25 января 05 года. Страшный мороз, как всегда вслед за Крещением Господним. В Союз писателей на Комсомольский ,13, шел мимо церкви Николы, шел угрюмо, при своих мыслях, да так, что прошел единственно возможный переход на ту сторону, к моему «Союзу». И только вернувшись, увидел его, нищего, сидит на легком раскладном стульчике, совершенно раздетый, красная, голая, словно отглянцованная культяшка, мясно-красна, он без ноги. Чечня? Авария? Я кинул ему все, что нашел в камане, звякнуло и стукнуло в его пластмассовой баночке так неожиданно для него, верно, потерявшего веру в людское сочувствие, так внезапно, что он вскинул глаза, зашептал что-то, и я, не отвечая, с болью в душе пошел скорее, скорее от этого места, зажмурясь, как слепой, только бы скорее, скорее прочь, ибо не в силах был видеть человека в таком состоянии. Храм Николы был широко и ярко расцвечен, прекрасно отделан, чуден своей кладкой, оконцами и изразцами. А он сидел один на улице, в страшный мороз и мимо него неслись иномарки, с дерзким визгом и скрежетом металла далеко и гулко слышным по морозу, как в тоннеле гулко и мрачно сигналя, тормозя друг перед другом. Я остановился растерянно: «человека забыли…». Забыли. Ровно и напористо, как колонна «доджей» шла правая сторона – алые, все адски алые стоп-сигналы, а навстречу им, - белые слепящие в этих ранних сумерках – тоже адски, с голубым светом, сияющие, бездушно-немые, как светящиеся рыбы где-нибудь в Марианской впадине океана, а тут – под звездами, и все глухи друг к другу, не слышат. Хоть и сигналят, не переставая, нагло. С вызовом. По-разному, раздражая… И уже там, в «Союзе», ходя по кабинетам, в их тепле с мягким резиновым сквознячком - поддувом кондиционеров какой-то фирмы, арендующей чуть ли не весь С.П., я все думал: только бы не замерз, не заснул он там, этот инвалид, под гудки машин. Под редкие снежинки, на морозе так сладко спится… На паперти. И вот что-то так забрало, что отошел в сторону, прочитал молитву, чтобы давали ему, будили его хотя бы и звоном подаяний… Что мне до него, до этого нищего, которого, конечно же, помимо всего, еще и обирают московские жулики, просто содержатся за его счет. И что будет с ними при их конце, - страшно, страшно даже подумать. Убогий, у – Бога. И при Боге и от Бога даваемое – отнимать, отнять, не взирая ни на что…

Шел обратно, его уже не было. Не было и раскладного стульчика, на котором сидел он. Ясно и надежно светились окна Храма Николы, словно осенив меня, что нищий в надежном месте. Надежней некуда.

Василий Киляков

Фото с сайта http://nikolakhamovniki.ru