Современная система образования рискует воспитать граждан, презирающих свою страну

Наш собеседник – Борис Глебович Галенин родился в 1947 году в Москве. В 1970-м окончил механико-математический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. Много лет работал в системе Минморфлота СССР. Кандидат технических наук, специалист по защите морских портов от волнения, автор многих научных работ по данной проблематике. Военной историей занимается с 1972 года. Член Общества изучения истории отечественных спецслужб, автор книги «Пингвины ‒ любимые животные казаков, или Апология отечественных спецслужб от Аскольда до Андропова» (2005). Борис Галенин ‒ автор биографии генерала П.Н. Краснова, исследований о русско-японской и первой мировой войнах. Событием в военно-исторической литературе стало появление двухтомного исследования Бориса Галенина «Цусима – знамение конца русской истории». В нем рассмотрена история продвижения русского государства на Восток от времени похода Ермака до Порт-Артура; второй том посвящен собственно Цусимскому сражению. Загадками Цусимского сражения автор вплотную занимался более тридцати лет. Части этого исследования публиковались в сборнике «Кентавр» (№ 6 2010 года ‒ «Китайская война», и № 1 2013 года ‒ «Русская Корея»). Журнал Военно-морского флота России «Морской сборник» (2010, № 6) в рецензии на этот труд, озаглавленной «Цусима в зеркале российской геополитики», в частности отметил: «В работе восстановлено действительное развитие событий при Цусиме, в том числе графически воссоздана начальная фаза боя, что можно рассматривать как новое слово в историографии военно-морских сражений и серьезное научное открытие. Загадками Цусимы автор занимался более тридцати лет. В июне текущего года вышла его новая книга «ЦАРСКАЯ ШКОЛА» об образовании в Российской Империи и не только о нем.

Борис Глебович, по окончании прошедшего учебного года в высоких сферах признали удручающий уровень успехов школьников по русскому языку. Что, по вашему мнению, к этому привело?

– Мы получили не только результату ЕГЭ. Перед нами, скорее, результаты многолетних, еще со времен империи, системных шатаний в практике образования и в его идеологии. Стратегию начального образования народа невозможно оторвать от стратегии самосохранения этого народа как типа цивилизации и этнической общности. А степень выживаемости народа, на мой взгляд, ‒ и отнюдь не только на мой ‒ определяет религия народа, или, говоря шире – тип религиозности. Для протестантской цивилизации главный акцент народного, а с ним и начального образования делается на умении читать и воспринимать тексты, – чтобы каждый мог самостоятельно читать и толковать Святое Писание. Это автоматически подразумевает концентрацию усилий общества и государства на всеобщей грамотности всего наличного населения. Это мы и наблюдаем в натуре. Первой, вне конкуренции по всеобщей грамотности, к концу XIX века оказалась северная протестантская Европа. Для цивилизаций, сохранивших в лице своих Церквей апостольскую преемственность, главным считается возможность сознательного участия каждого в литургической жизни Церкви, то есть понимание священного языка богослужения и восприятие смысла Священного Писания через проповедь. Но еще более важным является прямое претворение услышанного и понятого в жизнь, повседневную жизнь человека, общины и страны. Все это в первую очередь относится к русской православной цивилизации. Народное образование русского народа, как и других народов, было неразрывно связано с народной культурой. А культура русского народа, по крайней мере, до первых десятилетий XX века была основана на культуре Православия, воплощенной не только в богослужении, но и обыденной жизни. Годовой церковный круг освящал годовой круг земной жизни русских людей. Языком этой народной культуры был язык церковнославянский, язык литургии, Церкви. Нам сейчас трудно поверить в то, что меньше века назад подавляющее большинство населения огромной страны, слабым подобием которой является нынешняя Российская Федерация, говорило, думало и читало именно на церковнославянском языке. Том самом, который сегодня стал «трудным», «непонятным» для многих из потомков того населения, и которые считают себя просвещенными и воцерковленными. Отсюда и дискуссии о переводе языка Церкви на язык улицы ‒ еще одна черта торжествующего смесительного упрощения. Впрочем, сегодняшняя образованщина не вчера родилась: дискуссии о «сложности и непонятности» церковнославянского языка тоже имеют более чем вековую давность.

Но на Западе говорят: у вас, русских, не было регулярной школы, университетов, одна академия, да и та Киево-Могилянская, основанная европейски ориентированным епископом Петром Могилой, а потому вы должны перенять западную систему образования, – наиболее эффективную, исповедующую всеобщее благо, как философской категорию. Нам есть что ответить?

‒ О степени образованности «не ориентированных европейски» русских людей свидетельствует знаменитый архидиакон Павел Алеппский, записавший свои впечатления от встречи в 1654 году с русской вселенной, «по которой путешественник должен ехать четыре года вдоль и поперек». Он писал, что «Московиты известны своими знаниями, мудростью, проницательностью, ловкостью, сметливостью и глубокомысленными вопросами, которые ставят в тупик ученых и заставляют их краснеть... Знай, что воеводы в этой стране люди ученые, законоведы, философы, логично рассуждающие, любят тонкие вопросы, глубокомысленные споры. Они приобретают знания от наставников, к ним приезжающих, от патриархов и архиереев, коих они обыкновенно расспрашивают, и когда те ответят на их вопросы, подчиняются; если кто из них воспрещает им что-либо, то воздерживаются от этого, не упорствуют, но стремятся увеличить свои знания, ибо мы видели у каждого из них тысячи больших книг, кои они охотно и много читают днем и ночью. Они не имеют пристрастия к вину и веселью. У воевод киевских мы видели целые воза книг, но что Киев в сравнении с Москвой? Все это происходить от их любви к знанию; они знают по пядям даже нашу страну и ее историю». Вот так. Видимо, школы, открытые на Руси еще Владимиром Крестителем и семь веков спустя неплохо выполняли свои функции. Образовательная система и содержание образования были едиными для всех русских людей, от царя до грамотного крестьянина с X по XVII век, гарантировано обеспечивая единое мироощущение и мировосприятие. Это обеспечивало монолитное единство русского этноса в его общественно-государственном бытии, как Третьего Рима, что сказалось, например, в почти мгновенном по историческим меркам присоединении Сибири к телу Московского Царства. Подавляющее большинство не только крестьян, но и представителей высших классов говорили и писали на церковно-славянском языке. Многие исследователи считают, что язык дониконовского богослужения был еще и бытовым, практически не отличался в церкви и в доме. Никоновская справа – об этом говорили даже служащие синодальной типографии в конце XIX века – заключалась еще и в грециизации грамматики церковно-славянского языка, которая стала отличаться от грамматики языка народа. Язык становился более трудным для изучения – объективно и по привычке, следовательно, менее распространенным вне церкви. Язык церкви был для русских людей XV и XVI веков настолько естественным, что вопросы правильного вероисповедания обсуждались на базарах. Церковные уложения были положены и в основу русского законодательства, подобно тому как это было в Ромее-Византии.

Но обратной стороной этого слияния системы и сферы образования стало то, что недостаточное внимание уделялось третьему важному аспекту системы образования: подготовка специалистов в области естественных наук, техники и экономики. А именно в этом аспекте образовательный потенциал государства предшествует созданию его экономического и военного потенциала и является, по сути, основным фактором его развития. На создание этого потенциала в образовательной и промышленной сфере и были направлены усилия Императора Петра Великого, заодно восстановившего близкую к ромейско-византийской симфонию между Священством и Царством. До сих пор несправедливо оцениваемую. Но это предмет отдельного разговора. С начала XVIII века, место традиционного образования в России по необходимости заняло классическое европейское образование. Противостоять натиску стремительно прогрессирующей Европы могла только страна, стоящая вровень с ней по научно-техническим достижениям, воплощенным, в том числе и в продукцию оборонной промышленности, традиционно самую наукоемкую. И плоды этого нового русского образования не замедлили сказаться. 27 июня 1709 года в шести верстах от города Полтава лучшая в Европе шведская армия, созданная «львом Севера» Густавом II Адольфом, и ведомая лучшим полководцем Европы Карлом XII, склонила знамена «перед другой армией – юной армией Петра, одетой по иноземному, но мыслящей по-русски и дравшейся по-русски». Представляет интерес, как полководцы обеих армий вдохновляли своих солдат перед битвой. Шведский король чисто по-европейски пообещал своим бойцам хороший обед и богатую добычу в русском обозе. Русский Царь призвал солдат драться: «За Россию и российское благочестие». За Отечество и веру Православную, сиречь.

Не считая неудачи в Прутского похода 1711 года, русское оружие в течение полутора столетий не знало поражений. А поскольку Крымскую, равно как и Японскую войну нельзя считать военными поражениями , то можно сказать, что в Имперский период русское оружие было непобедимо. «Стоило только когда-либо какой-нибудь европейской армии претендовать на звание “первой в мире”, как всякий раз на своем победном пути она встречала неунывающие русские полки – и становилась “второй в мире”». В спорах между государствами, как известно, нет до сих пор лучших аргументов, чем слова медных, бронзовых или стальных ораторов. Или, во всяком случае, возможность при необходимости немедленно сказать им свое веское слово. Будь это шуваловский единорог или тяжелая баллистическая ракета «Воевода», получившая у наших заклятых друзей на Западе нежное прозвание «Сатана».

Известный и успешный современный русский профессор-филолог, преподававший в США, рассказывал, как отказался продолжить контракт с одним из американских университетов. Не то, чтобы он был антиамериканистом, наоборот, его лекции там были популярны, а просто ему предложили кафедру в московском вузе, и профессор согласился. Так американцы даже кланяться с ним перестали, и остаток учебного периода он провел в изоляции от тамошних коллег. Почему, на ваш взгляд, в англосаксонских академических кругах сложилось такое отношение к русской научной элите?

– Для них это вполне естественно. Как это? Какой-то русский отказался продолжать приобщаться к системе преподавания в сияющем храме науки и социальной философии – американском университете!? Полагаю, тамошние профессора самым праведным образом были шокированы. Они-то искренне полагают, что их модель – свет, к которому должен тянуться весь обитаемый мир. Корни этого снова найдем в далеком прошлом. Западные владыки ненавидели «Второй Рим», а после победы над ним, после Флорентийской Унии и последующего вслед за ней падения Константинополя, вдруг оказалось, что Вечный православный Рим победить нельзя. Какое-то затерянное в лесах Московское княжество объявило его преемником ‒ Третьим Римом. И ненависть католического Запада обратилась уже на нас. Когда Василий Васильевич изгнал в 1441 году поставленного римским папой митрополита Исидора, ненависть обратилась и на русскую православную церковь, оставшуюся хранительницей вселенского православия. Начиная с Лифляндской войны, через турецкие, кавказские и прочие войны, неизменно выигрываемые Московским Великим Княжеством, Московским Царством и Российской Империей, ненависть лишь обострялась. Россия же относилась ко всем открыто – из-за чего мы часто страдали. Если у католиков была ненависть к России, как к царству, поднявшему знамя «восточной схизмы», то у протестантизма включается другой механизм.

Протестанты заимствовали из Ветхого Завета концепцию избранного народа, под которую лучше всего подошли англосаксы. Каждый из протестантов, например, англичан, может быть нам лучшим другом. Но когда их становится много, например, если иметь в виду межгосударственные отношения, они оказываются лютыми врагами России. Единственное из протестантских государств, с которым у нас были во многом единые геополитические ориентиры, была Германия. В частности, поэтому именно протестантское немецкое образование, ‒ надо сказать, лучшее в Европе, ‒ было взято за основу Александром I, при создании им Министерства просвещения. Императору Николаю II практически удалось соединить в его реформах все достижения европейского образования с русскими национальными православными традициями. Именно поэтому императорскую модель русского образования стало ломать еще масонское «благоверное» Временное правительство, и добивало уже ленинско-троцкистско-большевицкое. Только Сталин, ценой больших усилий вернул хотя бы естественно-научное образование практически к имперскому уровню. Позже, с разрушением СССР, мы пошли по «болонскому пути», но болонская система и будет плодить болонок, вот только заботливых хозяев, готовых кормить, поить, холить и лелеять на всех не хватит. Эта слепо копированная у нас система принесла плоды, о которых давно предупреждали добросовестные специалисты. Родители и сами школьники не останавливаются ни перед чем, чтобы расставить галочки в нужных квадратиках. А когда с привлечением территориальных управлений ФСБ их лишили большинства ухищрений, результат оказался таким, что впору переучивать.