В день памяти преподобного нашего отца Серафима Саровского был арестован отец Дмитрий Дудко, мой духовник, друг и брат, невероятно дорогой для меня человек (в 1945 году отец Дмитрий поступил в Московскую духовную семинарию. После её окончания в 1947 году переведён в Духовную академию. 20 января1948 года был арестован и приговорён к десяти годам лагерей с последующими пятью годами поражения в правах по ст. 58–10 УК РСФСР («Антисоветская агитация и пропаганда») за то, что в 1942 году, находясь в оккупации, опубликовал свои стихи в газете, контролировавшейся немецкими властями. В 1956 году освобождён. Был восстановлен в академии, окончил её в 1960 году. Рукоположен в священники. Служил в московском Преображенском (Петропавловском) храме. В 1964 году храм закрыли и взорвали. Дмитрий Дудко был переведён служить в храм Святителя Николая, что на Преображенском кладбище. — Википедия).

 

Так было. Духовная связь наша оказалась глубокой и сильной. И думалось, что всего этого и следовало ожидать — его ареста. А когда теперь мысленно оглядываешься и перебираешь весь его путь, то видишь, что всё-таки для меня это явилось в известной мере неожиданностью. Хотя арест, по высказыванию Солженицына, всегда неожиданность. Думаю, что последней каплей здесь стала статья отца Дмитрия «Они хотят судить». В ней он обратился к Советской власти и написал, что для вас приговор обвинительный — солженицынский «ГУЛАГ». Вот. Вы будете отвечать на суде Божием. Вы уничтожили цвет нации. Вы уничтожили царя. Вы уничтожили крестьянство. Вы уничтожили моего отца-великомученика, как он его назвал. Мой отец не вступил в колхоз и оставил пудик зерна на посев. Они пришли, повалили его, вырвали у него почти всю бороду, вытащили это зерно и ушли...

 

И я думал в тот день, что это событие, арест, венчает собой весь крестный путь моего дорогого отца Дмитрия, моего бесценного духовника. Мне выпала большая честь быть одним из его самых ближайших духовных чад. Позволю себе сказать, что я являлся его сотаинником и знал все его сокровенные мысли и чаяния. Для меня он истинный пастырь стада Христова, трудившийся под всемогущей защитой Господа. И вдруг арест!.. Наш батюшка с отцом Глебом Якуниным арестованы и посажены в Лефортовскую тюрьму!..

 

Мы, духовные чада Дудко, сразу же пишем письма Святейшему Патриарху Пимену, пишем письма, молимся. Проходит некоторое время, и мы вновь пишем письмо Святейшему о том, что отец Димитрий арестован за политику в своих проповедях, хотя в его священнической деятельности не было никакой политики. Он выступал против безбожия, против пьянства, против разврата, атеизма. Ответа от Святейшего мы тогда так и не получили.

 

И мы все, духовные чада — нас очень много было, — собрались вместе, и я предложил:

 

— В Москве сорок шесть церквей. Давайте мы каждое воскресенье будем обходить все московские храмы и подавать записки о заключённых иереях Дмитрии и Глебе Якунине!

 

Мы собираемся все и идём, а в каждом храме — целый двор чекистов наблюдает за нами. А мы чего? Помолились и разошлись. Придраться им было не к чему.

 

И вот после подачи записок мы снова думаем, как же батюшке помочь. Идём в тюрьму в Лефортово, несём передачу. Глебу Якунину передачу не принимают, а отцу Дмитрию принимают. Я тогда не понял, что он «потёк», «раскололся». Короче, посылку взяли. Возвращаюсь из тюрьмы, иду в метро по вестибюлю, и меня встречает какая-то женщина. Высокая, в тёмной косынке, вид очень странный, и мне говорит:

 

— Чего так переживаешь за отца Дмитрия?

 

Я отвечаю:

 

— А что мне не переживать?!

 

Она:

 

— Его на Олимпиаду отпустят! (в 80-м была Олимпиада. — Н.П.).

 

Я её спрашиваю:

 

— Откуда ты знаешь?

 

Она:

 

— А мне Матерь Божия сказала!

 

Я думаю: ненормальная! Ну да ладно. У нас тогда сняли настоятеля храма — отца Иоанна Рязанцева. Это явилось страшной потерей для прихода. У нас было прекрасное служение, отец Иоанн во времена безбожия сделал очень много для благоустройства храма, он был очень строгий и уважаемый настоятель. Его любили и даже где-то боялись, но в хорошем смысле этого слова. И вот вызывают к нам вместо него настоятелем известного московского протоиерея отца Владимира Рожкова. Мы поначалу очень огорчились. Все знали, что он тяготел к латинянству. Вообще мнения на его счёт были самые разные. Не буду уточнять, какие именно, Бог всем судья. Тем не менее приняли мы его с миром, потому что так решил Патриарх. Думаю, что сняли отца Иоанна из-за того, что наш храм считался одним из лучших в Москве. В каком смысле? Мы отстаивали независимость прихода тогда, когда нам пытались навязать старост и бухгалтеров из органов. У нас на деле была сплочённая церковная община. Это и не нравилось властям. Поэтому отца Иоанна перевели в другое место. Когда я позже спросил матушку покойного отца Иоанна Валентину, почему его перевели, то услышал от неё такой ответ:

 

— Он так плакал, так переживал! Я подошла к Патриарху Пимену и говорю ему: «Ваше Святейшество, почему отца Иоанна перевели?». А он мне отвечает: «Полгода за него бился, матушка, ничего не мог сделать — заставили перевести».

 

Итак, вместо прежнего настоятеля нам назначили отца Владимира Рожкова.

 

И вот эта женщина в метро вдруг говорит:

 

— Ты переживаешь, что у вас новый настоятель? Не переживай, за него литургию служит Анастасия Узорешительница!

 

Я думаю: нет, всё-таки она ненормальная!..

 

Приезжаю через два-три дня к себе в храм в воскресенье, приходит Настя, наша старенькая монахиня-алтарница, и несёт икону. А отец Владимир уже был настоятелем. Алтарница говорит ему:

 

— Батюшка, вот нам подарили икону Анастасии Узорешительницы. Куда её повесить?

 

И тот ей отвечает:

 

— Вот прямо здесь перед Престолом на арке и повесь.

 

Я буквально остолбенел! И сразу вспомнил ту странную женщину... Кто она была, я так и не узнал. Перед смертью отца Владимира — он служил тогда настоятелем в храме Святителя Николая в Вешняках — я ему об этом случае всё рассказал, он даже побледнел. А я его уже давно полюбил и стал уважать. Он был заботливый настоятель и очень благоговейно служил. Перед смертью батюшка сильно страдал, стал очень светлым и кротким. Что касается его личных проблем, то всё это уже не нашего ума дело. Господь разберётся. Вот такие удивительные вещи.

 

…Теперь об отце Дмитрии. Мы, ближайшие к нему люди, приехали к его матушке, Нине Дудко: я, грешный, тогда алтарник в храме Трифона-мученика на Рижской, Коля Частных, Виктор Бурдюк, Игорь Шафаревич и ещё два-три человека. Сидим, пьём чай. Вдруг — телефонный звонок:

 

— Включайте скорее телевизор, там отец Дмитрий выступает!

 

Телевизор был под столом. Его оттуда достал Миша, сын батюшки, в то время ещё подросток, ему было лет пятнадцать, наверное. Теперь он — отец Михаил Дудко. И вот мы видим, что в телевизоре сидит отец Дмитрий… в гражданском костюме и красивом галстуке.

 

Матушка Нина так и воскликнула:

 

— Господи! А где же ряса-то?!

 

Дело в том, что забрали-то его прямо в рясе. А тут какой-то мирской костюмчик. Между тем отец Дмитрий в телевизоре… хвалит Советскую власть и заявляет, что вся его прежняя позиция была ошибкой!.. И всё такое, и пятое-десятое… В общем, кается в том, что «неправильно информировал общественность, в том числе и зарубежную». И ещё сказал о своём покойном отце, что тот дал ему неверное монархическое воспитание!..

 

Мы были поражены. То, что отец Дмитрий заявлял сейчас, и то, о чём он говорил раньше, было разительной противоположностью.

 

Шафаревич сказал:

 

— Ну, теперь его через месяц привезут.

 

А я ему в ответ:

 

— Завтра приедет.

 

И действительно, утром батюшку привозят. Миша убежал из дома и до вечера не возвращался. Я пришёл к отцу Дмитрию в его келью. Он спросил меня:

 

— Ты меня презираешь?

 

— Жалею.

 

— Почему?

 

— На свободе человек один, а в застенках — другой. Судить не имею права. Не знаю, как бы я сам себя повёл на вашем месте.

 

— Я понял, что не выдержу там больше. Поэтому я принял все их условия.

 

Через день мы увезли его в Орловскую губернию, в тихое старое село. Туда сразу же приехали чекисты. И — начались непонятные вещи. Отец Дмитрий стал их оправдывать, восхищаться их службой, государством. Особая трагедия для нас состояла в том, что мы, община, были очень ему преданы. Я поехал тогда к весьма уважаемому и любимому мной батюшке, покойному отцу Вячеславу Марченко, который служил в Богоявленском соборе. Рассказал ему всю историю. Он говорит:

 

— Поезжай к отцу Иоанну Крестьянкину.

 

И мы, пятеро духовных чад отца Дмитрия, к нему сразу же и поехали. Но как застать известного батюшку? Идём по Псково-Печорскому монастырю и вдруг видим, что батюшка сам шествует прямо к нам навстречу. Я говорю:

 

— Батюшка, мы без руля и без ветрил! Наш духовник пал!

 

И всё ему рассказываем.

 

А отец Иоанн нам отвечает:

 

— Как же так, а Церковь — столп истины? Пал ваш духовник, и апостол Пётр пал тоже. Он плакал потом всю жизнь, у него борозды от слёз были. Отец Дмитрий может поплакать и покаяться, но духовником быть не может. Вы не оставляйте его, а идите на исповедь к отцу Адриану.

 

Отец Адриан — это монах, схимник, аскет, которого почитает вся Россия. В пять утра у него — исповедь. Мы чуть-чуть запоздали. Пришли полшестого. Он увидел нас и сказал:

 

— Я исповедь кончил, однако вас поисповедую.

 

Мы все к нему кинулись со слезами.

 

Он говорит:

 

— Перед кем каялся Дудко? Перед коммунистами?! Надо было каяться перед Патриархом, перед Церковью, он перед Ней согрешил! Порвать все его книги, сжечь и общение прекратить! Сейчас литургию отец Иоанн Крестьянкин служит, идите к нему причащаться!

 

Мы приехали в Москву, вошли к отцу Дмитрию и сказали:

 

— Старцы велели вас пожалеть, но духовником вы быть не можете.

 

Он позвал нас к себе. Облачился, надел епитрахиль и фелонь. Затем взял требник и начал молебен…

 

…А я стоял и думал: неисповедимы пути твои, Господи! Как теперь выяснилось, людям духовным уже давно был виден бесславный и позорный конец его делания. Мы, его духовные чада, оказались теми слепцами, которые шли и влеклись в бездну за своим духовником и слепцом! В силу своей неопытности мы не в состоянии были понять, что отец Дмитрий находился в прелести и страшной гордыне. Только теперь я начал осознавать, как прогневал Господа за своё нерадивое отношение к моему прежнему духовнику отцу Александру Ветелеву! Сколько я от него получил! И не оценил! И, самое страшное, не усвоил! И сколько бы мог обрести ещё, не оставь я тогда отца Александра!.. Моя духовная жизнь могла бы пойти совершенно по другому руслу! А сейчас я стою, гол и наг, у пустого корыта, и весь путь мой, начиная с 60-х годов, оказался столь же пустозвонным, как и у моего бывшего духовника. Чем я занимался все эти годы после смерти отца Александра? Стыдно признаться, но за всё это время у меня не было ни одной по-настоящему прошедшей исповеди. Ибо основной вопрос, который меня интересовал, вращался неизменно не в глубинах души и мучавших её страстей, а в социальной и политической плоскости…

 

— «Не судите, да не судимы будете» (Мф., 7:1) — этими словами Евангелия от Матфея начал с нами объяснение отец Дмитрий Дудко. Тяжёлым, очень тяжёлым было наше объяснение с батюшкой. Мы приняли единодушное решение (нас, духовных чад, было семь человек) оставить его как духовника. Так благословил нам сделать отец Иоанн Крестьянкин.

 

Иудин грех отца Дмитрия — предательство, которое потрясло весь мир духовный, так и не было им уврачевано. Самое страшное, что вопреки его первоначальному, как тогда казалось, искреннему сокрушению и раскаянию от случившегося падения впоследствии с его стороны начался период самооправдания. И, страшно сказать, самовозвеличивания. Конечно, при помощи льстецов. Но льстецов корыстных и, очевидно, преследовавших какие-то свои сокровенные цели. Проще говоря, налицо позор, страдания, и, Боже мой, при этом такая горделивая поза!

 

Мы не хотим быть судьями. Судья — Господь. Однако мы не имеем права не обличать этот страшный грех — предательство на почве трусости и, как теперь выяснилось, неискренности с нами, его ближайшими духовными чадами. Его беседа должна была носить характер исповеди. А что получилось? Отец Дмитрий попросил нас задавать вопросы, но при этом на главные из них так и не ответил.

 

Во-первых, на мой вопрос: что заставило его признать виновным в совершении им преступления против государства? — он заявил, что совершил преступление, обличив государство, которое боролось за нравственность. Вот таким было его объяснение. И отсюда — его оправдание всех страшных беззаконных репрессий, уничтоживших свет нашей нации.

 

Отец Дмитрий сказал, что по-другому ответить на этот вопрос он не в силах. А нам заметил:

 

— Вы меня судите, а патриарха Тихона не судите.

 

Я говорю:

 

— Патриарх Тихон не себя спасал, а заключённых архиереев и иереев. И он не сказал, как сказали вы, что Советская власть — добро и благо.

 

Дудко ответил мне, что мы подчиняемся ей лояльно как власти оставленной, попущенной Богом. Однако владыка Тихон нигде её не благословлял. Благословил её отец Дмитрий. Вот какая разница была между ними. Что после этого нужно было делать? Очевидно — встать и уйти.

 

Так мы и поступили.

 

Интересно, что года за три до этого события, когда слава отца Дмитрия была уже всемирной, он поехал в отпуск на родину в Брянскую область. По дороге у него случилась автокатастрофа, и произошёл перелом ног. Его духовный сын, чудесный хирург Саша, батюшку вылечил. Все считали, что эту аварию ему подстроили чекисты. Мы привезли его тогда в Москву поездом и на перроне увидели, что ими был наполнен весь вокзал.

 

После этого я поехал к известнейшему прозорливому старцу — отцу Тавриону Батозскому. Батюшка, по-видимому, каким-то образом понял, что я был близок к отцу Дмитрию. Он неожиданно отозвал меня в сторону, и я, польщённый таким вниманием маститого старца, поспешил сказать ему, что все мы восхищены проповедничеством батюшки Дмитрия и прочее.

 

Ответ старца меня буквально огорошил:

 

— Да, он на этом большую славу себе стяжает, а Церкви очень повредит!

 

Я был удивлён и потрясён. Но — не вразумлён.

 

Это произошло в году семьдесят восьмом. Кажется, так. Ещё до второго ареста отца Дмитрия. Кстати, первый арест он отсидел от и до. Однако тогда вообще никого не выпускали. Ты мог каяться сколько угодно, а срок лепили — и всё. План был такой, чтобы тебя непременно посадить. И никого не касалось, что ты будешь там говорить. Даже если стукачом станешь, всё равно направишься в места отдалённые. Об этом подробнейшим образом сказано у Солженицына в «ГУЛАГе». На зонах были стукачи, и хотя они в чём-то, может, и лучше жили, но всё равно их оттуда никто не выпускал.

 

Я уже упоминал, что в то время популярность отца Дмитрия была общемировой. Это не преувеличение. Его прекрасную книгу «О нашем уповании. Беседы» перевели на многие языки мира, даже на японский. Он и вправду являлся тогда талантливейшим обличителем атеистического зла. Его приравнивали даже к отцу Иоанну Кронштадтскому. Все о нём были весьма высокого мнения — и в зарубежной церкви, и везде. Его очень почитал как проповедника и архиерей Василий Кривошеин, архиепископ Брюссельский и Бельгийский. Это был достойнейший владыка, сын министра земледелия Российской империи и председателя правительства юга России генерала Врангеля А.В. Кривошеина. Он числился в нашей юрисдикции и пользовался огромным авторитетом среди верующих из-за святости жизни, благородства и бесстрашия.

 

Узнав о преследованиях отца Дмитрия властями, он решительно поддержал его и в 1980 году направил телеграмму Л.И. Брежневу, в которой выразил протест по поводу ареста Дудко. Там, в частности, говорилось: «В качестве епископа, принадлежащего к Московской патриархии, я требую немедленного освобождения сего достойного священнослужителя». Он также публично выразил и своё решительное неприятие ареста отца Глеба Якунина: «Я возмущён этими арестами и всеми формами религиозного преследования со стороны государства».

 

Когда Дудко после ареста показали по телевидению, он, Дудко, сказал, что передавал за границу антисоветские материалы, в том числе и через владыку Василия Брюссельского.

 

Когда мы приехали от печорских старцев к отцу Дмитрию, я спросил его:

 

— Как же это вы так оклеветали архиерея?!

 

На это отец Дмитрий мне ничего не ответил. Но всё и без слов было ясно: его заставили так поступить чекисты, чтобы дискредитировать владыку, человека авторитетного и известного. Ведь тогдашний протест архиепископа Василия имел очень большой резонанс. А как же: мы заявляли повсюду, что у нас религия свободна, а на самом деле взяли да и посадили проповедника в тюрьму! Так что чекистам надо было владыку опорочить. Поэтому они надавили на отца Дмитрия и вынудили его сказать, что он передавал владыке ложную информацию о положении религии в СССР, и о том, что у нас якобы преследуют за религиозные убеждения. Это очень важный момент в окончательном формировании нашей позиции неприятия отца Дмитрия Дудко.

 

Протоиерей Пётр Белавский, отсидевший долгое время в лагерях и очень почитаемый в Северной столице священник (многие воспринимали его как духовника всего Ленинграда), услышав выступление Дудко, вышел из комнаты совершенно бледный и сказал: «Иуда удавился. А этот что будет делать?». А ему, батюшке, было уже под девяносто лет. Об этом случае мне рассказала моя хорошая знакомая, одна из лучших самиздатовских писательниц своего времени Лидия Сергеевна Запарина, духовная дочь митрополита Вениамина (Федченкова).

 

Так что всё было очень серьёзно. Отец Дмитрий был достойный и яркий человек — в прошлом фронтовик, участник войны, узник, смелый и удивительный проповедник, который привёл к Богу сотни, а может, и тысячи людей. Однако он пал. И это не только его личная беда, но и наша общая великая трагедия, боль доверившихся ему тогда духовных чад, это ни с чем не сравнимые муки внутреннего разочарования и скорби. Я подразумеваю не просто его ближайшее окружение, но многих других весьма достойных людей, тоже пострадавших от советской системы и вообще по жизни отнюдь не меньше отца Дмитрия. Тех, кто имел нравственное право говорить правду о случившемся, пусть и горькую, потому что сам никого не предавал.

 

Может, я резковат. Что было ценного у отца Дмитрия до посадки? Его горячее исповедничество, пока он не начал заниматься политикой. Пока весь огонь своей веры не перенёс на безбожие, на атеизм. Теперь понятно, что остановить Советскую власть мог только Господь спустя время. А кто мы такие? Ведь если воспитывать стадо в духовном плане, то все эти наросты социальные, даже самые несправедливые, быстрее отпадут.

 

Тем не менее тогда, после молебна и откровенной беседы, мы с отцом Дмитрием как его духовные чада расстались раз и навсегда.

 

Убедившись в серьёзности нашего решения, отец Дмитрий поехал к владыке Ювеналию и пожаловался, что старцы отторгли от него духовную общину. Некоторые впоследствии к нему вернулись. Я же, грешный человек, очень почитаю отца Иоанна Крестьянкина, отца Адриана и твёрдо вижу в их словах слово Церкви. Но отца Дмитрия не осуждаю, а жалею.

 

Он был потрясающий проповедник, настоящий мастер огласительного слова. Однако не без гордыньки. Как-то ещё до его падения мы выходим со службы после литургии, а рядом с храмом был рынок, и около него возвышалась громадная пивная, где стояла толпа мужиков.

 

Отец Дмитрий поворачивается ко мне и говорит:

 

— Дали бы мне власть, я бы их всех в Церковь привёл!

 

Я тогда в душе поразился: вот это да, вот это дерзновение! Сейчас же думаю: попробуй-ка приведи… Захотят ли? Сейчас вот нам дали власть: что ж, идите, приводите! Приди-ка ты сегодня в пивную и начни говорить. Тебя или побьют, или выгонят вон. Или скажут: выпей пивка да помолчи, за умного сойдёшь.

 

Незадолго до смерти он стал духовником газеты «Завтра». Это издание я, пардон, не люблю. За его бешеную коммунистическую одержимость. Особенно когда его главный редактор Проханов начинает превозносить коммунистическое прошлое и пытается соединить его с христианством. Не понимая при этом, что это очень похоже на то, как бабка молилась Богу. Два поклона в передний угол, а один — назад.

 

Её спрашивают:

 

— Первые два поклона — кому?

 

— Богу.

 

— А третий?

 

— Чёрту.

 

— Зачем?

 

— На всякий случай. Он тоже сильный. С Богом боролся…

 

Это живо напоминает мне позицию газеты «Завтра». А Дудко стал её духовником. И в одной из своих статей написал: «Если встать на точку зрения Бога, то Сталин — великий святой». Я думаю: интересно, кто может встать на место Бога? Кому ведома Его точка зрения? Вот надо же — после таких блестящих проповедей и оглашений так несуразно писать!

 

Он уже был болен тогда, и я к нему поехал. Он меня обнял и всё такое прочее. Мы расстались с ним в 1980 году, сан я принял в 1990-м, значит, лет двадцать мы с ним не виделись. Сели, поговорили о том о сём. И я сказал:

 

— Отец Дмитрий, вот вы как-то написали, что если встать на точку зрения Бога, то Сталин свят. Не высоковато ли вы встали? Как так?! И потом: вы же писали в своих проповедях, что им уничтожены миллионы крестьян, сотни тысяч духовенства, осквернены храмы, прошла программа полного атеизма, гонения на Церковь. А сейчас вообще новые страшные вещи стали известны, в частности, что после войны хотели составить списки и снова закрывать храмы, которые были открыты во время Великой Отечественной!..

 

Он занервничал, я почувствовал, что он как-то поник, и я прекратил разговор на эту тему. Попрощались, и я ушёл. Печальная вышла встреча у отца Дмитрия в квартире на Речном вокзале. У него там была домашняя церковь. Он предложил:

 

— Приходи, послужим…

 

Я ничего не ответил. Я его не обвиняю. Но кто-то из духовных хорошо сказал, что когда были гонения на христиан, то от них не требовали отречения от Христа, а требовали просто покадить богам. Вот он и покадил коммунистическому режиму. Это несомненный факт.

 

Упокоился отец Дмитрий от земных дел в 2004 году и был похоронен в дальнем углу старинного Пятницкого кладбища в Москве.

 

Протодиакон Николай Попович