Взрывы, прогремевшие в пятницу в Париже, до основания потрясли не только старушку Европу, но и весь мир.

Похоже, пробуждение от летаргического сна самонадеянности и назидательности оказалось для цивилизованного мира не только жестким, но и кровавым. Разбудил не поцелуй прекрасного принца, а взрывы смертников и пулеметные очереди. Теперь можно уверенно говорить о том, что, как и 11 сентября 2001 года, мир снова ощущает себя на переломе и распутье. И не знает, куда дальше идти. Это рубежное событие.

Дело в том, что не на всякую болезнь удается сразу установить диагноз, и, даже если он установлен, не всегда быстро бывает найдено подобающее лечение. Особенно, если в консилиуме врачей сколько людей, столько и мнений.

Вот и сегодня в связи с трагедией говорят о чем угодно: о крахе мультикультуризма и псевдоценностей, которые, дескать, завели Европу прямиком в нынешний кризис. О бесцеремонной политике США на Ближнем Востоке. О спасительной миссии России. Во всех этих мыслях есть доля истины. Но очевидно, что всё это лишь внешнее проявление… Лишь видимые нам язвы и рубцы, вызванные некой хронической смертельно опасной болезнью. Что это за болезнь?

У этой болезни есть название – расхристианивание, потеря Христа. Увлекшись идеями построения царства Божия на земле, сделав ставку на прогресс и комфорт, Запад открыл ящик Пандоры. Ведомое им человечество опасно отклонилось от курса на святыню, от главной миссии – следования заповедям Божиим. Разнузданные пороки, подобно раковой опухоли, покрыли тело цивилизованного мира.

Этому в немалой степени способствуют ультрасовременные коммуникации, сетевые ресурсы. Культ рекламы… Технических чудес много, но стали ли в результате люди добрее к ближним, стало ли больше взаимопонимания? Нет. Интернет, с одной стороны, стремительно распространяет убийственные пороки и страсти, поражая сердца духовно незрелых. А с другой – загоняет их в норки безопасного виртуального благополучия, в котором живому общению нет места.

Духовная раковая опухоль имеет свой центр – США. Смешно называть международными террористами банды радикалов-исламистов и при этом делать вид, что у них нет генерального спонсора.

Кто сегодня в мире больше всех разглагольствует о новом порядке, об исключительности и презрении к международному праву? Кто породил Аль-Каиду, а сегодня снабжает оружием, экспертами, деньгами и политической крышей ИГИЛ и прочую радикальную братву? Лишь два дня назад Вашингтон устами Джона Кэрри в Вене милостиво согласился включить ИГИЛ в свой официальный список международных террорист организаций. Позор! Ни одна раковая опухоль, впрочем, не обходится без метастаз. Они распространяются повсюду, по всему миру. Вот и взорвался Ближний Восток. А еще – Украина. Череда цветных революций по всей планете – это тоже метастазы… На чем закончится эта цепная реакция? Похоже, что, затевая переговоры по Сирии в Вене, американцы руководствуются не стремлением хотя бы локально подавить разбушевавшийся пожар. Они создают плацдарм неутихающей конфронтации. Наподобие бесконечного и безвыходного минского процесса. Такова новая тактика разжигания международных конфликтов. Те же метастазы, но в новой, более опасной форме?

Попытки решить проблему духовной опухоли с помощью дипломатической зеленки, переговорного массажа и неискренних похлопываний по плечу России ни к чему не приведут. Нужны другие способы лечения. Ситуация кажется почти безвыходной. Западу невероятно сложно будет совершить разворот от нигилизма к начаткам христианской добродетели, которую он предал забвению. В России это еще возможно, хотя и требует напряженной работы. Слава Богу! Но спасение возможно лишь при одном условии: если нам удастся с помощью Божией отторгнуть от себя тот цивилизационный раковый имплант, который был нам насильственно внедрен после краха СССР в виде неолиберальной общественной модели. Мы еще не приступили к решению этой задачи. Полумеры не в счет. Пока в обществе и в руководстве страны не сформируется четкого и ясного понимания, в какую пропасть тянут нас западные партнеры, в чем суть духовной болезни – спасти себя нам будет очень и очень трудно.

Александр Нотин