улыбнулся, посмотрел в окно с двенадцатого этажа на сияющие под солнцем и морозом московские просторы, о чём-то поразмышлял, сел за рабочий стол и принялся привыкать к мысли о том, что он — добрый человек.

 

   Привыкание шло легко.

 

Олег Павлович снял трубку, позвонил жене и молодым, полным любви голосом, произнёс:

 

—   Лесик, я тебе давно говорил, что ты у меня красавица?

 

   Лесик, которая никогда не была красавицей, но искренне любила мужа, который стремительно чужел — она с тревогой замечала в нём день ото дня обостряющиеся признаки превращения в жёсткого бизнесмена, — вспыхнула от счастья на другом конце трубки...

 

   Но это уже история не про сок.

 

Это история — про красные пионы.

 

И я расскажу её в следующий раз.

 

Наталья Лясковская