Одна из последних фотографий Н.Н. Неплюева, 1900-е годы

Одним из важнейших понятий, введенных Неплюевым, является «дисциплина любви». Он пишет: «Дисциплина любви есть верность братолюбию, согласованному с любовью к Богу и вечному делу Его сплочения любовью  всего творения Его в одно духовное стадо, одну любовь. Для меня барометром дисциплины любви является главным образом то, насколько человек чувствует потребность личного единения в братолюбии и сознательно подчиняет свою волю, не другому человеку, не другой человеческой воле, а именно требованиям делу любви, осуществления реального братства в жизни». Иначе говоря, дисциплина любви – это когда человек свободно и сознательно жертвует своими интересами ради общинных. Именно этого Неплюев добивался от братчиков и именно это он считает главным в жизни Крестовоздвиженского Братства - там "Создалось такое мирное единение в братолюбии, при котором оказалось возможным создать мирную трудовую жизнь, в которой прочный порядок зиждется на дисциплине любви к Богу и братству, не нуждаясь в мерах грубого воздействия".

Знаменательно, что дисциплину любви Неплюев рассматривает как единственную созидающую социальную силу. Здесь мы должны обратить внимание на одну из самых замечательных мыслей Неплюева. Он выделяет только три силы, способные двигать людьми на социальном поприще – это любовь, страх и корысть. Первая – любовь – чудесным образом разрешает все социальные проблемы. Только она кардинально решает проблему сочетания индивидуальной свободы человека с необходимостью быть членом социума: "Человечество страстно желает свободы и не хочет понять, - пишет Неплюев, - что никакая свобода невозможна без дисциплины любви, когда из любви к добру и ближним при свете этой любви к добру не хотят делать зла и тем становятся способными пользоваться безграничной свободой, не злоупотребляя ею". Но если любви нет, то тогда жизнь попадает в плен двум другим силам. Он пишет: "Там где отсутствует единственная истинная внутренняя, добровольная и прочная дисциплина, - дисциплина любви, - там только и возможна дисциплина внешняя, вынужденная, непрочная: дисциплина страха, когда не делают того, что слишком опасно делать, и дисциплина корысти, когда не делают того, что слишком невыгодно... Вторая - основана на праве частной собственности". Обобщение огромной силы: на одной из двух главных отрицательных мотивах действий людей (страхе, силе) держатся так называемые тоталитарные режимы, на другой (корысти) – капитализм.

Все гениальное просто. И учение Неплюева о «трех силах» или «трех дисциплинах», такое, казалось бы, элементарное, оказывается глубочайшей идеей, объясняющей нам сложнейшие социальные явления. 

Во-первых, на основе неплюевской триады можно построить объективную классификацию обществ. Конечно, в реальном обществе все три силы присутствуют одновременно. Но все-таки можно выявить силу превалирующую,  определяющую облик общества. Общество, где властвует сила естественно назвать тоталитарным. Общество, где главной движущей силой является корысть, будем называть «любостяжательским». Название, может быть, и не слишком удачное, но другого  пока нет. Наиболее ярким представителем любостяжательского общества является современный капитализм. Наконец, общество, где превалирует дисциплина любви, будем называть «агапийным» (от греческого «агапэ» – любовь). Поскольку такое общество преодолевает частную собственность и приходит к общности имуществ, то можно было  бы назвать его социалистическим. Но мы остережемся это делать, поскольку общественная собственность, как показала история, может поддерживаться не любовью, а силой. Но об этом позже.

Во-вторых, из учения Неплюева следует, что принуждение и корысть становятся ненужными (и даже вредными), только если члены общества достигли дисциплины любви.  Если же этого нет, то отмена закона карающего или права частной собственности (и тем более обоих вместе) приведет общество к неминуемой катастрофе. Введение безбрежной свободы заканчивается анархией и властью криминала. Введение же общей собственности (без дисциплины любви) ведет к необходимости ужесточения силы (которая только и может ее поддерживать), а если карающая сила  закона ослабляется, то неизбежен возврат к любостяжательскому обществу.

Наконец, в-третьих, можно удовлетворительно решить такой сложный и яростно дискутируемый вопрос, как гибель советского социализма. Какие силы преобладали в советском строе? Тут надо различать исторические периоды: при Ленине и Сталине – принуждение, после Хрущевской оттепели – корысть. Любовь тоже, безусловно, была. Но  она присутствовала как фон, будучи всегда на вторых ролях: как «сознательность», как трудовой энтузиазм, как любовь к Родине, как уверенность в будущем дне. Но сам строй, проводя антирелигиозную политику, отсекал единственный источник любви – Господа Бога. Строй как бы стеснялся самого слова «любовь», постоянно заменяя его разными суррогатами. Вот и растратился тот запас любви, который был накоплен христианской  Россией за предыдущие столетия. А растить новых «представителей любви» строй умел очень плохо.

Еще вопрос: какой же период – сталинский или «постхрущевский» – был лучше? Объективно – сталинский. Отсюда следует, что в определенных случаях принуждение не так страшно, как корысть. Дело в  том, что наш народ, конечно понимал, что принуждение в стране свирепствует, но рассматривал его как принуждение необходимое, справедливое, с которым можно мириться. Хрущевский же «хозрасчет», ничуть не улучшив производительность, открыл шлюзы корысти. Началась деградация социализма, его постепенное перерождение в  любостяжательский строй. Этот процесс вполне закономерно закончился «перестройкой» и реставрацией капитализма.

Николай Сомин