Доклад, прочитанный на заседании Русского экономического общества им. С.Ф. Шарапова 11 сентября 2014 года.

Хорошо известно, что выдающийся русский мыслитель Константин Николаевич Леонтьев (1831-1861) был консерватором и врагом либерализма. Консерваторов и реакционеров в России было во времена Леонтьева не мало. Один Михаил Никифорович Катков (1818-1887), известный русский общественный деятель, публицист и журналист чего стоил! Однако большинство русских реакционеров и консерваторов (Катков тому пример) в основном рассматривали либерализм как политическое явление. Страсти крутились вокруг вопросов реформ всего и вся во времена Александра II. Например, вокруг вопроса, нужна России конституция или не нужна. Или: какая монархия лучше: абсолютная или конституционная? Леонтьев был одним из немногих русских людей, кто рассматривал феномен либерализма в контексте мировой истории и вскрывал глубинные корни этого явления.  Нам полезно познакомиться с мыслями Константина Николаевича, ведь мы уже более двадцати лет живем в удушающей атмосфере либерализма, интуитивно отторгаем его, но порой не можем до конца объяснить подобного рода реакции. У Леонтьева почти каждая работа посвящена критике либерализма, включая такие его знаменитые произведения, как «Византизм и славянство», «Культурный идеал и племенная политика»,  «Владимир Соловьев против Данилевского», «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения», «Плоды национальных движений на Православном Востоке» и другие.  Названия некоторых работ прямо свидетельствуют о том, что они – о либерализме. Например, статьи «О либерализме», «Чем и как наш либерализм вреден?»

Леонтьев убедительно показывает, что либерализм – многоголовая гидра. Отдельные ее головы называются «Прогресс», «Демократия», «Конституция», «Парламентаризм», «Промышленность», «Техника», «Наука», «Равенство», «Справедливость», «Пацифизм», «Образование», «Национализм» и так далее.  Многие названия, на первый взгляд, несут большой позитивный смысл и заряд. Что, например, плохого можно усмотреть в науке или образовании, технике и промышленности? Ведь они служат людям, делают их умнее, облегчают им жизнь, способствуют росту их благосостояния. Но, как говорится, «благими намерениями дорога вымощена в ад». Леонтьев из тех немногих людей, которые на веру ничего не принимают, которые к научным «аксиомам» относятся крайне осторожно, а «догматы» образования ставят под сомнение.

«О либерализме вообще»: десять ключевых положений

Впрочем, пора дать слово самому Константину Николаевичу. Для этого выберем небольшую статью «О либерализме вообще», которая в качестве передовицы была опубликована  10 января 1880 г. в малоизвестной газете «Варшавский дневник». Там можно  выискать не менее десятка важных и оригинальных мыслей, относящихся к теме либерализма и науки. Сформулирую их и подкреплю цитатами Леонтьева (они выделены курсивом).  

1. Вера либералов в прогресс – своеобразная религия, основывающаяся на вере в «светлое будущее». Что-то наподобие Царства Божия, только не на небе, на земле.  «…идеал их все тот же — идеал "постепенного" прогресса, т. е. легального шествия к невозможному царству блага и всеобщей правды на земле... Зло так же присуще нравственной природе человека, как боль и страдания его телу. Но вера либералов и мирных прогрессистов слепа». Примечательно, что либералы находятся не только в лагере тех, кого Леонтьев называл «буржуа». Приверженцы идеи социализма еще более фанатично верят в «светлое будущее», которое они называют «коммунизмом». Поэтому социалистов и коммунистов Леонтьев также причисляет к либералам. Хотя социалисты и коммунисты второй половины 19 века (в отличие, скажем, от социалистов-утопистов)  заявляли о себе как об атеистах (иногда весьма воинствующих), они были в высшей степени религиозными личностями. Впрочем, это подмечали и некоторые другие русские философы и богословы того времени.  Достаточно вспомнить работу С. Булгакова, которая называлась «Карл Маркс как религиозный тип» (1906).   
2. Слепая вера в прогресс неотъемлема от слепой веры в науку и технику. Вера в Бога заменяется верой в человеческий разум: «Излишнее поклонение реальной науке влечет за собою чрезмерные надежды на всемогущество человеческого разума; а если разум всесилен, то отчего же бы ему не довести людей на земле до возможного совершенства и счастия?». Леонтьев формулирует интересную и очень нестандартную для «просвещенного» общества мысль: человечество может страдать не только от невежества; его страдания от науки и прочих достижений «прогресса» могут быть еще более тяжелыми. Эта мысль перекликается с названием главного произведения А.С. Грибоедова «Горе от ума». Вот, в частности слова Леонтьева из его работы «Чем и как либерализм наш вреден»: «Все человечество мы от бед не избавим; беды разнородные и неожиданные даже и во всех успехах науки, точно также как и в невежестве, во всех открытиях, во всех изобретениях, во всех родах учреждений и реформ».
3. Вера в прогресс – именно вера, никакого рационального объяснения тяга к прогрессу не имеет. Наши «образованные» круги также невежественны, как и мужик, идея благотворности прогресса перешла у нашей интеллигенции в прочное убеждение, которое не требует никаких доказательств.  «Всякая идея тогда только и господствует, тогда только именно и правит событиями, когда она перешла почти в инстинкт. Умеренный либерализм оттого так и силен в XIX веке, что большинство либеральничает так же полусознательно, как мужик полусознательно крестится и держит посты».
4. Идея прогресса очень влиятельна, так как она захватила большую часть населения. Это неважно, что большинство может быть невежественно. Постулат либерализма прост – «большинство всегда право». "Так думает большинство"... Но большинство есть не что иное, как "собирательная бездарность", сказал прекрасно Дж. Ст. Милль, почитаемый сам за прогрессиста». К. Леонтьев парламентаризма, «правового государства» по многим причинам. В том числе потому, что парламентаризм опирается на мнение большинства. Во-первых, большинство как «собирательная бездарность» может увести общество не туда. Во-вторых, эту «собирательную бездарность» можно очень легко обмануть небольшой группе ловких и недобросовестных политиков. Второе может быть еще хуже, чем первое.
5. Шизофреническая раздвоенность  - неотъемлемая черта либералов. С одной стороны, они пытаются бороться с отдельными «недостатками» и «причинами». С другой стороны, они не при каких условиях от прогресса отказываться не собираются. «Иные из них, например, думают, что все было бы хорошо, если б у нас, как везде, была конституция: как будто бы в других странах конституция сделала людей добрее, умнее, честнее, здоровее и сытее!.. Другие жалуются на биржевую игру, на взятки в новой современной форме, на ошибки администрации, на бездеятельность того или другого земства, на "непроизводительные" затраты... на грубое господство денег... На что только не жалуются у нас люди!.. Но скажите этим "мирным" друзьям свободы и равенства, что все эти явления, возмущающие их "легальные" и европейские сердца, суть не что иное, как плоды того "общечеловеческого эмансипационного" прогресса, который они чтут столь ребячески и слепо, — они засмеются над вами или вознегодуют на вас. Они скажут: "Движение назад невозможно"... и успокоятся опять на том же…». Они думают, что введением конституции и «правильных» законов они сумеют изменить ситуацию. Они жалуются на чиновников и коррупцию. Как это похоже на сегодняшнюю нашу имитацию борьбы за наведение порядка в стране. Они даже обличают капитализм с его «грубым господством денег». Но ничего не помогает. Во-первых, потому, что они не видят истинных причин наших бед. Во-вторых, потому, что они верят в «царство блага на земле». Эти либералы подобны плохим врачам: «Подобного рода люди (а их, к несчастью, великое множество везде в наше время) похожи на дурно обученных или недобросовестных врачей, которые прижигают, режут и вообще лечат одними наружными средствами, не заботясь о внутреннем худосочии, производящем ужасающие язвы...».
6. Конечно, наставники молодежи, учителя и прочие профессора совершают большой грех, уничтожая своим материализмом  желание молодых людей постигать глубины бытия. Материализм убивает такое желание на корню. «Наставники юношества, профессора и педагоги продолжают, вероятно, по-прежнему, как ни в чем не бывало, и без необходимых оговорок, колеблющих доверие к самим основам человеческой науки, толковать ученикам об этих вещественных атомах, которых в сущности вовсе нет и быть не может, и с ранних пор парализуют метафизический полет молодого ума этою проповедью ложной атомистической теории…Но атомистическая теория вещества, предлагаемая не в виде только необходимой для реальных наук метафизической уловки, а в виде чего-то ясного и незыблемого, спускает надолго, если не навсегда, перед мысленными очами молодого человека точно какую-то завесу, какую-то грубую ткань из маленьких черных точек, за которой он уже ничего далее не видит!»
7. Система образования, основанная на  религии материализма, подрывает устои государства. Молодые люди, воспитанные в духе материализма, не смогут быть настоящими гражданами, уважающими государство и служащих государству. Ибо стоит только юноше сказать себе: "Я не знаю, что такое вещество, и никогда не узнаю здесь на земле", чтобы шаг за шагом, от сомнения в твердости и точности всех научных основ он бы скоро дошел до веры в дух, от веры в дух до веры в личного Бога, от веры в личного Бога до искания форм сношения с Ним, до положительной религии; от положительной религии до живого патриотизма, до "страха Божия", до любви к предержащим властям; ибо истинное христианство учит, что какова бы ни была, по личным немощам своим, земная иерархия, она есть отражение небесной. "И ангелы не равны между собою", — говорит Церковь...».
8. Леонтьев язвительно и с большой горечью говорит о том, что творится в системе российского образования.  «Готовьте! Готовьте, честные граждане, готовьте будущее! Учите детей ваших роптать на власти, учите их тому, что прежде всего надо быть каким-то "честным человеком", а религию, например, может иметь всякий свою... Учите их не любить никаких крайностей, учите набожность звать ханжеством, возмущаться религиозным фанатизмом, преданность службе царской и почтение к начальству считать низкопоклонством... Готовьте, готовьте будущее! Рассылайте поскорей по народным школам анатомические атласы, чтобы крестьянские дети, эти граждане прекрасного грядущего, узнали бы скорей, что души у человека нет нигде, а все одни нервы и нервы... (а если всё нервы — то зачем идти на исповедь и слушаться станового?)...». Леонтьев не дожил до трагических событий 1917 года и даже до «русской» революции 1905-1907 гг., но он предчувствовал, что они произойдут. Потому что видел разрушительный процесс в системе образования Российской империи, которая «готовила будущее» России.  Леонтьев видел, как под Российскую империю закладывают «мину замедленного действия». Такую же мину в Российской Федерации закладывал министр образования А. Фурсенко, а сейчас его разрушительную работу продолжает министр образования Д. Ливанов.  
9. Также Леонтьев показывает, как разрушительный яд либерализма действует в других сферах государственной и общественной жизни Российской империи. Например, в судебной системе и в литературе. «В судах по-прежнему старайтесь вести эту наглядную и иллюстрированную "пропаганду свободы". Мировые судьи! сажайте в тюрьмы хозяек, обруганных горничными, как вы сделали с г-жою Энкен... Защитники юношей в политических процессах! продолжайте говорить, что русским молодым людям можно потому простить нигилистические заговоры, демонстрации и бунты, что у них нет другой героической поэзии... (как будто не было и нет героической поэзии в наших кавказских битвах, в 12-м году, и теперь, в Туркестане и Болгарии, под царскими знаменами?!)… Литераторы! пишите, пишите, пишите больше... и все в том же духе! Продолжайте, русские граждане, ваш труд "легального, постепенного и мирного разрушения"...». Как это похоже на сегодняшний день. Судьи выгораживают и казнокрадов (Сердюков, Васильева и прочие клептоманы из военного ведомства), и наших «борцов за справедливость» с Болотной площади (тот же Навальный, Удальцов. Слава Богу, сейчас их определили в тюрьму). А  «русскоязычные» «раскрученные» литераторы типа Акунина    оказываются на стороне украинских нацистов. 
10. Либералы не похожи на обычных революционеров. Они действуют осторожно, тихо, постепенно. «Надо только, если не вдруг и не насилием, то постепенно, устранить все препятствия. Не надо штурма! Штурм не расчетлив, он пробуждает уснувшую реакцию, а нужен тихий, медленный, но верный подкоп». То, что делают либералы, больше напоминает «тихую», «перманентную» революцию. Деятельность либералов напоминает медленное действие яда. «Тонкий, медленный, неотразимый яд страшнее железа и огня!» Любимая формула либералов: «Не надо крайностей!» После прихода на трон Александра III либералам «прижали хвост», они стали вдвойне осторожными, иногда даже стали рядиться в тогу «умеренных консерваторов». «Испуганные либералы стали осторожнее, многие из них готовы даже считать себя консерваторами только потому, что они враги преступных крайностей». Леонтьев полагает, что часть либералов – просто люди не очень грамотные, а часть лишь прикрывается либерализмом, последние являются откровенными разрушителями. «Повторяем еще: если вы наивны, то вы жалкие люди, глупые люди, презренные люди! Если же вы лукавы, та вы гораздо вреднее и преступнее тех, которых вы сами теперь с испуга соглашаетесь казнить... (речь идет о том, что после убийства Александра II чиновники либерального толка вынуждены были согласиться на одобрение казни цареубийц – В.К.)». Лично мое мнение, что среди либералов подавляющее количество таких, которых Леонтьев называет «глупыми людьми». Это те, кто, выражаясь словами Леонтьева, «либеральничает полусознательно». Но небольшая кучка либералов, те, кто «лукавы». Тогдашние лукавые либералы были готовы согласиться с  казнью нескольких государственных преступников (цареубийц). Сегодняшние либералы и в России и по всему миру готовы убивать и  реально убивают миллионы ни в чем не повинных людей. Сегодня мы хорошо видим это на примере Украины. Впрочем, события на Украине помогают быстрее нам избавляться от навязывавшихся нам иллюзий либерализма.  Современные либералы готовы идти на союз с националистами. Сегодняшние либералы – нацисты, расчищающие путь космополитическому капиталу.  Мы это прекрасно видим на примере Украины.

Либерализм: сложность средств и простота цели

Дополним   мысли Леонтьева о либерализме, прогрессе, науке и образовании из статьи «О либерализме вообще» выдержками  из других работ. Возьмем, например, его главное произведение «Византизм и славянство» (1875), где он сформулировал основные положения его «натуралистической социологии». Там он  впервые предложил универсальную формулу «органического развития», применимую к любому объекту природы (особенно живой, органической природы). Этот объект имеет «жизненный цикл» состоящий из трех фаз: а) становление; б) зрелость; в) постепенное умирание. Формула «органического развития в полной мере применима к любой козявке, животному, растению, человеку, а, главное, - к обществу. Константин Леонтьев писал о том, что Европа, а за ней Россия и другие страны мира после  фазы «цветущей сложности» (апогей развития цивилизации) начинают вступать в фазу заката, умирания. Это умирание Леонтьев называл «упрощающим смешением». Проявлением этого умирания, (социальной энтропии) является либерализм во всех его ипостасях, он расшатывает скрепы общества, упрощает его структуру, усиливает хаос. Итак, там, где либерализм, - там неизбежно упрощение, а упрощение  приближает общество к гибели. Еще при жизни Леонтьева его критики говорили, что он не прав, что есть тысячи примеров, доказывающих, что жизнь усложняется. Особенно много примеров из науки, техники, экономики. В приведенном  ниже фрагменте из книги «Византизм и славянство» Леонтьев отвечает таким критикам: «Сложность машин, сложность администрации, судебных порядков, сложность потребностей в больших городах, сложность действий и влияние газетного и книжного мира, сложность в приемах самой науки - все это не есть опровержение мне. Все это лишь орудия смешения - это исполинская толчея, всех и все толкущая в одной ступе псевдогуманной пошлости и прозы; все это сложный алгебраический прием, стремящийся привести всех и все к одному знаменателю. Приемы эгалитарного прогресса - сложны, но цель груба, проста по мысли, по идеалу, по влиянию. Цель всего - средний человек, буржуа спокойный среди миллионов точно таких же людей, тоже покойных».

О «сложности науки» и  «среднем европейце» от «науки».

Обратим особо внимание на его упоминание о сложности в приемах самой науки. Как это актуально для сегодняшнего дня. Взять, к примеру, так называемую «экономическую науку». Она так переусложнена разными формулами, графиками, отвлеченными (абстрактными рассуждениями), что  бедный студент уже перестает что либо понимать. На это все и рассчитано. Леонтьев прямо говорит, что эти «приемы (науки) сложны, но цель груба, проста по мысли, по идеалу, по влиянию. Цель всего - средний человек, буржуа спокойный среди миллионов точно таких же людей, тоже покойных». Погружение бедного студента в эту так называемую «экономическую науку» приводит его в состояние зомби. Он становится по своему менталитету бесцветным буржуа с очень ограниченным набором интересов, чувств и эмоций. Большая часть его интересов относится к сфере потребления. Леонтьев как бы невзначай таких буржуа называет сначала «спокойными», а второй раз – «покойными». Это не оговорка. Душа таких людей мертва, они «живые покойники».

Вспоминается стихотворение А. Блока «Пляски смерти» (1912), в котором он писал о таких «живых мертвецах», которые обитали в Петербурге и которых Леонтьеву приходилось наблюдать еще задолго до Блока.  Вот первые строки из этого стихотворения:

Как тяжко мертвецу среди людей

Живым и страстным притворяться!

Но надо, надо в общество втираться,

Скрывая для карьеры лязг костей...

Эти и последующие строки из стихотворения А. Блока – прекрасное дополнение к портрету омерзительной личности либерала, который был создан Леонтьевым в разных его работах. Такого либерала Леонтьев называл по-разному: «буржуа», обыватель», «средний европеец», «мещанин», «серая личность». Наиболее детально этот портрет прописан Константином Николаевичем в его работе «Средний европеец как идеал и средство всемирного разрушения» (опубликована после смерти Леонтьева, в 1912 году).    

В ряду  малопривлекательных  типажей либерального лагеря у Леонтьева достаточно часто фигурируют представители интеллигенции, профессора,  люди науки. Хоть Леонтьев и не ставит в кавычки слово «профессор» или «ученый», но чувствуется, что Константин Николаевич ко многим представителям этого «профессионального цеха» относится с иронией и сарказмом. Этого человека, выражаясь языком Леонтьева, можно назвать «средним европейцем от науки».

Во многих своих работах Леонтьев отмечает (где намеками, а где прямо), что люди в эпоху заката цивилизации (в той же Европе 19 века) становятся «ученее», но одновременно и…глупее. Вот убийственная для «среднего европейца» фраза из статьи «О либерализме вообще»: «Они не стали ни лучше, ни умнее, ни счастливее!.. Они стали мельче, ничтожнее, бездарнее; ученее в массе, это правда, но зато и глупее».

В работе «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения» К. Леонтьев обращает внимание на то, что большинство так называемых «научных» книг читать не стоит. От  таких книг один только вред: «Не считая себя обязанным читать все, что пишется нового на свете, находя это не только бесполезным, но и крайне вредным, я даже имею варварскую смелость надеяться, что со временем человечество дойдет рационально и научно до того, до чего, говорят, халиф Омар дошел эмпирически и мистически, т. е. до сожигания большинства бесцветных и неоригинальных книг. Я ласкаю себя надеждой, что будут учреждены новые общества для очищения умственного воздуха, философско-эстетическая цензура, которая будет охотнее пропускать самую ужасную книгу (ограничивая лишь строго ее распространение), чем бесцветную и бесхарактерную». Что ж, предложение К. Леонтьева организовать сжигание книг либерального толка не было абсолютно оригинальным. Такие предложения звучали и от других известных людей России. Так, Грибоедов вкладывает эту идеи в уста своего героя Фамусова: «Уж коли зло пресечь, Забрать все книги бы да сжечь» («Горе от ума»). Не менее выразительна фраза Скалозуба из той же пьесы: «Учёностью меня не обморочишь».  Думаю, что эта фраза вполне могла бы послужить эпиграфом к ряду работ К. Леонтьева.

Леонтьев постоянно повторяет: есть «ученость», «наукообразие», а есть высший ум, который позволяет видеть весь мир в его целостности, со всеми оттенками, со светом и тенью.   Он, в частности, писал,  «что уметь видеть мрачную сторону всех этих высокоумий научных есть тоже разум, и даже самого высшего порядка» («Епископ Никанор о вреде железных дорог, пара и вообще об опасностях слишком быстрого движения жизни»).  У Святых отцов, имевших дар такого разума, это называется «трезвлением», «трезвостью» ума. К. Леонтьев, будучи духовным чадом старца Авмросия Оптинского (канонизированного в лике преподобного в 1988 году), понимал лучше многих других, в чем разница между «научным высокоумием» и «разумом высшего порядка».   

«Наука» как религиозная секта

Чтобы было понятно отношение Леонтьева к этой «ученой публике» приведу обширную выдержку из работы Константина Николаевича, которая называется «О всемирной любви. Речь Ф.М. Достоевского на Пушкинском празднике» (1880):   «Итак, испытавши все возможное, даже и горечь социалистического устройства, передовое человечество должно будет неизбежно впасть в глубочайшее разочарование; политическое же состояние обществ всегда отзывается и на высшей философии, и на общем, полусознательном, в воздухе бродящем миросозерцании; а философия высшая и философия инстинкта равно отзываются, рано или поздно, и на самой науке.

Наука поэтому должна будет неизбежно принять тогда более разочарованный, пессимистический, как я сказал, характер. И вот где ее примирение с положительной религией, вот где ее теоретический триумф: в сознании своего практического бессилия, в мужественном покаянии и смирении перед могуществом и правотою сердечной мистики и веры.

Вот о чем славянам не мешало бы позаботиться! Это не противоречит прогрессу; напротив, если понимать прогресс мысли не в духе непременно приятно-эгалитарном и любезно-демократическом, а в значении усовершенствования самой только мысли, то такое строгое и бесстрашное отношение науки к жизни земной должно быть признано за огромный шаг вперед... "Ищите утешения в чем хотите; я Бога не навязываю вам - это не мое дело,- я только говорю вам: не ищите утешения в моих прежних радикально-благотворительных претензиях, столь глупо волновавших прошедший XIX век. Я могу помогать вам только паллиативно». Вот что бы должна говорить наука!»

Блестящая и очень остроумная характеристика той науки, которая преобладала в России. Особенно, конечно, оценки Леонтьева относятся к общественной науке, социологии. Почему-то говоря о причинах «русских» революций начала прошлого века, вовлечения Российской империи в бойню первой мировой войны мы крайне редко вспоминаем о той российской социальной «науке», которая внесла свой весомый вклад в эти трагические события. Впрочем, не без помощи системы образования, через которую идеи этой «науки» продвигались в народ (прошу прощения у читателя, не могу не ставить кавычки в слово «наука» в данном контексте).  

И здесь Леонтьев в очередной раз подчеркивает, что современная ему  наука имеет признаки религии.

Точнее это – религиозная секта, обладающая большим разрушительным потенциалом. Как ей не быть религией, если он основана на вере «в разум собирательного человечества, долженствующий рано или поздно создать рай на земле»! Наука пришла на смену христианству,  многие его адепты  уповали на изменение человека в лучшую сторону. Предполагалось, что таким образом произойдет и улучшение самого общества. Рано или поздно наступит рай на земле. В истории Церкви это была ересь хилиазма (впрочем, почему была, эта ересь крайне распространена и сегодня). Однако  царства Божия на земле еретики не дождались. И тогда люди свои надежды и взоры обратили в сторону науки.  Номинальные члены Церкви отвернулись от христианства, потому что ожидали, что через него они обретут рай на земле. Эта страшная ересь закончилась безбожием, вернее сменой бога: вместо Христа люди стали поклоняться неведомому богу по имени «наука».

Один из догматов безбожной социологии: наука призвана начать с изменения условий жизни людей. Тогда «сердца поневоле привыкнут к добру, когда зло невозможно будет делать». Наука должна заботиться об изменении одновременно и физических условий жизни человека,  и его социальной среды.    Первую задачу решают естественные науки, вторую -  общественные (социальные). Наука (чистый разум) страдает «утилитарной и оптимистической тендециозностью, которая сквозит у большинства современных ученых». В этом, по мнению Леонтьева, заключается  крайне негативная, разрушительная роль науки, которая сеет в обществе опасные иллюзии.

Российская интеллигенция как вирус социального разложения

Леонтьев, который раньше О. Шпенглера на несколько десятков лет заметил признаки «заката Европы», предупреждал, что такая же судьба может постичь Россию. Главная угроза для России 19 века, по мнению Константина Николаевича, исходила от «образованных слоев» русского общества. Их в то время уже было принято величать «интеллигенцией». Само  слово, появившееся в России в середине 19 века,  уже содержало в себе гипнотический эффект. По умолчанию все соглашались, что этот слой общества (или «прослойка», как говорили марксисты) умнее всех остальных. Большинство должно смотреть в рот интеллигенции и ловить каждое ее слово.  Согласно неписанным законам, интеллигенция в России получила статус «учителей», «законников», «книжников», имеющих право (и даже обязанных) учить «невежд», т.е. простой народ.  Формально Леонтьев сам принадлежал к этому слою «интеллигенции» и прекрасно знал изнутри, чем живет и дышит «умственная часть» общества. Об этом он пишет во многих своих статьях. Возьмем, например, его публикацию 1882 года «Православие и католицизм в Польше».

Во-первых, он вынужден признать: «Национальные свойства великорусского племени в последнее время стали если не окончательно дурны, то, по крайней мере, сомнительны».  Леонтьев особо подчеркивает, что деградация великорусского племени  проявляется, прежде всего, в его заражении духом либерализма. Примечательно, что эта либеральная деградация в среде великорусского народа происходит гораздо быстрее, чем  среди  национальных племен на окраинах Российской империи: «В каком именно племени, из всех племен, подвластных русской короне, нигилизм и потворствующее ему умеренное либеральничание распространены сильнее всего? В нашем великорусском племени... Из самого великорусского племени, бывшего так долго ядром объединения и опорой созидания, государству нашему исходит теперь расстройство...»

Во-вторых, Леонтьев,  констатирует особую роль интеллигенции в жизни народа любой страны: «Народ рано или поздно везде идет за интеллигенцией». Из этого он заключает, что  главным виновником  деградации «великорусского племени»  является  российская интеллигенция, которая занимается умственным и духовным развращением народа. Прежде всего, это интеллигенция столичных городов – Петербурга в первую очередь и Москвы во вторую.

В-третьих, Леонтьев  раскрывает основные свойства российской интеллигенции:  «Интеллигенция русская стала слишком либеральная, т. е. пуста, отрицательна, беспринципна. Сверх того, она мало национальна именно там, где следует быть национальной. Творчества своего у нее нет: своей мысли, своего стиля, своего быта и окраски».  По ходу скажу, что в других своих работах Леонтьев приводит еще другие свойства русской интеллигенции. Например, в статье «А.И. Кошелев и община в московском журнале «Русская мысль»» Леонтьев  обращает внимание на «интеллигентный индивидуализм», который «в разнородной совокупности своей еще несравненно сильнее», чем индивидуализм в других слоях общества. Одним из проявлений «интеллигентного индивидуализма» является то, что каждый представитель «умной» касты слишком высокого о себе мнения, он не может допустить, чтобы кто-то был более прав, чем он. Создается видимость большого количества мнений, интеллектуального «плюрализма». Однако из всего многообразия особенностей российской интеллигенции Леонтьев главной полагает все-таки патологическую склонность к либерализму. За внешней пестротой интеллектуального «плюрализма» скрывается одна и та же однообразная либеральная серость.  В той же статье «А.И. Кошелев и община…» Константин Николаевич подчеркивает: «Как бы ни разрозненна в своих интересах эта интеллигенция наша и как ни разнообразны в ней оттенки личных мнений – есть нечто преобладающее в ней до подавляющего большинства, это вера в либеральный общечеловеческий прогресс».

В-четвертых, Леонтьев высказывает парадоксальную мысль: главную угрозу Российской империи  несут не национальные окраины, где распространен ислам и буддизм, а именно «великорусское ядро». Почему? Потому, что «ядро» уже заражено либерализмом, а у национальных окраин иммунитет к либерализму оказался сильнее: «Либерализм вышел именно из христианских стран, как антитеза духовному, аскетическому, стеснительному христианству, а не из гор Кавказа или Мекки. К мусульманским народам либерализм прививается трудно». Более того, возникает опасная причинно-следственная связь: столичная интеллигенция Российской империи на «научной основе» развращает «великорусское ядро», а  номинально «православный» народ может, в свою очередь, заразить вирусом либерализма и «прогресса» национальные окраины Российской империи: «Не православие предлагает нынче великорусское «ядро» своим пестрым иноверным окраинам, как предлагало оно татарам при Иоаннах, -  а европейский прогресс самого разлагающего свойства. Мы, русские, более всех иных русских подданных, европейцы в худом значении этого слова, то есть медленные разрушители всего исторического и у себя, и у других...».

В-пятых, Леонтьев отмечает тенденцию: российская интеллигенция будет и дальше умственно и духовно деградировать,  все более приближаясь к интеллигенции европейской: «Русская интеллигенция так создана, что она чем дальше, тем бесцветнее; чем дальше, тем сходнее с любой европейской интеллигенцией». Леонтьев в целом ряде своих работ отмечал, что Европа с конца 18 века окончательно вошла в фазу «заката» и что главным «двигателем» этого процесса была европейская интеллигенция. Особенно развернуто эти мысли изложены в работе «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения». Для Леонтьева европейская интеллигенция –  наглядное пособие, эталон духовной пустоты и глупости.

Интеллигенция как всеядный страус

Причиной быстрой нивелировки российской и европейской интеллигенции Леонтьев называет то, что первая почти исключительно «питается» идеями поздней западной философии, науки, культуры. Леонтьев в упомянутой выше статье «Православие и католицизм в Польше» сравнивает российскую интеллигенцию с неразборчивым страусом «…она без разбора как огромный и простодушный страус глотает все: камни, стекла побитые, обломки медных замков (лишь бы эти стекла и замки были западной фабрики). - Страус не может понять, что стекло режет желудок и что медь, окислившись, отравит его. Русская интеллигенция не в силах различать стекла и меди от настоящей пищи. Она жрет что попало и радуется. Строгое, осмысленное православие, простое сердцем и мудрое разумом, стало слабо у этого страуса. Окисленная медь европейского либерализма уже давно отравила его, его давно уже несет космополитическим флуксом, а он все еще наивно глядит вокруг и только ищет, нет ли еще где чего-нибудь такого же, только покрепче?».

Уничтожающая характеристика российской интеллигенции! Леонтьеву требовалось немалое мужество для того, чтобы выдавать подобные «диагнозы». Те же самые «образованные круги» Петербурга и Москвы  пытались его осмеивать, называли ретроградом, «пещерным» консерватором, «мракобесом». Обвиняли в недостаточной «научности», «академичности», «отсталости». Константин Николаевич всегда находил очень остроумные, лаконичные, а, главное,  глубокие ответы на выпады подобного рода. Например, на обвинение в «отсталости» он парирует словами: «Отчего отсталость? Не от проклятой ли Европы этой, стремящейся в бездну саморазрушения еще с конца XVIII века?..». Опасаясь вступать в спор с Леонтьевым, представители «умственной» касты, отечественные «законники» и «книжники»,  чаще всего выбирали такой проверенный способ,  как замалчивание. 

С большой сердечной болью Леонтьев констатировал, что под влияние европейского либерализма попадали  иногда лучшие умы России, которых никак нельзя причислить к серой и бесцветной массе «интеллигенции». Даже славянофилы: «Даже настоящее, глубокомысленное славянофильство переварилось в слабом мозгу огромного страуса в самый простой и грубый европейского стиля эмансипационный панславизм. Пышные перья Хомяковской своеобразной культуры разлетелись в прах туда и сюда при встрече с жизнью, и осталась, вместо нарядной птицы, какая-то очень большая, но куцая и серая индюшка, которая жалобно клохчет, что ей плохо, и не знает, что делать... Такова интеллигенция наша, взятая как всецелое, как социологическая единица».

Нашу российскую либеральную интеллигенцию начала 21 века  можно еще с большим основанием сравнить с глупыми и всеядными страусами. Чем либеральные страусы питаются сегодня?  За всех либеральных страусов говорить не хочу. Изредка вижу лишь птичек из  питомника под названием «экономическая наука».  В этом питомнике есть разные вольеры, тамошние птицы всеядны, но явно предпочитают импортный мусор.  А вот  в вольере с табличкой «ВШЭ» (Высшая школа экономики) птички могут жить исключительно за счет привозной помойки. Это  привилегированная  порода, они принципиально местный мусор не глотают.  Впрочем, сегодня разницы между своим и привозным мусором уже почти нет. Наши умельцы-либералы научились подделывать так, что свое не отличишь от привозного. Этот мусор называется «монетаризмом», «экономическим либерализмом», «эконометрикой», «макроэкономикой», «микроэкономикой», «институционализмом» и прочими несъедобными предметами, названия которых  перевести на русский язык просто невозможно.  Уже не приходится говорить, что все эти птицы страдают хроническим космополитическим флуксом.  Поэтому, если вы хотите, например, посетить вольер ВШЭ, то лучше взять с собой противогаз.

Короткий век либерализма

Леонтьев обращает внимание на то, что поскольку либерализм является тяжелым духовным заболеванием общества, то в этом состоянии оно долго находиться не сможет. Либерализм воцарился в Европе со второй половины  18 века, в России – со времен Александра II. Сколько еще сможет протянуть человечество, Леонтьев не говорит. Это знает один Бог. В статье  «Г-н Катков и его враги на празднике Пушкина» (1880) Константин Николаевич пишет: «Но либерализм долговечной будущности не может же иметь; и до сих пор он явился только чем-то переходным, разрушительным, ослабляющим, размягчающим, расстраивающим все старое, все местное, все обособляющее, все, имеющее стиль и силу, но ничего ни местного, великого и прочного, сам по себе, не создавшим, ни миру никакого поразительного наследства не дающим. Мир живет организацией, т. е. удачной гармонией свободы и стеснения; а до сих пор, во всей Европе, с конца XVIII в., все опыты подобной гармонии на либерально-эгалитарных основаниях были неудачны и нестойки». К сожалению, ни европейская, ни российская интеллигенция этих принципов социального мироздания постичь не может. Все умственные потуги интеллигенции сводятся к тому, чтобы  несущие конструкции социальной организации сломать. Такими несущими конструкциями, по мнению Леонтьева,  являются религия, монархия, сословность.  Религии интеллигенция противопоставляет материализм, науку, атеизм. Монархии – парламентаризм, конституцию, «правовое государство». Сословности – эгалитаризм (идеология формального равенства), «подвижность капитала» (фактически – капитализм), свободу торговли землей.  На первом направлении трудятся либеральные философы, на втором – либеральные юристы и правоведы, на третьем – либеральные социологи и экономисты. Они не только подрывают устои общества, они также рубят сук, на котором сами сидят. Но ведь либерализм – идеология не только уничтожения и убийства, это также самоубийства.  

Социология Христа и социология смерти

Политическое, психологическое и моральное состояние общества очень сильно влияет на мировоззрении общества, философов. А философия, в свою очередь,  рано или поздно влияет на науку. Именно таковы причинно-следственные связи. А отнюдь не наука и научные идеи определяют вектор социального развития людей. В этой связи Леонтьев особенно подвергал критике взгляды английского историка и социолога-позитивиста Генри Бокля (1821-1862), который утверждал, что в зрелом обществе вектор развития общества формируется в результате «борьбы идей». За социалистическим «экспериментом», который Леонтьев считал почти неизбежным (хотя всячески и старался его избежать), неизбежно последует разочарование, уныние, пессимизм. Этот пессимизм отразится на философии. Леонтьев надеялся, что, в конечном счете, это приведет к отрезвлению и людей. А заодно и социологии с ее необоснованными претензиями на способность сделать все человечество счастливым.

«Человечество есть явление живое и органическое…ему должен настать когда-нибудь конец». Зачем же нам мечтать о благе правнуков, когда мы своим разумом не можем успокоить даже своих сынов и дочерей. Великие умы и целые нации ошибаются. Что толку заботиться обо всем человечестве, не только будущем, но даже сегодняшнем. Мы можем заботиться только о ближайших делах и только о ближних людях, именно о ближних. Вот эти постулаты и должны лечь в основу реальной науки, а не той «сладенькой» науки, которую мы имеем сегодня. Наука не может предложить человечеству радикальные средства решения проблем этой земной жизни. Она может помогать человечеству лишь паллиативно. То есть смягчать остроту проблем и порождаемой этими проблемами боли. Правильно говорили Святые Отцы, что на земле нельзя построить рай, главное, чтобы не допустить здесь ада.

Знание и незнание в  обществе и  истории

Мы уже не раз отмечали парадоксальность и нестандартность взглядов Леонтьева. Господствовавшая в 19 веке фетишизация науки подвергалась Леонтьевым всесторонней критике.  Мы уже рассмотрели некоторые аспекты этой критики. Но вот еще один аспект. Уже упомянутый выше английский социолог Бокль формулировал  следующим  образом главный догмат своей научной теории: «Умственные истины составляют причину развития цивилизации» (Леонтьев приводит эту формулу).   Мало кто осмеливался ставить под сомнение  данное положение. А Леонтьев осмелился. Как человек с развитым эстетическим чувством Константин Николаевич весь мир, включая общество, воспринимал как сочетание контрастов, противоположностей, полюсов. Умственные истины, или знание (полученное с помощью науки или иным способом) – лишь одна сторона медали. Другой стороной медали, по мнению Леонтьева, является незнание. Леонтьев рассуждает следующим образом: если допустить, что действительно Бокль прав и общество развивается под влиянием знания («умственных истин»), то тогда надо признать, что оно развивается и под влиянием незнания.  Подобно тому, как движение электрического двигателя происходит с помощью электричества, у источника которого есть полюс «плюс» и полюс «минус». При этом знание и незнание может быть распределено в обществе между его слоями в  разной  пропорции – в зависимости от страны и эпохи.  Разум отдельно взятого человека также может представлять собой комбирацию знания и незнания.  Незнание, по Леонтьеву, может быть не менее  полезно, чем знание. В работе «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения» он заключает: «Незнание дает свои полезные для развития результаты, знание – свои; вот и все».  Далее он разъясняет, что знание помогает незнанию, а незнание – знанию: «…незнание предков и более современных нам простолюдинов способствует движению науки, развитию знания у людей ученых, знающих». Чуть ниже: «…незнание есть состояние разума; незнание значит малое накопление фактов для обобщения и выводов. Это есть отрицательное состояние разума, дающее однако положительные плоды, не только нравственные, – в этом никто не сомневается, - но и прямо умственные же… И в среде образованной именно какое-то частное незнание нередко наводит мыслящих людей на новые и блестящие мысли. Это факт всеми, кажется, признанный».  Те примеры, которые Леонтьев приводит, раскрывая диалектику «знания – незнания», показывают, что, скорее у Леонтьева речь идет не об абсолютном незнании, а о  знании, не относящемся к категории  «научного».   Леонтьев его никак не называет. Но по смыслу это «естественное», «природное», «народное» знание, основывающееся на так называемом «здравом смысле».  Рассуждения Леонтьева о знании и незнании не означают, что он  – ретроград и враг знания. Он против абсолютизации  так называемого «научного» знания.

На злобу дня: о «всеобщей грамотности» и «демократизации знаний»

Кстати, сегодня в России мы являемся свидетелями такой абсолютизации, фетишизации «научного» знания. Достаточно вспомнить разговоры наших либералов о том, что России нужна «экономика знаний» (невнятный термин, за которым не стоит ничего реального). Леонтьев полагает, что между так называемым «незнанием» и «знанием» должен поддерживаться определенный баланс,  необходима «неравномерность знания в обществе».  

Опять-таки, проецируя мысли Леонтьева в сегодняшний день, можно сказать, что нашему нынешнему обществу жизненно необходимо именно «незнание», которое зиждется на здравом смысле. А так называемое «знание» превратилось в откровенную отраву, приготовляемую в лабораториях либеральной науки.  К. Леонтьев для своего времени выглядел как крайний реакционер и ретроград, поскольку выступал против «всеобщей грамотности» и «демократизации знаний». Но вот сегодня, в начале 21 века в «демократической» России такие призывы уже не кажутся радикальными. «Всеобщая грамотность» в нынешних условиях – средство всеобщего нравственного развращения и умственной дебилизации нашей молодежи.   Те же функции выполняют  и «знания», распространяемые  через либеральные СМИ.   Через школы, университеты, телевидение и интернет либералы  ведут борьбу за  «грамотность». Но они сеют не разумное, вечное, доброе. Они борются за «грамотность» финансовую, сексуальную, потребительскую. Одновременно учат народ «толерантности»,  проще говоря, непротивлению злу.  То есть занимаются развращением народа, слегка закамуфлированным разными наукообразными фразами.  Сеют семена смерти.  Мы должны самым решительным образом выступить против такой «всеобщей грамотности» и «демократизации знаний».

О примирении Христианства и социологии

В эпоху Реформации, буржуазных революций, Просвещения наука взобралась (не без чьей-то помощи) на высокий пьедестал, заменив людям собою Бога. Леонтьев выражает надежду, что это умопомрачение человечества вечно продолжаться не может. Наука должна смириться, понять свое истинное место в обществе, тогда произойдет примирение науки и религии.

 Мы в России более двух десятилетий жили в плену либерализма. Кажется, эпоха либерализма в нашей стране с его генетическим кодом православия завершается. Русский организм сегодня как никогда слаб, но все  же иммунная система общества не разрушена до конца. Организм отторгает заразу либерализма. Появляется надежда, что это отразится и на состоянии нашей науки, особенно общественной (философия, история, экономика,  социология в узком смысле слова и т.п.). Что в России действительно появится созидательная социология.   К сожалению все эти два десятилетия наука была на стороне либерализма, а, следовательно, была наукой в кавычках, т.е. не созидающей, а разрушающей. Но все это лишь надежда. Потому что у врага рода человеческого кроме либерализма имеются и другие хитрости и искушения, с помощью которых он будет пытаться увести людей с узкого пути спасения. Единственной спасительной для человека социологией может быть христианская социология – такое видение и понимание общества и истории, которые базируются на Священном Писании, догматах Православной Церкви, творениях святых отцов, лучших работах христианских богословов, философов, ученых (без кавычек). Целостной христианской социологии (по крайней мере, такой, которую можно было преподавать как дисциплину в высшей школе) до сих пор, к сожалению нет. И это, кстати, является одной из причин того, что либеральная социология заполнила в нашей стране все и вся.  Впрочем,  отдельные элементы такой христианской социологии  мы можем найти в работах русских религиозных философов. Леонтьев не принадлежал к когорте этих философов, он был носителем идей так называемой «натуралистической социологии». Тем не менее, у него много мыслей, которые помогли бы создать целостное христианское видение общества и истории.  А мой личный опыт  работы в удушающей атмосфере либеральной социологии приводит к выводу:  уж лучше никакой социологии, чем социология либеральная.   Либеральная социология порождает тех самых мертвецов, о которых писал поэт Александр Блок в 1912 году.

В.Ю. Катасонов, проф., д.э.н., председатель Русского экономического общества им. С.Ф. Шарапова