Памятник жертвам террора (Владикавказ, Северная Осетия) (2010, скульптор – М. Шемякин)

Вероятно, многим приходит на ум вопрос: почему так трудно подобрать однозначное определение террору и терроризму? Где коренится причина двойственного отношения к этой проблеме, и что мешает называть вещи своими именами? Дело в том, что само представление о терроре как об абсолютном зле сложилось сравнительно недавно. В разных странах мира, да и у нас, к террору относились прежде и относятся ныне по-разному, и разброс оценок впечатляет – от отвращения до восхищения. Да и в нашем сознании, если покопаться поглубже, это понятие лежит не в одном семантическом гнезде, где мы храним понятия и образы, имеющие сугубо негативный смысл, но и в другом – там, где хранятся позитивные образы. Этот вывод не сразу приходит на ум. Но если хорошенько подумать, то каждый, кто знает школьную историю (а школа – это чаще всего и есть наша история или история для нас), легко вспомнит имена и поступки великих людей, которые не только умирали за идею, но не щадили при этом никого, не останавливаясь перед жертвами. Но вспомнит с уважением.

Отчасти, это объясняет тот факт, что мы иногда не видим в упор наиболее опасные формы террора, прикрывая их эвфемизмами, а называем террором то, что не имеет к нему никакого отношения. Но это одна сторона медали, есть и другая, связанная с законами современной геополитики. И здесь сразу возникает масса неразрешимых вопросов. Один из них: почему лидеры и массмедиа ведущих стран антитеррористической коалиции причисляют к террористам людей, которые защищают свои очаги и семьи от истребления и этно-геноцида, а антитеррором именуют операции по «этнической зачистке»? Неужели только потому, что жертвами такого террора, названного антитеррором, являются русские – малороссы и великороссы, жившие как один народ столетиями?

Для того, чтобы ответить на подобные вопросы, для начала следует признать очевидное: террор был, остается и, видимо, долго ещё будет самым эффективным инструментом внешнего управления, как тактично называют в эпоху становления однополярного мира планомерное уничтожение национальных суверенитетов в несостоявшихся странах и даже в развитых государствах. К методам устрашения прибегают как большие и сильные державы, так и страны с изначально поврежденным суверенитетом, но еще чаще – псевдо-государства. Анализируя причины востребованности террора в современной политике и геополитике, выделим три основных.

Первая причина заключается в том, что все революции – спонтанные и тщательно подготовленные, кровавые и относительно бескровные, «мирные» – были бы просто немыслимы без применения террора или неизбежной угрозы его применения. А современная международная политика осуществляется в значительной степени накатанными методами проведения «разноцветных революций», каждая из которых имеет шанс осуществиться сравнительно мирно лишь потому, что все хорошо понимают главное: в действительности она представляет собой «многослойный пирог». Только самый верхний его слой – публичные и демонстративно мирные протестные выступления невооруженных людей на площадях и проспектах. Следующий за ним слой – это уже открытый террор, с «коктейлями Молотова», стрельбой по демонстрантам и насильственным захватом правительственных зданий, убийствами заложников… Но есть еще слои, связанные с внешним принуждением и экономическим разорением страны. И это далеко не всё из арсенала «мирных» революций, осуществляемых под внешним управлением. Как видим, террор или понимание того, что он неизбежно будет применён, представляет собой один из основных инструментов в процессе решения международных проблем. Всё это в полной мере касается Украины, а точнее, того «постмайданного» псевдогосударственного образования, которое полностью построено на этом механизме. На примере Украины можно изучать технологию того, как используется террор, который никогда не называется своим именем, поскольку он организуется корпорацией государств, составляющих антитеррористическую коалицию. Вывод один: и здесь, как и во многих других случаях, мы путаем причины и следствия.

Вторая причина востребованности террора – расширение зон, где разжигаются гражданские войны. Если взглянуть на динамично изменяющуюся политическую карту мира, то можно убедиться, что развязывание гражданских войн – столь же мощная тенденция, как и проведение точечных диверсий, тех же цветных революций. Но поджечь можно лишь то, что хорошо горит. Среди предпосылок гражданской войны, которые были и на Украине – запредельное социальное расслоение и обнищание, коррумпированная власть и целевая поддержка нацистских движений, способных задавить в зародыше «красный протест», что серьезно угрожало бы олигархическому режиму. Коричневая чума – это своего рода смертельно опасное противоядие от социальных протестов. Так было в Рейхе, так будет везде, где торжествует ничем не ограниченная власть олигархов. Именно по этой причине чуму и хранят до случая в специально выделенных зачумленных районах: придет время икс, и ее используют против самих европейцев.

Что же касается гражданской войны, замешанной на мнимом этическом «превосходстве» и нацистской паранойе, то она вообще не имеет другого инструментария, кроме террора. Откровенный террор во всех своих наиболее жестких разновидностях (пытки, массовые расстрелы, публичные казни заложников, разрушение социальной инфраструктуры, планомерные убийства женщин, детей и стариков) составляет, наверное, 99 процентов из всего перечня технологий из арсенала любой гражданской войны.

Но нельзя не видеть оборотной стороны гражданских войн, поскольку именно здесь зачастую кроется причина позитивного отношения к террору и терроризму. Дело в том, что многие государства возникли в результате гражданских войн, что оказало огромное влияние на становление национального самосознания, гражданской идентичности. По этой причине в плеяде национальных героев, память о которых хранят многие поколения, немало террористов. Каждый из нас может назвать 10-20 государств, с которыми у нас прекрасные отношения и героев которых мы знаем и уважаем, хотя и догадываемся, что некоторые из них были, конечно, террористами, начиная с Че Гевары – культового героя современной молодежи во многих странах мира. Согласитесь, этот образ и у нас, ещё раз повторю сказанное вначале, лежит в том гнезде, где пробуждаются положительные эмоции, не негативные. Если же учесть фактор постоянной пропаганды и возможности образовательных стратегий, то в рамках государственной политики ничего не стоит сделать героями, особенно героями-мучениками именно террористов, тем более, что недостатка в мучениках среди террористов никогда не было, а «заказ на мучеников» всегда был актуален для террористических организаций, которые хотели создать ореол героизма вокруг своей деятельности. Об этом писал, как вы помните, Камю в «Бунтующем человеке».

Третья причина востребованности террора – широкое использование особых методов внешнего управления, которые называют иногда управляемым хаосом. Похоже, что именно они составляют ныне основной арсенал передела мира в эпоху электронного общества, когда можно в принципе просчитать множество (иногда до двух-трёх тысяч) сценариев развития событий, которые возникают в точках бифуркации или будут искусственно вызваны в результате какого-либо социального потрясения или катастрофы. Но во всех этих случаях главное – точно знать, кто и когда бросит камень сверху горы, чтобы начались обвальные, лавинообразные разрушительные процессы. В качестве этого «камушка» почти всегда используется именно террор. Это не значит, разумеется, что те, кто просчитывает такие сценарии, обязательно сами являются инициаторами террора. Но именно они его допускают, они в нем нуждаются и при первой же возможности используют в своих интересах, потому что у них готовы сценарии на случай искусственно вызванной или уже «назревшей» и потому неизбежной катастрофы. События на Украине во многом объясняются тем, что ее превратили в зону управляемого хаоса, где основной механизм – террор.

Как к этому относятся те, кто использует террор? Ответ однозначен: сугубо положительно, хотя они, скорее всего никогда не признаются в этом и будут публично осуждать любой террор. Скажу даже больше, речь идёт здесь об особом типе проектного мышления, когда, собственно говоря, мы занимаемся не составлением проекта будущего и не прогнозированием, а выдвигаем некие прогноз-проекты, где сама цель, заключённая в проекте, не так уж и важна, а сам прогноз почти невозможен, поскольку хаос способен похоронить любые цели. Но в этот момент возникает возможность заменить одну цель на другую. Это возможно, ибо важна не конкретная цель, а сам удар по болевым точкам системы, способный вызвать её распад, поскольку этот удар даст хотя бы небольшое, но преимущество тем, кто знает время удара и способен рассчитать его силу, кто может спрогнозировать все возможные последствия. Здесь важно еще и то, что одновременное погружение всех игроков в хаос наносит урон также всем, без исключения, но предоставляет шанс остаться на поверхности немногим – только тем, кто просчитал множество сценариев на данный момент. Именно они останутся победителями на пепелище. Поэтому чаще всего подлинными инициаторами террористических актов являются те, кто умеет считать деньги, но еще лучше – просчитывать сценарии. Так устроена современная политика. А жертвы? Ну что такое жертвы, когда на кону – приватизация будущего…

Как видим, все эти три фактора, делающие террор неизбежным, совмещены на Украине. Они, безусловно, открывают нам механизм того, что называется государственным террором. Все наши СМИ и не наши, зарубежные, дружно молчат последние 10 лет о государственном терроре. Помните, лет 15-20 назад это была едва ли не основная тема политического дискурса. Сегодня все закрыли рты, потому что трудно говорить о государственном терроре применительно к странам антитеррористической коалиции: хоть какая-то элементарная логика должна быть и в публичной политике, и в массмедиа.

Но если у тех, кто прибегает к террору на практике, осуждая его на словах, само это понятие лежит, как уже говорилось, в положительном семантическом гнезде, что это очень важно, то у нас, как и у всех жертв террора, оно имеет только отрицательные коннотации. А Россия действительно относится сегодня к странам, которые сами не участвуют в большой и жестокой игре, где террор – главный козырь, а передел мира – главный приз.  Россия, к счастью или к сожалению (но это уже другой вопрос), такой политики в настоящее время не ведёт, в таких играх не участвует очень давно, хотя участвовала раньше. И по этой причине ей и остается роль жертвы, так же, как и многим другим. Именно поэтому у нас отношение к террору в его явных и неявных проявлениях куда более негативное, чем позитивное.

Однако и здесь не всё так однозначно: не надо забывать, что существуют очень глубокие межпоколенческие различия и коллективная память. Например, когда я учился в Тверском (в те времена Калининском) государственном университете, то его главное здание находилось на пятачке между четырьмя улицами: Каляева, Желябова, Урицкого и Володарского. Думаю, аналогичный опыт есть у всех представителей старших поколений, которые были воспитаны в духе уважения к героям-террористам или к организаторам массового террора: такова наша идентичность и такова наша трагичная история. Но при этом отечественная история заслуживает искреннего уважения, она – предмет гордости и коллективной памяти, а её страшные страницы – не повод, чтобы от неё отрекаться или забыть о её уроках. Я не говорю сейчас о неоднозначном отношении к «белому» и «красному» террору, но сама эта тема гражданской самоидентификации «через террор» чрезвычайно сложна и интересна.

Более того, у меня у самого отношение к террору резко меняется и престает быть четким, когда речь заходит о партизанском терроре в годы Великой Отечественной войны. Большинство признанных классификаций, как известно, включают партизанские войны в типологию террора, хотя здесь срабатывает «семантический блокатор»: мы употребляем слово, имеющее ярко выраженную негативную окраску, только по отношению к врагу. Аналогия: традиционный обмен своих разведчиков на вражеских шпионов. Я останавливаюсь на этом аспекте просто по той причине, что он сильно влияет на мое личное отношение к феномену террора в этой его разновидности. Мой отец в годы войны был командиром партизанского отряда в Белоруссии. Да, его готовили перед заброской через линию фронта как организатора диверсий. Если честно признаться, я очень жалею, что в юности спорил с ним о том, есть ли различия между террором и партизанским движением. Жалею об этом, потому что он крайне болезненно относился к самой постановке этого вопроса, ему действительно было больно. И до конца дней он не любил рассказывать о том времени, поскольку, как он говорил, ничего хорошего, кроме памяти о друзьях, он из войны не вынес, но и тех война не пощадила. Погибли почти все, осталась горстка. А выжил он, как признавался, только молитвами матери, моей бабушки, которая проклинала войну…

К сожалению, регламент не позволяет детально рассказать о том, как сливаются и проникают один в другой проекты с условным названием «террор» и «антитеррор», кто и как создавал и создаёт мощные террористические организации. Особая тема – почему они приобрели такой размах после крушения биполярной системы, а созданы были в её рамках как инструменты антитеррора. Специального анализа требует вопрос о том, как и почему система террористических организаций приобрела самостоятельность, став актором мировой политики. Безусловно, если мы хотим понять суть украинской катастрофы, то её следует рассматривать в этом геополитическом контексте. Еще одна наисложнейшая тема, по которой я недавно делал доклад на международных Панаринских чтениях, которые также проходили в Государственной Думе, в этом же зале – тесная, но неявная связь между великими учениями или политическими идеологиями и методами тотального террора.

***

В заключение коснусь нескольких тем, затронутых в процессе обсуждения.  

Первая из них – чрезвычайно важный тезис относительно расклада вины за террор, связанный с событиями на Украине. Действительно, не следует возлагать вину только на поджигателей. Поджечь можно только то, что хорошо горит. При этом значительная часть вины, конечно, лежит и на самой России. У нас до сих пор отсутствует прописанная реинтеграционная стратегия. Её нет и сегодня, даже после воссоединения с Крымом. Но после этого воссоединения нам не остается ничего другого, кроме одного: необходимо её признать, реконструировать, поскольку она уже есть, ибо действует, но её как бы и нет, поскольку не прописана. Мешает этому многое, и не только чудовищное внешнее давление, ибо все понимают, какой вой поднимется, если Россия открыто заявит, что не считает вопрос насильственного (против воли самого народа) разделения великой страны в Беловежской пуще окончательно решенным. Мешает, в частности, и тот факт, что у нас почти отсутствует внятная национальная политика, которая частично демонтирована как институт после ликвидации Совета Национальностей в составе Верховного Совета. С этого момента, после принятия новой Конституции, у нас нет столь представительной площадки, где бы народы и народности Российской Федерации могли открыто решать свои вопросы, в том числе и украинцы, проживающие в Российской Федерации. А это исключительно важная тема, поскольку речь идет о миллионах людей. Они должны иметь голос, право быть услышанными, право принимать стратегические решения, которое и давала профильная палата в парламенте.

Кроме того, говоря о нашей вине за произошедшее, следовало бы вспомнить о мессидже, который шел от Москвы после катастрофического распада СССР: «Берите столько суверенитета, сколько сможете унести». Так и произошло: взять-то они взяли, но не донесли. Суверенитет у незалежных товарищей сквозь пальцы просыпался, даже до НАТО не дотащили, в отличие от товарищей прибалтийских. Неужели и здесь нет нашей вины, вины России? Сами призывали, сами подталкивали. И еще раз напомню: реинтеграционной стратегии как не было, так и нет, но антиинтеграционная была и есть, к сожалению. Она и подпитывает дальнейший распад, а следовательно, и террор, которым распад осуществляется. Но это моё частное мнение.

Еще одна тема, раскрывающая природу террора, заключается в том, что механизмы этнической и гражданской идентичности и консолидации очень тесно связаны с образом врага, связаны по определению. Во всяком случае, так считает большинство из тех специалистов, кто занимается этой тематикой. На Украине ныне это действительно проявляется в лозунге «убей в себе кацапа», поскольку другого мотива для консолидации нации, возникающей на новом месте не нашлось, да и придумать его было невозможно, тем более, с лёту. Впрочем, такой подход характерен не только для Украины. Это же касается, к примеру, и Европейского союза. Напомню, что его «генеральный конструктор», автор проекта по строительству Панъевропейского союза граф Рихард Куденхове-Калерги, который был противником войны с Россией, еще в 1923 году дал точный прогноз того, что произойдет, если начнется новая мировая война. Она, по его мнению, несомненно завершится Победой Красной Армии, созданием двух блоков в Европе. Он сделал и массу других точных предсказаний. А предлагал он в качестве единственной альтернативы этому катастрофическому сценарию создание Европейского союза до начала войны. Но … для этого европейцам, по его мнению, и нужен, как воздух, образ общего врага, на роль которого лучше всего подходит Россия. Её нужно бояться, что не должно мешать с нею сотрудничать, торговать, но ни при каких условиях не воевать с нею, потому что в любом случае победит Россия.

Напомню и о том, что Юрген Хабермас, побывав после 11 сентября в США, говорил, что на самом деле трагедия заключается не в том, что взорвали башни, а в том, что взорвали мировое мироустройство. А взорвали его по той причине, что ослаб и исчез образ главного врага Соединённых Штатов Америки и всего свободного мира, не свободного, впрочем, от финансовой диктатуры США. Роль такого врага исправно выполняла Советская России. Именно для того, чтобы восполнить пустоту – нишу врага – и был, как точно подметил Хабермас, востребован мировой терроризм. Но образ России как главного врага сегодня возвращается по мере её возвращения в геополитическое пространство. Именно поэтому нас и ставят постоянно на одну доску с «мировым терроризмом».

Позволю себе прокомментировать еще один тезис, который пока не был точно сформулирован в процессе обсуждения. Речь идет о двух типах террора – о так называемом маниакальном или, точнее, иррациональном терроре (об этом-то говорилось) и о рациональном терроре, о точнее, об их взаимообусловленности. Должен сказать, что иррациональный террор, который мы наблюдаем на Украине, носит действительно маниакальный характер: бессмысленные, казалось бы, убийства, карательные операции, огромное количество гробов, жертв, в том числе и жертв среди тех, кто осуществляет геноцид. Как объяснить, к примеру, тот факт, что профессиональные военные загоняли необученных солдат в котлованы, прекрасно понимая, что обрекают их на смерть? Разве это не иррационализм в чистом виде? Конечно, со стороны это выглядит как полный абсурд и иррациональность, но в действительности ничего иррационального здесь нет для тех, кто организует этот террор и его использует.

Дело в том, что искусственные границы между государствами можно возвести, даже стены до неба поставить, отгородив братские народы друг от друга колючей проволокой. Можно отгородиться не только от России, но и от Новороссии, не пожалев занятых денег, которые загоняют народ в кабалу на десятилетия вперед. Но никакая стена не поможет решить задачу окончательного внутреннего разделения единого русского народа – любые границы люди обойдут, если и великороссы, и малороссы будут помнить о своих общих корнях и общесемейных связях, если не отрекутся от своих предков. У каждого из великороссов родня украинская, у каждого украинца родня – великороссы. Но даже близких родственников можно сделать врагами в случае, если будут гробы, много гробов... Подвожу итог: гробы – это не побочный результат достижения каких-то политических целей, гробы – это и есть подлинная цель конфликта. Когда изо дня в день методично и предельно жестоко убивают огромное количество людей, то мы перестаём прощать, у нас уже нет сил прощать. Именно это «непрощение» и остаётся, когда убивают детей, женщин... Эта память переживет нас на 50 и 100 лет. Именно это и есть сверхзадача: «культ непрощения» и внутренние границы, которые уже нельзя обойти. К сожалению, проведенный анализ подтверждает прогноз о возможных новых волнах чудовищного террора, связанного с убийством на основе геноцида – это более чем реально.

В заключение, предельно кратко коснусь и затронутой во время дискуссии темы юридического обоснования и оценки событий, происходящих на Украине. Тема эта неисчерпаема, но главное, что важно выделить – тот факт, что двойные стандарты, которые демонстрируются по отношению террору, не только стирают различия между террором и антитеррором, правом и неправом (известный гегелевский тезис, в соответствии с которым неправо или «негативное право» отождествляется в частности с произволом власти), но и выносят приговор самому международному праву.

Валерий Николаевич Расторгуев – профессор философского факультета МГУ