Беседа с православным предпринимателем из с.Отяково Боровского района Калужской области Александром Рыженковым, восстанавливающим в своём селе полуразрушенный храм

Калужская область поразила меня ухоженными полями. Всё засеяно, всё взошло. Перелески, долины. Прекрасный день, яркое солнце и много-много лёгких белых облаков. Всё кажется умиротворённым и тихим, как в детстве. И отплывают в уголки сознания прошлогодние пожары в России, и улетает куда-то саранча, и даже Барак Обама на какую-то секунду кажется милым чёрным парнем, весёлым и белозубым. Светило высокое солнце, дул ветер, и на душе было светло. И только где-то там, в далёком Триполи, по-прежнему разворачивались апокалипсические события и падали сверхтяжёлые бомбы на живых людей – многотонные «хау ду ю ду» от доброго парня Обамы…

Редкий случай – меня везли в машине. Обычно я езжу сам и преодолеваю приличные расстояния. Но вот в последнее время что-то стал засыпать за рулём. А это плохой признак. Так что я ехал и наслаждался. Но сердце всё же было, как всегда, чуть сжато: вот я вижу зелёные поля, по которым волнами гуляет ветер, и это так хорошо, это говорит о чьей-то заботе и ответственности. Но как же трудно возродить полуживую Россию! Все мы знаем её проблемы, знаем и собственные немощи. Поля – полями, а дорога донельзя разбитая. Вот показалась деревня, а дома – убогие и по большей части пустые. Нет той сельской жизни, нет сельских простых и открытых людей наподобие обитателей гоголевской Диканьки – всё сметено человеческой гордыней, алчностью и злобой. Большевики, коммунисты, перестроечники, либералы – всё одно, всё одинаково: чуть что – сплошной волчий оскал…

Мимо на всех парах пронёсся, сотрясая дорогу и поднимая цунамическую пыль, чёрный «Лексус». И чего гонит… Культура… Да… Всё дело в людях. Человеческий фактор. Не преобразится человек – и всё рухнет, пропадёт, развалится. Сказано: Господь долготерпелив и многомилостив. И это действительно так. Но иногда Его терпение иссякает и начинается вразумление. Для опустившегося народа это – война и социальная беда, гражданский раздрай и коллапс. В великой беде наступает порой коллективное прозрение, которое было невозможным в мирной расслабляющей жизни. Ну а если и там не наступает, то народ исчезает с лица земли, как исчезли когда-то варвары и гунны…

Не дай Бог дожить до такого вразумления. И тем не менее его отголоски доходят до нас отовсюду – из Ирака и Пакистана, с Кавказа и Молдовы, с Голанских высот и Крыма, с Украины и Грузии…

Беда…

Но как же красиво гуляет ветер по нивам, как ярится солнце и как неспешно и величественно плывут облака… Неужели мы катимся к концу? Какой чудный мир даровал нам Господь, какой изумительный по совершенству и гармонии! Недавно на даче любовался соседским садом. Там росли облепиха, туя, какие-то высокие белые цветы – и по ним струящимися каскадами изливались лучи солнца, ласковый ветерок качал ветки яблонь, и в воздухе носились в разных направлениях мириады сияющих пылинок – цветочная пыльца, напояющая ароматами всё пространство. Пела какая-то птица – и всё казалось устроенным на века…

То же ощущение появилось и в Калужской области. И – прилепилось к сердцу тополиным пухом. Какая-то смутная надежда на то, что всё будет хорошо. Главное, чтобы человек пришёл к Богу – и чем скорее, тем лучше. А там Господь всё управит.

***

Мы ехали в гости к местному предпринимателю – фермеру Александру Рыженкову, в прошлом – военному лётчику, который с 1972 года по 1986-й отлетал в транспортной военной авиации. Служил он и в Афганистане. На пенсию ушёл в тридцать семь, так как на той службе год шёл за три. Достигнутые результаты – пенсия, аритмия, кардиостимулятор и приход к Богу. Поселился он в селе Отяково под Боровском, в доме, где с давних времён жили его предки.

У Александра Викторовича – характерная внешность русского богатыря. Чем-то похожий ещё и на актёра Петренко, он отличается сдержанностью, высоким ростом, крепким телосложением и испытующим взглядом.

– Тут на меня смотрят как на дурака, – говорит он и смеётся. – Зачем-то приехал сюда из города, чего-то там на ферме разводит, да ещё и храм в полузаброшенном селе восстанавливает.

***

О храме – отдельно. Он сразу поразил нас красотой и простотой. Прекрасной нежно-розовой расцветки, с золотыми куполами. Слева от него – полуразрушенная колокольня и такой же притвор. Всё это надлежит восстанавливать. Но удивительно другое. Заходишь в храм – и кажется, что ты где-то в Москве. Добротный, прекрасно отделанный изнутри храм с резным Распятием ручной работы, с полом, уложенным тёмно-розовой плиткой, с византийскими витражами на окнах и протянутыми цветными солнечными бликами от них на том же полу. Как красиво… И появилось ощущение, что храм вознёсся здесь как-то сам собою… Однако за каждым воссозданным его фрагментом стоял человек и его кропотливый ежедневный труд.

У Александра – ферма. В ней – коровы, овцы и свиньи. Всё ухожено, все накормлены. Работников – минимум. Всё, что реализуется и приносит какие-то деньги, идёт на помощь малоимущим людям и на восстановление храма. И совсем немного – себе, на поддержание жизни.

***

– Александр Викторович, я обратил внимание, что у вас забора нет. Это – черта вашего характера. Значит, вы доверяете людям.

– Простое нерадение (улыбается). А если серьёзно, я не люблю металлические заборы, особенно в деревне. Ключи от двери вешаю в определённом месте, около двери. Нигде, правда, это не афиширую, но и от людей ничего особенного не скрываю.

– Я езжу на службу под Волоколамск и каждый раз в одном месте вижу особняк на пригорке, с пятиметровым забором, колючей проволокой и радарами. Видимо, какой-то значимый человек там внутри выгуливается, как в тюрьме. Непросто ему живётся-то!..

– Да ему стыдно за то, что он так живёт, вот он на глаза людям и не показывается. Закрылся от всех, чтобы его не видели…

– В любом случае, туда даже не хочется лишний раз и смотреть-то, того гляди на прицел поймают. Ладно. Каждый за себя когда-нибудь сам даст ответ.

– И за забор тоже.

– Вот именно. А на ваш дом смотреть хочется. Открытый он, уютный и приветливый. Скажите, а когда вы пришли к Богу? Простите за неожиданный вопрос. С детства что-то ощущалось?

– Меня маленького бабушка Прасковья водила в храм, это я хорошо помню. И я её всегда с радостью поминаю. Матушке моей тогда, видимо, было некогда, а отец у меня умер, когда мне было всего четыре года. Мать воспитывала троих детей. И то, что меня всё-таки окрестили, – слава за это Богу! Ведь времена-то были советские …

– Как вы стали лётчиком?

– Всё моё детство рядом со мной гудела взлётно-посадочная полоса. Я жил тогда рядом с Чкаловским военным аэродромом под Москвой около Щёлкова. Там я мечтал стать лётчиком – и домечтался. Поднялся в своё время на небо и посмотрел сверху на свой город, на свой дом. А летал я в военной транспортной авиации с 1972 по 1986 год. А там год шёл за два, а вовремя войны в Афганистане – за три. Когда пришла пора пенсии, я не стал чего-то ждать, а сразу же и ушёл. А во время службы случилось так, что я даже мать не сумел похоронить. Началась война в Афганистане, и у меня практически не было возможности выбраться из командировки домой. Но когда мне позвонил брат и сообщил о её смерти, я, как дезертир, всё бросил, долетел на вертушке до Ташкента, оттуда – в Москву, с вокзала на такси – домой, но было уже поздно. На могиле у матушки лежали ёлочьи лапы. Так что не попрощался я с ней… Она мне часто снится – всегда больная… Хотя я неизменно поминаю её в молитвах. Ну да ладно…

– Какие были ощущения, когда первый раз поднялись в воздух?

– Сбылась мечта! Восторг! Я ведь летел прямо над нашим домом и видел, как наша малышня играет на детской площадке, как в огороде ковыряется моя матушка. И я был счастлив. Не от того, что я забрался так высоко, а потому, что могу наблюдать за жизнью на земле с неба. А иногда в другой раз взлетаешь – и вокруг пасмурно. Но потом пробиваешься сквозь облака – и вокруг тебя изливается солнце! Оп-п! Совершенно неожиданная красота!..

– Когда родилась ответственность перед Богом, чувство, что все мы ходим под Ним?

– Через скорби, известное дело… Я лежал в 2000 году в Бакулевке из-за аритмии.

– Наверное, причина тому – постоянная напряжённость от работы лётчиком?

– В советское время просто так год за три не давали. Многих моих ребят-сослуживцев уже давно нет. Отлетались… Сейчас парят в другом месте. Так вот к нам в палату пришла сестра милосердия и спросила, желает ли кто из нас исповедоваться и причаститься. И дала мне литературу, поскольку я был совершенно не в курсе, как готовиться к Таинствам. На следующий день пришёл батюшка, и тогда в первый раз я исповедовался, но как-то всё сухо получилось. Без сердца. Однако операции тогда удалось избежать. Затем через некоторое время я вновь попадаю в Бакулевку, и опять приходит в палату всё та же сестра милосердия и снова предлагает исповедоваться и причаститься. На этот раз исповедь получилась искренней. И я наконец сподобился причаститься Святых Христовых Таин. Вот оттуда, наверное, всё и пошло. Ну и лепта бабушки Прасковьи, конечно, не пропала даром. Душа-то – христианка!

– Да, Тертуллиан был прав! Скажите, а когда образовалось ваше хозяйство? И какими средствами вы взялись восстанавливать храм?

– С 2006 года я стал сюда приезжать, особенно себя нигде не афишируя, и всё организовывать. А восстановительные работы начал на свои сбережения. Они у меня были. После ухода из армии мы открыли свою фирму, и она приносила тогда доход. Так что деньги были. А что касается фермы, то здесь был арендатор, который хотел всё это продать. И я подумал – а почему бы её не приобрести? Так что всё мы оформили, и я взял ферму с тридцатью овечками.

Отсюда моё хозяйство и пошло. При этом ничего не планирую, всем, как говорится, управляет Господь.

– А что представляет собой ферма на сегодня?

– Семьдесят три овечки, сорок четыре головы быков…

– Быков?!

– Да. Коров – три штуки и три тёлочки. Свиней много – больше ста. Хозяйство отвлекает. И от храма, и по финансам. У меня на ферме – зоотехник-узбек, хороший специалист, и два его родственника.

– А на восстановление храма благословение получали?

– Да. От благочинного.

– А как реагировали местные люди на ваши труды?

– Поначалу все как один сомневались и не верили, что это возможно. Тем не менее работа началась. А вот когда получили благословение от правящего владыки Климента, митрополита Калужского и Боровского, то работа пошла гораздо активнее.

– Документы исторические на храм были?

– Нашли. И вот что интересно: в народе храм уже давно именуется в честь Георгия Победоносца. На самом деле он – храм Благовещения Пресвятой Богородицы с двумя приделами – Георгиевским и Усекновения главы Святого Пророка Иоанна Предтечи. По сути, храм – воинский. Во-первых, в нём есть придел во имя Святого великомученика Георгия. Во-вторых, в 1788 году во время Русско-турецкой войны указом Екатерины II 11 сентября – день Усекновения главы Иоанна Предтечи – был объявлен днём поминовения русских воинов, погибших за Отечество. Ну и, в-третьих, сама Владычица наша Пресвятая Богородица неспроста ведь именуется Взбранной Воеводой!

– Скажите, а кто так поля хорошо засеял? Мы ехали к вам и удивлялись. Ведь дальше в южном направлении ничего подобного уже нет. Такое ощущение, что мы вернулись в прошлое. В хорошее прошлое.

– Здесь хороший хозяин – генеральный директор колхоза «Москва» Белецкий Михаил Сергеевич. Он помогает с техникой, с сенокосом.

– А ведь вы – счастливый человек. Прекрасна жизнь, когда сбываются все мечты. Вы были и лётчиком в небе, а теперь вот трудитесь на земле и восстанавливаете храм, чтобы потом, милостью Божией, быть принятым в Небеса Обетованные… Конечно, жизнь ваша была непростой, она покрутила вас и поломала, но здесь важен сам вектор, избранное вами направление. А оно неуклонно ведёт к Богу.

– На восстановление храма я ходил брать благословение ещё и к отцу Власию, духовнику Пафнутьевского монастыря. Это – в ответ на сомнения моих знакомых, которые всячески отговаривали меня от этой затеи, утверждая, что хоть ты золотой храм в пустом селе поставь, а раз прихода нет, так, значит, никто и ходить туда не будет. Батюшка тогда помолился и сказал, что сам Георгий Победоносец на белом коне будет мне помогать. Я очень воодушевился этому и обрадовался, и хотя конь у меня сегодня –только железный, мне был явлен знак Божественного благоволения: на праздник Преображения Господня, когда только-только началось строительство, на куполки храма сели двенадцать аистов и долго-долго там находились. До утра. Это был очень хороший знак.

Часто не хватает средств на дальнейшее восстановление храма, но Промысл Божий всякий раз приводит ко мне людей, готовых помочь в этом благом деле. Недавно Александр Сергеевич, местный резчик по дереву, сделал для храма прекрасное большое Распятие – и всё это совершенно безвозмездно, хотя работа такого рода очень дорогая. Вот так всё и получается. Делаем всё потихоньку и постепенно продвигаемся вперёд. А как приятно заниматься таким Божиим делом! Кстати, главный придел – изначально летний, и служить в нём можно только летом. А вот в двух приделах была печка – и там служили зимой. Но до этого ещё далеко. Дай нам Бог силы хотя бы колокольню в этом году восстановить. Может, потом поднимем ещё и трапезную.

***

Александр помогает местным многодетным семьям. Правда, иногда его доброту искушают то чьи-то пьющие родители, то некая гулящая бабушка, приведшая в дом, где живёт с внуками, любовника. В общем, жизнь во всём её «весёлом разнообразии»… А вот в соседней деревне на Пасху в одной православной семье родился седьмой ребёнок. И Александр помогает этой семье с большой охотой и радостью. А как же иначе – Божее дело. На престольные праздники раздаёт прихожанам мясные подарки. Да и другим местным жителям его продукт достаётся почти задаром. Зато вот продавать продукцию фермы, как сам признаётся, не умеет. Да и трудно сегодня это делать индивидуальному фермеру – получаются копейки…

Пытался для детей Отякова организовать досуг – предложил им вязать крапивные веники и сдавать их на ферму для птицы. Тут ничего такого страшного нет – берёшь рукавицы, да и вяжешь. Два веника – литр молока. Или килограмм мяса. Или столько-то яиц. В общем, это была и форма небольшого заработка, и способ сделать так, чтобы дети не болтались и не бездельничали. Но не пошло. Кто-то было чего-то там начал, да так же быстро всё и закончил.

***

– А есть люди, которые постоянно помогают вам в восстановлении храма?

– Да. Это, например, Александр Дмитриевич Лавров, боровский реставратор. Он и подсказывает, и помогает. Я-то ведь не специалист в этом деле. Спасибо ему, он – бескорыстный человек.

– А храм на каком-то балансе значится? Скажем, как памятник федерального значения?

– Да никак не значится. Хотя храм – 1798 года. Его нет даже на балансе епархии. Но он постепенно воскресает. На его восстановление есть письменное благословение правящего архиерея. Так что всё со временем войдёт в своё русло. Кстати, испрашивая благословение, я писал, что через восстановление храма хочу искупить грехи своих предков. Ведь здесь они и молились. Возможно, тут молилась и моя мать.

Когда благочинный потребовал обследования фундамента, возникли финансовые трудности. Это – дорогостоящее мероприятие. Но на Казанскую к нам неожиданно приезжает бригада!.. А до этого здесь была экспедиция от Министерства культуры по охране памятников. Приехали, чтобы посмотреть на руины, а здесь полным ходом идёт реставрация! Всё было уже в лесах, менялись карнизы, пилились камни и так далее. Руководитель группы как увидел храм, так и сказал: «Чудеса-то какие! Кто вам помогает? Епархия?» – «Да нет. Сами…». – «Так вы ктитор?» – «А кто такой ктитор?» – «Ну это как донатор. Донор. Вы имеете полное право носить имя ктитора храма». И я с удовольствием сейчас себя так называю. Ктитор – это физическое лицо, которое за свой счёт занимается восстановлением и строительством храма. Или же собирает на это дело средства. У меня и визитная карточка такая есть.

***

На молебен в храм уже далеко не в первый раз приехал иеромонах Силуан из Пафнутьевского монастыря. Подтянулись и местные люди, правда, в весьма скромном количестве. После молебна была отслужена панихида, а потом батюшка обратился к народу с проповедью. Все внимательно слушали пастырское слово на вечную тему покаяния и памятования смертного часа. Затем к отцу Силуану подошла молодка с ребёнком и что-то повелительно ему сказала. Выяснилось, что она хотела окрестить своего младенца. Приготовили купель, принесли младенца, и опять женщина стала в повелительном тоне разговаривать с батюшкой. Отец Силуан тихо сделал ей замечание: «Как же вы дерзко разговариваете со священником!». Но женщина, кажется, так ничего и не поняла. Не ожидая окончания крестин, мы прошли в колокольню. Там внутри была освещённая каморка, а в ней находился Александр Сергеевич, тот самый резчик. Распятие у него получилось и впрямь замечательное. Дело в том, что резные Распятия несвойственны традиции русского православия и появились у нас сравнительно недавно – где-то в конце восемнадцатого – начале девятнадцатого века. Мы больше ориентировались на иконы, то есть на плоскостное изображение святых, чтобы не привлекать взоры молящихся к излишне объёмным, а стало быть, и более плотским художественным интерпретациям. Слишком натуральные резные фигуры телесного цвета из дерева нарушают принцип аскетического восприятия образа, и не раз было замечено, как экзальтированные прихожанки порой слишком пристрастно лобызают Распятия. И в результате получается не молитва, а кощунство. Александр Сергеевич добился того, что фигуры Господа Иисуса Христа, Матери Божией и апостола Иоанна Богослова несут в себе аскезу.

Я попытался было сфотографировать резчика, но тот категорически воспротивился.

– Не надо! Я не для рекламы работаю. А кроме того, могут ещё и разорвать на части. Меня и так уже приглашают на разные работы, но я хочу быть здесь. Моё место – тут.

В этой же каморке он и зимовал. Небольшого роста, собранный, внутренне просветлённый и талантливый человек. Чувствуется, что за его плечами – тоже большой и непростой жизненный путь.

***

Уезжать не хотелось. Эти люди, подлинные подвижники своего дела, жертвенно несли тепло своего сердца в едва тлеюшую духовную жизнь села. Из руин – Божией милостью и человеческим порывом – восстанавливается Георгиевский храм, чтобы вести духовную брань за спасение погибающих людских душ.

Перед прощанием Александр смотрит на меня, и в глазах его – неожиданно строгая печаль и предвидение:

– Не знаю, что будет завтра, какие пертурбации. Не исключено, что храм могут снова уничтожить. Время-то сегодня больно тревожное. Но строить его тем более необходимо – этим мы посильно оттягиваем концы времён.

Беседовал корреспондент «Переправы» Михаил Алексеев

Перейти к содержанию номера