О Солженицыне хочу сказать вот что. После его кончины прошло время, и некоторые его вещи сейчас воспринимаешь уже с определённым духовным недоверием, хотя и испытываешь большую благодарность за «Архипелаг ГУЛАГ» и за «Раковый корпус». Говорят: суди по делам, а не по словам. Но дело писателя в России — это его слово, а у Александра Исаевича в его произведениях тема христианства как-то не очень-то представлена. За исключением коротких рассказов — таких, например, как «Пасха». При этом он тяготел к староверам и единоверцам.

Думаю, что у Солженицына есть одна коренная проблема. В «Августе 1914 года» и в последующих томах «Красного колеса» он скорбит и переживает, что рухнуло Великое государство, которое шло к колоссальному экономическому рассвету и могуществу. Он писал, что когда наша армия Самсонова наступала в Восточной Пруссии, то один унтер-офицер (сержант по-теперешнему) говорил: «Сильна и неисчерпаема Россия». И чувствуя её мощь, он сам становился сильным.

По прочтении «ГУЛАГа» и всех других его произведений меня возмутил этюд Солженицына о монархе. Он — на грани фамильярного, хамского отношения к помазаннику Божию, от позиции уважаемого писателя несёт советской отрыжкой и панибратством. Между тем монарх — понятие сакральное, и по-простому с ним обходиться совершенно недопустимо.

Александр Исаевич, отозвавшись о страстотерпце Николае II крайне неуважительно, взвалил всю вину за революцию на царя, хотя сам же пишет, что революция не могла бы произойти, если бы не отстреляли самых лучших министров, военачальников, градоначальников и губернаторов. Правительство находилось в осаде. Что можно было сделать, когда оно боялось революционеров? Мне кажется, что идея православия, идея монархии и идея христианства, Креста писателем до конца так и не понята. Отсюда скрытый и непонятный антимонархизм Солженицына.

Да, он скорбел по прежней России. Скорбим по ней и мы. Однако он, на мой взгляд, явно недостаточно осознал, что наше спасение — только через Крест Христов. Потому что Господь пришёл спасти мир не мечом, а Крестом. Он же не сказал ученикам своим, что они будут богаты или знатны. Хотя некоторые из них поначалу хотели этого — в новом государстве сесть одесную и ошуюю Бога (Мк., 10:35–37). Ибо они понимали могущество Израиля чисто материально.

Эта же ошибка, по-моему, присутствует и у Солженицына. Да, он восхищается Матрёниным двором, прекрасной крестьянкой, там всё великолепно, любит Ивана Денисовича, русский быт, вообще русского человека. И это здорово. Русский человек у него отображён с необыкновенной силой, эта задача ему очень удалась. За это ему громадная благодарность. Но что касается России, то она пошла на Крест. И лучшая часть её осталась верна православию и монархии. А другая часть её погибла, особенно интеллигенция, в борьбе за идеалы безбожной либеральной жизни.

Солженицын возвеличивает, например, целый ряд каких-то сомнительных рабочих. Восхищается Гучковым — этим предателем, который развалил русскую армию. Писателя пленило в нём то, что он на дуэли ходил, что он мощный, что отстаивал там какую-то свою правду, что он независимый. А Гучков просто-напросто был нецерковным, неправославным и нерусским по духу человеком. Гучков — один из главных виновников развала России. После принудительного отречения Царя он — автор приказа №1, когда в ротах, батальонах и на кораблях были введены Советы солдат. Этим приказом традиционная иерархия взаимоотношений между офицерским и рядовым составом была разрушена до основания. Армия превратилась в сброд. А он восхищается Гучковым, ускорившим приход тёмных сил. Вот это и непонятно.

Вместе с тем к Церкви Солженицын относится с очень большим уважением. И, может быть, даже с любовью. Однако я не духовник, мне кажется, что в писателе была представлена болезнь внешнего христианства. Она в голове, в идее, но не в сердце. Любящее сердце страдает, переживает, распинается вместе с Господом по сей день. Так оно и должно быть. Начиная с нашего первосвященника и кончая простым батюшкой на приходе, который лечит, спасает людей, идёт на покаяние и постоянно настраивает свою душу на борьбу с самим собой. Такого состояния у Солженицына нет.

Прекрасное у него есть место, когда он описывает в «ГУЛАГе», как всё рушится. Как не выдерживают военные, офицеры бывшие, а христиане, простые бабушки, выдерживают всё. Вот эту тему надо было раскрыть. А она у него не раскрыта. Это моя точка зрения. Поэтому он не понял Креста России. А спасение-то только через Крест. Конечно, потери громадны. Конечно, страшно. Но таков наш путь, начертанный свыше. Александр Исаевич не обратил должного внимания на связь экономического роста государства с потерей духовности.

Между тем Россия всегда представлена в двух ипостасях — Святой Руси и Руси государственной. Какое-то время, и очень долгое, там была обоюдная симфония. Не было того, что случилось после Петра I, когда Россия как Святая Русь стала не то чтобы умаляться, но начала сокращаться. Она уже не играла такой первостепенной роли для государства и для народа, как до Петра I. Тем более екатерининская блестящая эпоха, когда у нас были огромная территория, Крым, мощная армии и сильное государство. Всё это как бы естественно принижало роль Церкви. Поэтому Екатерина Великая неслучайно обрушилась на монастыри. И в то же время поддерживала соборы, особенно кафедральные, в городах и столицах. А монастыри уничижала, как и Пётр I. Власть того времени хотела сделать из христианства чисто государственную религию, обслуживающую верхи. Однако это не наш путь, хотя мы чтим власть как таковую, как феномен. А вот её гнусных дел, если таковые обозначились, простите, не принимаем. И здесь властям не надо прикрываться фиговым листком «евангельской неприкосновенности». Не выйдет. Власть сакральна, но на всякое её неправое дело есть суд. Как Божий, так и человеческий, с обвинителем и прокурором. Однако я отвлёкся.

Возьмите последнее отречение государя от престола. Кто принял отречение? Кто присягнул Временному правительству? Все присягнули. Все поздравили. Все радовались. В монастырях же был плач велий. Старцы поняли, что Россия вступает на кровавую Голгофу. Вот разница. Такое отношение Церкви к власти, основанное на любви Христовой, и есть Святая Русь. Страдающая, уничижённая, но не побеждённая.

Между духовным мировоззрением и светским, государственным — громадная разница. Поэтому наши духовные принципы там, наверху, зачастую совершенно не понимаются. А спасение России — только через покаяние и через Голгофу. Россия сегодня осталась единственной в мире страной, на которой держится вся основа православия. От неё зависит будущее мира. Есть все основания считать, что так оно и будет. Святой праведный Иоанн Кронштадтский сказал, что Россия как корабль, потерпевший кораблекрушение, соберётся в своё время по осколочкам от этого корабля и пойдёт своим прежним путём.

Какая страна имеет такое количество чудотворных икон Матери Божией? Да ни одна! Такое количество мощей?! Такое количество величайших прекрасных святителей, мучеников?! По мученичеству и исповедникам к нам здесь приближается только Сербия с её великими святыми ХХ века Николаем Сербским, Иустином Поповичем и недавно почившим смиренным Святейшим Патриархом Павлом.

Однако всё это сейчас у нас опять почти похерено. Вновь стало довлеть государство. Естественно, державность — идея привлекательная. Царская Россия была могущественна в этом плане. Пятое место в мире по уровню производства и первое место в мире по темпам производства. Первое место! Даже обогнали Америку. Потом возник СССР с ядерной бомбой и покорением космоса. Прекрасно? Несомненно. Но где теперь всё это? Было — и пропало, хотя казалось, что государства наши — и дореволюционное, и советское — подобны раскидистым и вечным ливанским кедрам. Но нет уже ни прежней России, ни Советского Союза. Без веры всё распадается как карточный домик.

Пророк Давид сказал: «Видех нечестиваго превозносящася и высящася, яко кедры Ливанския. И мимоидох, и се не бе, и взысках его, и не обретеся место его (…). Спасение же праведных от Господа» (Пс., 36). О своём же великом творении — человеке и мире — Бог говорит: «Вся бо сия сотвори рука моя, и сия суть вся моя, глаголет Господь. И на кого воззрю, токмо на кроткаго и молчаливаго и трепещущаго словесъ моихъ» (Исх., 66:2).

Вот потому и рушатся все земные а-ля римские государства, что нет у государственников-неверов ни страха Божия, ни тем более трепета. Одни раздутые амбиции и несусветная гордыня, замешанная на властолюбии.

Дед Солженицына из простого крестьянина стал могущественным. Это в «Августе 1914-го» сказано. Он занимался скотопрогоном. У него был свой хутор, были казаки. Даже поезд останавливался около его хутора, хотя там не существовало остановки. Но дед остался православию верен. А уже его дети были в лучшем случае к православию равнодушны. Когда он, дед, привёз свою дочку в Новочеркасск в классическую гимназию, там мест уже не осталось, и поэтому пришлось поехать и купить бочонок икры и ещё подарки преподнести директрисе — «щепоноске», как он выразился, «в пенсне»). И, когда он вручил подарки, она сказала: «Ну я помещу её в комнате своего сына — он на фронте». А когда дед оттуда уезжал, то подумал: «А вот не спросил… в Бога-то она верует, директриса гимназии? Чему дочку-то научат?» Это место у Солженицына просто замечательное!

Поэтому у него есть такие проблески — внутренне духовные. Потом вдруг начинается, понимаешь ли, злоба к этим большевикам. Да это всё бич Божий! Ведь как же иначе? Бич Божий, который нас и привёл сегодня, слава Богу, к возрождению.

Протодиакон Николай Попович