Начиная с перестроечных лет, наша страна столкнулась с массовым нашествием неизвестных у нас доселе сект с Запада и с Востока, а также с массовым возникновением новых сект на постсоветском пространстве. Первыми забили тревогу родители и близкие сектантов, которые стали терять своих родных, резко изменявшихся в худшую сторону, начинавших вести себя совершенно неестественно и несамостоятельно, часто оставлявших дом и разрывавших семейные узы. Государственные органы, деморализованные резкими переменами, не были в состоянии помочь этим людям. Тем временем, секты разворачивали свою деятельность, и все наши сограждане, помнящие те годы, помнят и наглую, напористую и неотступную сектантскую вербовку тех лет – уличную, стадионную, осуществляемую через радио, телевидение и другие СМИ, часто с помощью тех или иных привлеченных на сторону сект чиновников из министерств и ведомств. Первой на это засилье сектантства отреагировала Церковь, и так началось современное российское православное сектоведение. Сегодня ему уже больше 20 лет и можно подводить промежуточные итоги.

Теперь даже возникают споры о природе самого православного сектоведения. Некоторые ставят под вопрос само употребление слово «секта» – дескать, не православное это слово – пришло оно к нам из неправославного латинского языка (они забывают, что на этом языке существует громадный святоотеческий корпус), а надо использовать православное греческое слово «ересь». Но давно уже сложилось современное русское словоупотребление, в котором слово «ересь» обозначает учение, а «секта» – организацию. То есть, вполне корректно сказать, что члены той или иной секты придерживаются той или иной ереси. Но часто приверженцы ереси не состоят ни в какой организации, а – с другой стороны, есть множество сект, не имеющих никакого (даже косвенного) отношения к христианству и, следовательно, называя их учение ересью, мы будем незаслуженно повышать его языческий или оккультный статус.

Другие противопоставляют подход, который они называют «святоотеческим» – некоей «тоталитарной теории» (интересно, что один из людей, ратующих за «святоотеческий подход» написал книгу, в первой половине которой пересказывался польский католический труд по сектоведению, а во второй критиковалась «тоталитарная теория»). Третьи говорят об «академическом сектоведении», которое гораздо «научнее», а значит, лучше практикуемого церковными миссионерами «неакадемического». Четвертые утверждают, что никакого сектоведения вообще не должно быть, а есть лишь миссия к «инославным» (под этим словом часто подразумеваются и иноверные), которая ничем не отличается от миссии к тем, кого называют сектантами и т. д. И вообще, «тоталитарная теория» является хитрой диверсией, т. к. подразумевает, что есть секты нетоталитарные, а значит, безвредные, неопасные для души. Но мы, – грозно заявляют эти борцы с ими самими выдуманной «тоталитарной теорией», – никогда не примем таких навязываемых нам подрывных экуменических убеждений!

Мне кажется, что все это по большей части ложные альтернативы.

Во-первых, нас, людей, занимающихся сектоведением, слишком мало, а сект – слишком много, чтобы мы тратили время и силы, выясняя свои отношения.

Во, вторых – это нормально, что существуют разные подходы к сектоведению – явлению настолько сложному и разнородному, что одним подходом тут никак не обойтись. Да и сами секты – столь разные, что неизбежно каждую из них нужно рассматривать индивидуально: ошибкой было бы как раз стричь их всех под одну гребенку и выстраивать общую схему для противостояния всем им скопом. Ранее это практиковалось: некоторые миссионеры конца позапрошлого-начала прошлого века составляли сравнительные таблицы, предназначенные для диспутов, скажем, со штундистами или молоканами, где в несколько столбиков рассматривались представления сектантов и православных о сотериологии, мариологии, эсхатологии, триадологии, эортологии и т. д. Наверное, тогда в этом был смысл.

Но я с некоторым недоумением рассматриваю такие же таблицы, приспособленные сегодняшними подвижниками, скажем, к сайентологии, анастасийцам или кришнаитам, также сравниваемых с православием. В этих новых таблицах в соответствующих графах, где должны описываться сектантские представления о тех или иных разделах богословия либо стоят прочерки (ну, скажем, что можно сказать о сайентологическом учении о Таинствах?), либо что-то очень сильно притянутое за уши и, значит, сильно и незаслуженно возвышающее примитивные потуги сектантов.

В-третьих, – миссионерское противостояние и проведение диспутов с классическими сектами, тоталитарными сектами, инославными конфессиями и иноверными религиями, должно быть абсолютно различным, ибо общаемся мы с живыми людьми, а не отвлеченными схемами. Я помню разговор с одним видным священнослужителем нашей Церкви, который как-то сказал мне, что не видит смысла делать различия между всякого рода внецерковными религиозными организациями. Дескать, какая разница, находитесь ли вы в пяти метрах или в пяти километрах от корабля – все равно без него вплавь океан вы не пересечете. Я возразил ему, что тем, кто находится в пяти метрах, по крайней мере, можно добросить спасательный круг, и он, подумав, согласился со мной.

И, наконец, в-четвертых – каждый православный, занимающийся сегодня практическим (а не теоретическим) противостоянием сектам, неизбежно в своей деятельности использует самые разные подходы – в зависимости от ситуации, обстоятельств, аудитории к которой он обращается, повода его выступления и цели, которую он в данном конкретном случае перед собой ставит. Безусловно, в православной аудитории можно применять то, что некоторые называют «святоотеческим подходом», хотя, мне кажется, этот термин в данном контексте не совсем точен. Ведь мы должны всю нашу христианскую жизнь строить на усвоении святоотеческого опыта прочтения Евангелия и применении его ко всем обстоятельствам нашего бытия. Очевидно, говоря о «святоотеческом подходе» к сектоведению, эти люди имеют в виду богословский подход, т. е., разбор и опровержение с точки зрения православного богословия религиозного учения той или иной секты (если, кстати говоря, оно у нее имеется вообще). Безусловно, этот момент очень важен.

Но в светской аудитории следует обратить внимание на антисоциальные аспекты деятельности сект. Богословские рассуждения тут просто не будут работать. Обычно я своим студентам объясняю, что используемые нами противосектантские аргументы могут быть совершенно правильными, но при этом – неуместными. Можно привести такой очевидный для всех пример: Скажем, если вы видите, что на улице две женщины с цветастыми журналами в руках активно обрабатывают молодую маму с коляской (довольно часто встречающаяся сцена, правда?), можно подойти и сказать: «Знаете, эти две дамы из секты «Свидетели Иеговы», и вы их не слушайте, ибо они грубо искажают Священное Писание». Правильный это аргумент? Да, разумеется, ибо «СИ», действительно, грубо искажают Священное Писание. А вот уместный ли он? Вряд ли, т. к. если эта мамочка имела бы представление о Священном Писании, она не стала бы их слушать. Тем более, что сектантки на ваши слова с готовностью ответят, что ничего мы, дескать, не искажаем, а вот вы православные, как раз и искажаете… И дальше между вами и ими начнется сугубо технический спор, который будет по большей части недоступен вербуемой сектантами женщине, и в своих предпочтениях она будет руководствоваться некими неподвластными нам критериями.

А вот если мы скажем: «Эти две дамы хотят вовлечь вас в секту «СИ». Знаете ли Вы, что по правилам этой секты, если ваш ребенок, не дай Бог, заболеет, и ему для спасения жизни потребуется переливание крови, они сделают все возможное, чтобы кровь не была перелита, а ребенок – умер?» Думается, любая мама такой аргумент хорошо услышит и воспримет. И когда-нибудь потом она вспомнит, что православные предостерегли ее от попадания в секту, что сыграет свою миссионерскую роль. Но, конечно, подобный уличный аргумент не являет собой всей полноты картины – это лишь небольшая ее часть, употребленная к месту. Разумеется, православный сектовед в своей работе ею не ограничивается. Но в чем заключается наше изучение сект и противостояние им?

Тут нужно кое-что пояснить. К моменту, когда Православная Церковь смогла обратить внимание на тоталитарные секты, на Западе уже сформировался определенный опыт противостояния им – как религиозный (в основном, христианский) так и светский. Религиозный – это попытки инославных – т. е. католиков, протестантов и евангеликов – опровергнуть сектантские учения с точки зрения христианства, разумеется, в их понимании. Светский – это борьба против сект, ведомая светскими людьми, которые главный акцент ставят на антисоциальных и криминальных аспектах их деятельности. Они опираются не на богословие, а на криминалистику, психиатрию, социологию религии, психологию и т. д. Их базовая аргументация основана на том, что секты нарушают права человека, зафиксированные в базовых документах, подписанных всеми (или, во всяком случае, западными) странами. Лозунг подобных светских антисектантских организаций – «deeds, not creeds» – т. е. они обращают внимание на то, что секты творят, а не на то, во что они верят, ибо, подчеркивают они, человек имеет право верить во все, что хочет. Соответственно, западные религиозные организации, противостоящие сектам, основную аргументацию выстраивают в плоскости «creeds, not deeds», т. е. прежде всего опровержение веры, а дела не столь важны (некоторые из современных российских сторонников того, что они называют «святоотеческим подходом» используют сходную аргументацию). Думается, оба этих подхода неполны, и мы, с самого начала занятий сектоведением попытались воспринять третий подход: «deeds through creeds». То есть дела сект (в том числе и самые неприглядные) можно понять и объяснить только через их веру. Мы и изучаем религиозные, или, если их нет – мировоззренческие – представления сект (разумеется, опровергая их) и разоблачаем их дела. Таким образом, создается полная картина, а то, какой аргумент, опираясь на нее, мы будем использовать, еще раз повторяю, зависит от обстоятельств, аудитории и цели, которую мы в данный момент стремимся достигнуть. В светской аудитории говорим о социальной опасности сект, о психологических аспектах вербовки, контроле сознания и т. д. В церковной аудитории раскрываем духовные корни этой социальной опасности, объясняем, что вербовка ведется путем манипуляции через использование страстей человека, как это давно было раскрыто в аскетической литературе и т. д. И конечно, мы используем дифференцированный подход к членам различных сект – как тех, которые мы называем классическими, так и тех, которые мы характеризуем как тоталитарные. Скажем, на богословском диспуте с баптистами я, прежде всего, говорю о Библии, о соотношении Писания и Предания и об истории Церкви.

Но когда меня пригласили в качестве свидетеля на судебное заседание по иску Головинской прокуратуры против «Свидетелей Иеговы», адвокаты которых попытались втянуть меня в спор о понимании Писания, я наотрез отказался переходить к этой теме и стал говорить о социальной опасности секты. Абсолютно не дело светского суда разбирать, чье понимание Писания более верное. У него совсем другие задачи. Думаю, была бы беда, если бы наш суд начал выносить решения, основанные на понимании правильности Евангелия тем или иным судьей.

И, если говорить о диспутах со «Свидетелями Иеговы», однажды я услышал весьма справедливую критику в свой адрес. Как-то священник из Архангельской области, приехавший на очередную сессию в ПСТГУ, сказал мне, что мои рекомендации как вести диспут с «СИ» оказались малопригодными к его сельской ситуации. «Мы, – поведал он, – по вашему совету пытались начать разговор с сектантами о божестве Христа, или о существовании души после смерти, или о том, что Господь был распят на кресте, а не на столбе, подготовили библейские ссылки, исторические справки и т. д. Но они, почувствовав, что слушатели начали склоняться на нашу сторону, тут же заявили: А у вас все попы – пьяницы! А после этого начали сходу заливать про высокие моральные стандарты для членов и служителей своей секты».

Я услышал это замечание. Именно поэтому в моей книге «Сектоведение» содержится так много информации о неприглядной личной жизни лидеров и адептов сект, об их аморальной и преступной деятельности. Часто для невоцерковленных слушателей такие аргументы гораздо важнее и звучат куда убедительнее, чем красивые богословские построения, тем более что обычно сами сектанты вынуждают нас к этим аргументам прибегать.

Если же мы говорим, например, с сайентологами, то пытаться перевести разговор в религиозную плоскость – вообще заведомо проигрышное дело, ибо сайентологическая секта, несмотря на свои заявления, никакого отношения к религии не имеет. Если мы хотя бы попытаемся начать с ее адептами религиозный спор, то невольно начнем играть по их правилам, что будет выгодно только им.

В любом споре должна иметься некая общая для двух сторон почва, к которой можно возвращаться, и сверять свои позиции. Если ее нет, то и спор бесполезен. В случае с баптистами – это, несомненно – Писание. Но как можно спорить с теми же неопятидесятниками? Я помню, много лет назад один из них привел мне в доказательство своей точки зрения цитату из Писания. Я сказал ему, что таких слов в Писании нет, и предложил ему самому убедиться в этом. На что получил сногсшибательный ответ: «Да что вы тычете меня носом в мертвую букву, когда я исполнен живого Духа!». Все, разговор окончен. Как говорится, против лома нет приема…

Александр Дворкин

Продолжение следует