Широко распространено мнение, что экономические законы объективны, что они являются законами природы, причём – как природы, объемлющей человека, так и внутренней человеческой природы. Они фундаментальны, неизменны, и потому задачу экономической науки видят лишь в отыскании и формулировке этих законов. Таких позиций придерживаются как представители марксистского взгляда на экономику, так и экономисты либерального направления. Но верен ли такой взгляд? Мы попытаемся обосновать иную точку зрения. Её суть в том, что экономические законы – порождения нравственности. Они определяются теми нравственными установками, которые приняты обществом в сфере хозяйственной деятельности.

Желая доказать объективность экономических законов, часто говорят о непреодолимом стремлении человечества к расширению производства. Это стремление, базирующееся на разделении труда, порождает рынок и вытекающие из него законы спроса и предложения. Адепты марксистской традиции видят в этом стремлении первопричину, определяющую характер общественного строя. Либеральные экономисты этот процесс рассматривают как стремление к некому «естественному» хозяйственному порядку, который определяется двумя постулатами: 1) каждый участник стремится максимизировать свою прибыль и 2) он делает это «цивилизованно», не применяя внеэкономического принуждения. Именно эти постулаты берутся в качестве «правил игры» в экономику, и из них выводятся те экономические модели, которыми заполнены толстые тома современных «Экономикс».

Но если вглядеться в эти постулаты более пристально, то станет ясно, что это никакие не «вечные истины» и не «естественное» состояние человечества, а некие конкретные моральные нормы, которым следует общество в хозяйственной деятельности. А значит, анализировать их надо с точки зрения известных моральных систем, и в первую очередь – христианства.

В основе христианского мировоззрения лежит убеждение в падшести мира и в том числе – человека. Однако, согласно православным воззрениям, никакого «естественного » уровня падшести нет. Естественна святость, а всё, что ниже её, – грех, падшесть, которая может иметь большую или меньшую степень. Но возможно, хотя и с огромным трудом, избавление от этой падшести, выдавливание её по каплям, прежде всего из душ человеческих. Но укореняясь в душах, высокие моральные установки постепенно овладевают и обществом в целом. Иначе говоря, возможно существование обществ с разной моралью. И с этой точки зрения указанные две моральные предпосылки – стремление к большей прибыли и цивилизованность – далеко не идеал. Это довольно низкого качества моральные нормы общества «гомо-экономикус », людей, для которых главное – грести к себе. Но тут же скажем, что это и не край распределения: отсюда по воображаемой моральной оси можно идти и вверх, и вниз.

Сначала пойдём вниз. Отбросим второй постулат – «цивилизованность», не дающий людям окончательно превратиться в зверей, и заменим его другим: «сильный всегда прав». В результате получится криминальное общество, где материальное благополучие завоёвывается силой: вымогательством, рэкетом, заказными убийствами, агрессивными войнами. Однако ясно, что криминальный способ сам не может обеспечить эффективное производство. Он может только паразитировать на каком-либо другом способе – капитализме или социализме. Нужно заметить, что «постмодерн » ясно показал свою криминальную, насильническую природу. Только плюс к этому в арсенале его технологий содержится и другое средство – обман, манипулирование сознанием.

Но по моральной оси от «цивилизованной» экономики можно идти и вверх. Если при капитализме распределение происходит по капиталу, то при социализме – по труду.  Другими словами, социализм вместо первого постулата о максимизации прибыли вводит иной. Мораль социализма – мораль трудовой справедливости: «от каждого – по способностям, каждому – по труду». И из этого принципа выводится вся модель социалистической экономики, включая и стоимость. Капитализм приравнивает труд и капитал. Там рабочая сила – товар, её покупают наряду с сырьём и другими «факторами» производства. Поэтому и стоимость там является компромиссом между покупателем и производителем. При социализме капитал в формировании стоимости не участвует – её определяет труд. Во всяком случае, так должно быть при социализме – о всех искажениях этого принципа при реальном социализме мы речь пока не ведём. «Получи столько, сколько ты наработал, и покупай по цене, определяемой вложенным трудом». Иначе говоря, именно там верна трудовая теория стоимости.

Здесь мы подошли к важному моменту: стоимость – вовсе не объективная, «натуральная » категория. Наоборот, стоимость есть функция нравственности. И если подумать, то это вовсе не должно вызывать удивления. Если, как мы поняли, законы экономики являются следствиями принятых обществом моральных установок, то это верно и относительно стоимости как одного из этих законов. Более того, именно механизм вменения стоимости и является одним из каналов внедрения морали в хозяйственную деятельность. Повторимся: стоимость не существует «объективно », а «вменяется». Вменяется обществом (или небольшой его частью, контролирующей сферу экономики) в соответствии с его целями и приоритетами. При капитализме механизм выявления стоимости через рынок вполне адекватен обеим постулатам капитализма, так как даёт «цивилизованно», не кнутом, а пряником реализовывать страсть к наживе. При социализме стоимость определяется трудом, и только им. И с точки зрения христианской морали, всегда высоко ставившей труд, такой принцип «трудовой справедливости» нравственно выше эгоистического стремления к прибыли.

Таким образом, выдвигая трудовую теорию стоимости, классики политической экономии вовсе не ошибались. Однако они неверно очертили сферу компетенции этой теории. На стоимости как мере труда возможно построение хозяйственной системы. И такая система будет иметь достаточно высокий моральный статус. Но «естественным » образом из увеличения производства такая система не вытекает. Оценка хозяйственной деятельности трудом может господствовать, если присвоение «по капиталу » невозможно, т.е. когда капитал не находится в частных руках. Общественная собственность – вот необходимое условие адекватности трудовой теории стоимости. Классики же выводили эту теорию из реалий капитализма и рассматривали её как универсальный, «объективный » закон, применимый ко всем хозяйственным моделям вообще. Но парадокс в том, что для капитализма, из анализа которого и возникла трудовая теория стоимости, эта теория оказывается неадекватной. И причина, как вы уже указывали, в нравственных предпочтениях: при капитализме ценится не труд, а личная прибыль. И в соответствии с этими приоритетами выстраивается вся система экономических оценок.

Итак, трудовой теории стоимости лучше присваивать предикат не «верно», а «хорошо ». Но и это не идеал. Ведь у всех разные способности, разные возможности производить. Инвалиды, дети и старики вообще вне производства, но они должны получать свою долю продукта. В идеале больше всех должен получать не самый трудолюбивый, а самый нуждающийся. Но ведь, по сути дела, это и есть коммунизм – тот зыбкий мираж, к которому стремился советский проект. Однако ясно, что такое возможно, когда в обществе господствует не дух наживы и даже не трудовая справедливость, а христианская любовь, когда общество становится семьёй, где царит не желание урвать побольше, а стремление послужить ближнему. Тут работают не ради прибыли и даже не ради хлеба насущного, а ради Бога и ближнего. Такое общество возможно лишь при высочайшем нравственном уровне его членов. Причём нужна именно христианская нравственность, когда на первый план выходят такие христианские добродетели, как жертвенная любовь к ближнему, терпение, смирение.

С этой точки зрения наш реальный советский социализм был противоречив. С одной стороны – произвол в ценообразовании, которое вовсе не старалось следовать трудовой теории стоимости. А с другой – элементы коммунизма, о которых теперь тоскует население, вспоминая бесплатные квартиры, практически бесплатный транспорт, образование, путёвки, обеспеченность содержательной работой и пр. Но гибель советского проекта надо связывать не с теоретическими ошибками экономистов. Дело в другом – в том, что создание общества более высокого типа невозможно без более высокой нравственности его членов. В противном случае неизбежны принуждение и демагогия. Но оказалось, что для воспитания нового человека недостаточно изменить общественные отношения и ликвидировать частную собственность – нужно подлинное изменение сознания. А это может сделать исключительно Церковь, которая не только имеет громадный опыт индивидуальной работы с душами, но и располагает для этого адекватными средствами. Однако именно она-то и оказалась в атеистическом государстве не просто ненужной, но жестоко гонимой. Так что в конечном счёте советский проект погубил его атеизм.

Итак, коммунизм немыслим без религии, без христианской веры. Но и само христианство недвусмысленно утверждает, что «экономика любви», включающая общность имущества и братские отношения между людьми, является общественным христианским идеалом. О нём ярко повествуют Деяния апостольские (Деян., 2:44–45; 4:32–36), о нём учат Святые Отцы, в частности – святитель Иоанн Златоуст, его в виде общежительных монастырей всегда старалась реализовать Церковь в своём земном пути. Иногда этот синтез получал название «христианский социализм» или «христианский коммунизм». Но не в названии дело, а в том, что общество, живущее по принципу: «от каждого по способностям, каждому – по нужде», – это подлинный идеал, по отношению к которому можно ранжировать все остальные хозяйственные системы.

Отметим важный момент этого идеала – его аскетизм. Конечно, он не предполагает обязательное умерщвление плоти и полный отказ от материальных благ. Но примат духа над плотью (а именно таким должно быть соотношение между этими сферами человека) влечёт определённое самоограничение потребностей, отказ от роскоши и излишеств. Однако принцип аскетизма вовсе не влечёт за собой сворачивание производственно- хозяйственной сферы. Хозяйство в земной жизни человека останется всегда, ибо «в поте лица твоего будешь есть хлеб…» (Быт., 3:19). Но хозяйственная сфера призвана по возможности облегчить этот удел, освободить человека от тирании добывания «хлеба насущного ». Кроме того, существование более высокого общества всегда ставит перед ним задачу своей защиты от окружающего мира, в том числе и защиты военной. А для этого высокий хозяйственно-технологический уровень совершенно необходим.

Всё сказанное приводит к выводу, что знаменитый закон соответствия производительных сил и производственных отношений неверен. Налицо достаточное количество исторических фактов, ему противоречащих. Так, наш советский социализм возник в стране далеко не с передовыми производительными силами, а погиб он как раз в условиях несравненно более развитых производительных сил. И наоборот, коммунизм возможен и в условиях слабого развития производительных сил. Яркий пример тому – государство иезуитов в Парагвае, где в течение полутораста лет цвело удивительное общество, где строгий коммунизм успешно сочетался с христианской верой. Поэтому думается, что более адекватным является другой закон – соответствия производственных отношений моральному уровню общества. А моральный уровень общества вовсе не обязан следовать развитию производительных сил.

Несколько слов о «постмодерне ». Конечно, за окном – время жестокое, которое, скорее, напоминает криминальную экономику, только на уровне международных отношений. Причём России в этой экономике предназначена роль крепостной крестьянки, которая должна три дня гнуть спину на барина, а три – на себя. Но сказать хочется о другом – о постмодерне в понимании экономических явлений. В классический период экономическая наука носила название политической экономии, где слово «политическая» фактически означало присутствие нравственных оценок. А они совершенно необходимы, ибо истина двусоставна: она говорит о том, «как есть» и «как должно быть». Совершенно необходим нравственный анализ и экономики постмодерна. Главный недостаток «Экономикс » – как раз в отсутствии нравственной компоненты в осмыслении, а потому нынешнее засилье многочисленных «Экономикс» к добру не приведёт. Они не несут никакого серьёзного осмысления явлений, а скорее, являются лишь научным прикрытием той безобразной экономики наживы, с которой все мы теперь воочию знакомы.

В заключение одно замечание. Автору менее всего хотелось бы получить упрёк в утопизме. Упоминая о разном моральном качестве экономик тех или иных обществ, автор далёк от призывов скорейшим образом реализовать христианский социализм. Для этого современные люди морально не готовы (и – кто знает – может быть, уже и не будут готовы никогда). Речь идёт о другом – об особом методе анализа экономических явлений, когда превалирующей становится нравственная точка зрения. Думается, что прогулки по моральной оси дадут очень много для понимания экономических явлений. Но нужно помнить, что для этого необходимо вооружиться наиболее авторитетной моральной системой. Несомненно, ею является христианское нравственное учение. И мы, наследники великой Святой Руси, имеем все возможности для осмысления экономических явлений с подлинно нравственных позиций.

Н.В. Сомин, к. физ.-мат. н.