Нынешнее посещение Самары, невзирая на скоротечность, было на редкость радостным. Словно заново открывал для себя этот город – его церкви и святыни, – хотя доводилось бывать здесь и прежде. Уже ополовинился сентябрь, бабье лето вошло в полную свою силу, а потому ярко светило солнце и набережная красавицы-Волги так радовала глаз, что хотелось всё гулять и гулять по ней, ничем не тревожа душу, отдыхая от изрядно поднадоевшей столичной сутолоки. Однако приезд был, что называется, рабочим, а потому и распланирован радушными хозяевами буквально по минутам. Дело в том, что местная православная газета «Благовест», с которой меня связывали самые тёплые отношения, и которая время от времени публиковала некоторые мои вещицы, праздновала своё двадцатилетие. А это, скажу я вам, событие не из рядовых. И искреннее горячее приглашение высоко ценимого мною за талантливое перо и недюжинные организаторские способности Антона Евгеньевича Жоголева, безсменного редактора нынешнего юбиляра, да ещё возможность вновь увидеть и пообщаться с дорогим моему сердцу владыкой Сергием, маститыми собратьями по перу, знакомыми всей читающей России, выманила-таки меня из моего московского гнёздышка, невзирая на крайнюю загруженность, что традиционно выдаётся в начале каждого учебного года.

Итак, в компании ещё двух заезжих гостей – известного писателя Николая Михайловича Коняева из Санкт-Петербурга и издателя Игоря Николаевича Минина из Рязани – мы и начали этот неповторимый день, водимые неутомимой Ольгой Ивановной Ларькиной, талантливой писательницей и давней соратницей главного редактора. Ей-то и обязаны мы историей, что приключилась с нами, и память о которой буду хранить, наверное, весь остаток жизни.

Ещё выезжая из епархиальной гостиницы, были мы предупреждены о приготовленном для нас сюрпризе. Заключался он в том, что нас обещали провезти на то самое место, где в середине пятидесятых годов прошлого века случилось чудо, известное всему православному миру как Зоино стояние. И вот, наконец, мы на месте, на улице Чкалова. Увиденное там не могло не ввергнуть нас в печаль, оно так контрастировало с первыми утренними мажорными аккордами этого дня… То, что предстало нашему взору, оказалось изгаженной землёй с кучами бытового мусора, огороженной покосившимся бетонным забором, густо испещрённым скверными словами. Одним словом, мерзость запустения. Голоса наши как-то сразу поутихли, солнечного настроя как не бывало. Ну что ж, постоим ещё пару минут, повздыхаем, да и поедем, наверное. А что ещё прикажете тут делать? Да и определить точное местонахождение дома, встречи с которым каждый из нас ожидал с таким волнением, на этой свалке не представлялось возможным. Посетовали, как водится, о нашем прискорбном безпамятстве. Было заметно, как расстроился Николай Михайлович, написавший в своё время интересное повествование об этом событии, и которое позже, правда, в сильно изменённом виде, легло в основу нашумевшего фильма «Чудо», правда, под чужим именем. Ну что ж, случается.

Понурившись, потянулись было гуськом к микроавтобусу, и только тут обратили внимание, что всё ещё нет с нами нашей проводницы. Точно, она ведь, по приезду на это место, сразу же отлучилась, сказав, что попытается хоть что-нибудь узнать о печальной судьбе дома. Но не прошло и нескольких минут, как к нам подбежала запыхавшаяся раскрасневшаяся Ольга Ивановна и радостно сообщила, что ей удалось – вот чудо так чудо – обнаружить знаменитый дом в другом месте, совсем неподалёку…

Когда мы, слегка робея, вошли, отворив калитку, в этот небольшой залитый солнцем дворик в центре города, нас никто не встретил. Даже собачка не залаяла, потому как здесь её попросту не было. А значит, можно было чуть смелее двигаться к небольшому старому одноэтажному деревянному домику, выстроенному прямо на земле. Тот самый дом! Вспомним, именно здесь, в Рождественский пост, простая советская девушка Зоя собрала, наперекор воле своей верующей матери, друзей, чтобы весело отпраздновать Новый год. Тем же вечером, не дождавшись своего жениха Николая, она кощунственно пустилась в пляс с иконой, на которой был изображён его великий тёзка, святой Николай Чудотворец. И громогласно заявив при этом: «Если Бог есть, Он меня накажет…»

Бог есть. В этом через мгновение убедилась не только несчастная Зоя, но и её, пришедшие в ужас, и бросившиеся наутёк гости. Потому как случился страшный шум, порыв сильного ветра, ослепительные вспышки света. Что до их бездумной подруги, то она так и осталась стоять, словно поражённая громом, приросшая к полу, и прижав к груди икону. Окаменевшая в буквальном смысле этого слова, да так, что гнулись иглы шприцов. Только сердце девушки продолжалось биться. Живой труп. И так четыре месяца, 128 безконечных дней и ночей... В Праздник Рождества Христова иеромонах Серафим, приехавший сюда, как полагают, из Глинской пустыни, освятил эту комнату и отслужил водосвятный молебен. Ему единственному, девственнику, далась в руки икона любимого русского святого, после чего он произнёс слова о том, что знамения следует ждать на Пасху, иначе недалёк конец мира. Так оно и случилось. Долго ещё будет несчастная взывать к матери, ко всем близким с горячим призывом покаяться: «Молитесь, молитесь, в грехах погибаем!»

Известная в православном мире история. Позже следы прощённой Богом по предстательству святителя Николая девушки затеряются в психиатрических больницах. А безбожные власти постараются стереть из истории само событие, извратив суть феномена, объявив его чуть не мистификацией. Почему и по сей день находится немало людей, склонных считать случившееся в тогдашнем Куйбышеве плодом вымысла религиозных фанатиков. Однако параллельно со стоянием Зои здесь в то время происходило ещё одно чудо, и не сказать о нём значило бы ограничиться полуправдой. Событие, происшедшее на тихой куйбышевской улочке, подвигло тысячи советских людей креститься в православную веру, да так, что для всех желающих даже не хватало крестиков. И это в то время, как тогдашний правитель страны объявил открытую войну Матери Церкви, учинив, по сути, диоклетианово гонение на верующих, и публично грозя в самом скором времени показать по телевизору последнего попа…

Уже вечером, за дружеским чаем в редакции, и наслаждаясь беседой с замечательным русским писателем, протоиереем Николаем Агафоновым, конечно же, не мог не задать ему вопроса и о Зоином стоянии. Понятно, что многих сегодня, как и в те далёкие дни, интересуют доказательства, свидетельства очевидцев. На что многомудрый батюшка поведал историю об одном своём духовном чаде. Она, в ту пору ещё молодая женщина, попыталась было поздним вечером каким-нибудь образом проникнуть в таинственный дом, окружённый в те дни плотным кольцом конной милиции. И попросила об этом своего знакомого молодого человека, стоявшего тогда в оцеплении. Тот честно признался, что не имеет права этого делать, потому как существует строжайший на этот счёт приказ, в случае нарушения которого ему не снести головы. И тогда она полюбопытствовала: «А сам-то ты её видел?» На что мужчина молча снял милицейскую фуражку, обнажив белую как лунь седую голову… Окончив своё захватывающее повествование, батюшка, широко улыбнувшись, спросил меня: «Ну что, годится такое доказательство?»

И вот мы здесь. С этого самого момента время (вот уж мистическая категория!) самым замечательным образом преобразилось. Наверняка наше тогдашнее посещение заняло не более двадцати минут, но внутреннее ощущение его вовсе не было таковым. Осторожно, как-то бережно ступая по чисто выметенному асфальту, мы приблизились к порогу, неподалёку от которого были аккуратной горкой сложены автомобильные покрышки. Показавшийся в дверном проёме молодой высокий мужчина, выслушав наше желание пройти, если можно, внутрь дома, ответствовал, что скоро придёт жена. И как она решит, так и будет. Вот как.

Ждать, однако, пришлось недолго и стремительно вбежавшая во двор миниатюрная молодая женщина в спортивного покроя брючках приятно порадовала нас, сразу же пригласив в дом. Настя (так звали приветливую миловидную хозяйку этого дома) решительно потребовала не снимать обуви, ещё и извинившись при этом за безпорядок, связанный с ремонтом. Похоже, здесь меняли полы, но мы и не заметили никакого особенного безпорядка. Обстановка квартиры скромная, но было довольно опрятно и уютно. И первым, что войдя в ту самую комнату порадовало глаз, был небольшой иконостас в красном углу из недорогих бумажных икон, на верхней полочке которого, между иконками Спасителя и Богородицы, помещался иконописный лик архиепископа Мир Ликийских, святителя и чудотворца Николая. Некоторое время мы просто стояли молча, и каждому из нас, похоже, хотелось вобрать в себя, запечатлеть в сердце, в памяти, унести отсюда как можно больше впечатлений, каждую мелочь.

Стало очень тихо. И тут Ольга Ивановна предложила пропеть тропарь святителю, что было очень кстати. Ни разу, сколько помнится, не приходилось мне произносить любимые строчки с таким нежным волнением: «Правило веры и образ кротости…»

Настало время уходить. Сфотографировавшись на память, мы медленно двинулись к выходу. Я шёл последним и только сейчас заметил русоволосого мальчика лет десяти, забравшегося с ногами в кресло. Всё это время он сидел тихо в своём углу, возможно, поэтому мы, охваченные нешуточным волнением, и не обратили на него особенного внимания. Знаете, с некоторых пор стараюсь никогда ничего не загадывать. А тут… Господи, мне отчего-то так захотелось, чтобы этого мальчишку с хорошим внимательным взглядом умных голубых глаз звали так же, как того святого, с именем которого и была связана та давняя, страшная и прекрасная одновременно история, случившаяся в стенах этой комнаты. Так и подмывало сказать ему: «А хочешь, я угадаю, как тебя зовут?» Но я отчего-то воздержался. И, прежде, потому, что это вовсе не было догадкой, а было знанием. И уже покидая комнату, попрощавшись с ним, я всё же решился задать ему этот вопрос, дабы уличить в маловерии самого себя. И услышал в ответ то, в чём нисколечко не сомневался: «Коля».

Радость, какая радость! Захотелось сделать этому мальчику какой-нибудь, пусть даже самый пустяшный, подарок. Но, как назло, с собой не было ничего. Хотя, почему это ничего?! С самого утра в глубоком кармане подрясника лежало большое красивое яблоко, которое унёс с завтрака. Помню, уговорил поступить так же и Коняева, припомнив к случаю услышанное когда-то: «Яблоко не для сытости, яблоко - для радости», что очень понравилось Николаю Михайловичу. И вот его-то я и протянул сейчас Николаю.

«Как хорошо, что вы именно так назвали сына», - сказал я хозяйке, покидая этот дом. «А у меня и муж Николай!» - улыбаясь, ответила она. И это обстоятельство обрадовало меня и отчего-то не сильно удивило. Таким было это место, таким был дом, такой был день. Радость на радость. «Вы должны быть счастливой, - сказал я на прощание Насте, - меж двумя-то Николаями». И услышал в ответ: «Я очень счастливая!» Признаться, не часто встретишь сегодня такую искренность, открытость и приветливость, да ещё к совершенно незнакомым людям, явившимся в твой дом буквально с улицы. И только позже сам же себя уличил и укорил. Как же так? Отчего же двумя?

Есть мудрая пословица: «Разделённая радость становится больше, а разделённая скорбь меньше». Оттого и написал об этом, чтобы и вы немного порадовались. Только вот хочется, чтобы все мы в чём-то переменились, пусть на самую малость. И чтобы это святое, по сути, место, этот дом, стали бы местом паломничества многих тысяч православных людей со всех концов земли. Для чего власти богоспасаемого града сего изыскали бы с помощью Божией и предстательством Николая Чудотворца подходящее жильё для этой молодой русской семьи: мамы Насти, папы Николая и их сына. Тоже Николая.

Ирзабеков Фазиль Давуд оглы, в Святом Крещении Василий

Перейти к содержанию номера