Прошла лишь неделя вынужденного коронавирусного затвора. На занятия в университет ездить не надо. А поскольку я живу за городом, от которого меня отделяют две бесконечные пробки двух ремонтирующихся (вернее, заново строющихся) мостов, то я трачу ежедневно от трёх до пяти часов времени, которое приходится проводить в маршрутках, трамваях, а то и в такси. Три дня у меня ушло, чтобы освоить новые для меня дистанционные технологии проведения лекций и практических занятий со студентами (благо, что в моей станице есть оптико-волоконная связь). После этого стало ясно, что появилось море (!!!!) времени для того, чтобы успеть сделать то, что откладывал на бесконечный потом.

Стало вдруг хватать времени для неспешного общения с двумя одноклассницами, одну из которых жизнь занесла в Рим, а другую – в Турин. А им сегодня, ой, как необходимы добрые слова на родном языке. Им-то каково сейчас? Либо ты молча в одиночестве из окна смотришь на унылую пустынную улицу Рима, по которой военные грузовики увозят очередных жертв вируса в крематорий, либо слышишь родную речь из гаджета. Есть разница.

А ещё дошли руки до того, чтобы разобрать многочисленные коробки со слайдами. Слайды — это такие целлулоидные кусочки позитивной фотоплёнки, на которых запечатлены значимые моменты жизни. Их через специальный проектор на стену показывали. Это я для молодых объясняю. Так вот, неожиданно для себя в этом архиве я обнаружил семь кадров, которые снимал своим стареньким «Зенитом» на том самом авторском вечере Булата Окуджавы, где он чуть ли не впервые спел свою знаменитую «Песню о молодом гусаре».

Тогда он ещё не заменил в ней имя «Наталия» на «Амалия», и молодой гусар ещё был «в Наталию влюблённый». Это было в середине сентября 1984 года в ещё не уничтоженном пожаром знаменитом зале Цетрального дома актёра. Билетов было не достать, и один из известных архивистов московского КСП (для молодых объясню, что КСП – это клуб самодеятельной песни) Андрей Крылов каким-то образом провёл меня через кулисы и усадил на приставной стул, который стоял прямо на сцене (в зале было прислониться негде). Место для съёмки лучше придумать невозможно. А поскольку я снимал на качественную чехословацкую фотоплёнку FOMACHROM D-20, то за 35 лет качество цвета на снимках сохранилось. Осталось только после карантина качественно отсканировать эти кадры и отечественная окуджавиана пополнится неизвестными ранее фотографиями поэта. А пока переснял фотоаппаратом кустарным образом пару кадров, на одном из которых, кстати, свою пародию на Окуджаву читает известный в то время поэт-пародист и ведущий телепередачи «Вокруг смеха» Александр Иванов.

В это время Окуджава ещё не стеснялся петь про «комиссаров в пыльных шлемах» и не подписывал вместе с Александром Ивановым и Юрием Левитанским печально знаменитое «письмо 42-х» октября 1993-го года.

Спасибо карантину.

Потом я начал разбирать коробки с бумажным архивом. Мне хотелось найти старое письмо от академика П.М. Эрдниева, где он делился некоторыми научными идеями, воплотить которые в жизнь, по его словам, он уже не успевал. Мне хотелось опубликовать его к годовщине его памяти. Письмо пока что найти не удалось, но… обнаружилось датированное декабрём 1996 года письмо от известного поэта и барда Владимира Ланцберга (для молодых объясняю, что Ланцберг — это бард, написавший в 16 лет знаменитую песню «Алые паруса»), в письме оказались два его стихотворения. Мы иногда обменивались с Володей свежими верлибрами (для молодых объясняю, что верлибр – это нерифмованный белый стих) как почитатели и последователи творчества, как ныне модно говорить, культового ленинградского поэта-верлибриста 80-х Геннадия Алексеева.

Тут же позвонил в Нюрнберг его вдове Ирине. Оказалось, что одно из этих стихотворений она не видела. Говорили минут сорок. Радость да и только…

Делюсь сканом обоих стихов.

Спасибо карантину.

А ещё обнаружил совсем неожиданное письмо без конверта. Недоумеваю, как оно оказалось у меня. Дело в том, что 9 мая 1980 года в день 35-летия Победы (сорок лет назад!) мы с моим школьными друзьями (а нам было по 16, 17, 18 лет) договорились написать письма себе в «далёкий» 1995 год – год 50-летия Победы. Так вот одно из этих писем каким-то образом оказалось в моём архиве. Вот отрывки из него.

Дело в том, что разновозрастной круг моих школьных друзей «держался» достаточно долго. Несмотря на разброс возраста в 2–3 года, мы были объединены общими делами помощи другим: организовывали школьную «Зарницу» для младших школьников, помогали нашим дедам-ветеранам, которые тогда были живы и ещё совем не стары, ходили в походы по местам боевой славы, обязательно устраивали каки-то неожиданные сюрпризы друг другу в дни рождения. И, что самое главное, всё это происходило без подсказки взрослых, всё это осуществлялось в режиме полной подростковой самоорганизации. Мы были активны, мы по-настоящему любили Родину, мы бескорыстно жили по принципу «Если не я, то кто же.»

Сфотографировал я это письмо и отправил через ватсап его автору. Она живёт в окрестностях Амстердама. Удивлению не было предела. Кроме фразы «Ну ты и Плюшкин!» я в трубке услышал неожиданную фразу: «Я и сегодня готова подписаться под каждым словом». И это я услышал от гражданки Нидерландов, более двух десятков лет проживающей в то ли благополучной, то ли «благополучной» Европе.

А под конец дня попались мне два конверта из далёких советских 70-х. Соседкой по нашему дому в родной Полтаве была очень пожилая женщина, муж которой во время войны оказался предателем и помогал немцам. А при освобождении Украины бежал вместе с ними, забрав с собой сына и дочь-инвалида. И лишь в начале 70-х она смогла разыскать детей: сына – в Канаде, а дочь – в доме инвалидов в ФРГ. Получая письма от детей, она отдавала мне конверты, зная, что я коллекционировал почтовые марки. Уезжая к детям, она писала письма моей бабушке, в которых тоже присылала мне марки. Из одной из поездок она так и не вернулась, а позднее пришло письмо от сына из Канады, в котором он сообщил о её кончине на чужбине.

Итак, я нашёл два пустых конверта, один из которых в 1971 году пришёл ей из Канады, а другой моей бабушке — от её дочери в 1975 году из ФРГ. Так вот на обоих конвертах кроме указания страны «С.С.С.Р» было по-английски написано «Russia». Обращаю внимание, что письма были написаны мигрантами-украинцами, которым в голову не приходило, что Полтава (а значит, и Украина) — это не Россия. А то тут Кучма придумал «Украина — не Россия».

Вот такая вот неожиданная находка.

Спасибо карантину.

Так за один день карантина я поговорил и с Италией, и с Германией, и с Голландией (простите, Нидерландами). Такое вот соборное уединение. Такое вот антиномичное неслиянно-нераздельное (выражаясь словами халкидонского догмата 4-го Вселенского Собора) единство стран, людей и эпох.

Представляете, сколько ещё неожиданных домашних находок нас ожидает. Ведь карантин только начинается.

Спасибо интернету и карантину.

Но поберечь себя стоит. Пишите. Я теперь на связи чаще обычного.

Андрей Остапенко,

30 марта 2020 г.

станица Азовская,

ost101@mail.ru