Невелико Великое Герцогство Люксембургское – всего-навсего две с лишним тыщи квадратных вёрст. Раз в двадцать меньше нынешнего Подмосковья (ближнего вместе с дальним), а вот сыскать державу более славную – мудрено.

Проживают в Люксембурге в основном люксембуржцы, прозывающие себя лётцебургерами. Говорят лётцебургеры на своём исконном люксембургском наречии. Правда, учёные люди прибавляют, что сей редкий говор относится к германской группе индоевропейской семьи.

Вторая мировая война началась для Люксембурга нежданно и почти что негаданно. Конечно, можно сказать, что все войны, даже те, которых ожидают со дня на день, начинаются нежданно, но случай с Великим герцогством – «из ряда вон».

Начала боевые действия – задолго до того, как Великая герцогиня Люксембургская Шарлотта, разбуженная вестью о вторжении вермахта, начала экстренный самовывоз себя и своей семьи во Францию, – тихая и мирная люксембургская…бурёнка. Начала, как нетрудно догадаться, безо всякого объявления войны – так ничего и не промычав.…»

Странная война» (Drоle de guerre) разгоралась уже не на шутку: немец демонстративно гоготал, радостно окатываясь водой на виду у французского пулемётчика, а тот смолил свою цыгарку и показывал немчуре язык, а порою даже делал ему «козу».

Однажды – «в один из голубых и мягких вечеров» – заплутавшая, как гармонь, люксембургская коровёнка, перебираясь на немецкую сторону, зацепила рогом провод, ведший к упрятанному фугасу, и мост, заминированный германскими сапёрами, взлетел на воздух.

Если учесть, что французы учинять натиск не только не собирались, но и не собрались, а немчура – совсем наоборот, то получается, что нейтральная лётцебургская бодёнушка ещё задолго до начала войны выступила против будущего оккупанта – Германии – на стороне будущего победителя – Франции, поверженной одним махом побеждённой ею (юридически) Германией.

Этим, однако, дело не ограничилось: находясь под впечатлением случившегося, один из славных бойцов фюрера забрёл на минное поле и подорвался насмерть. Наблюдавший всё это другой боец, потрясённый двумя следовавшими друг за другом эксплозиями, хватил для успокоения нервов шнапсу и побрёл на ватных ногах до своих, но от пережитого и употреблённого запамятовал пароль и был застрелен своим же оловянным часовым. Так в один день 16-я пехотная дивизия генерал-майора З. Гейнрици («лихого Зигги») потеряла (перед броском на Францию) стратегический мост и двух ратников.

Той корове, – имя её так и осталось безвестным, – можно было с полным правом присвоить звание Героя Люксембурга, поскольку бравое тевтонское воинство заняло позднее Люксембург без потерь, а те двое незадачливых вояк стали единственными жертвами нечаянного коровьего Сопротивления будущей агрессии.

Однако формально-юридически лётцебургская бурёнка грубо нарушила извечный нейтралитет Великого герцогства, что, скорее всего, и побудило злопамятного и мстительного фюрера поквитаться с путающимся под ногами Люксембургом, а заодно и с его венценосным топ-менеджером Шарлоттой, бежавшей со многими приключениями в Новый Свет – в Канаду.

Всего несколько часов понадобилось бравым солдатам вермахта, чтобы те, грохоча сапогами и распевая «Хорста Веселя», вошли в Люксембург и принялись проводить опрос лётцебургских пейзан на предмет наличия у них сала, курок, млека и яек.

«Вечно нейтральный» Люксембург сопротивления не оказал (корова-диверсант – не в счёт!). И оказать его по большому счёту не мог. Да и не хотел. По условиям всё того же Лондонского трактата Великое Герцогство вправе было иметь лишь пограничную стражу численностью до 300 штыков.

Конечно, при желании можно было бы и «поупираться», тем более что крепости Люксембурга издавна считались неприступными, и исторически «сложилось мнение», что сие невеликое Великое Герцогство проще обойти и не связываться с ним, чем завоёвывать. Правда, с тех давних пор неприступные фортеции превратились в памятники архитектуры и фортификационного искусства, и жертвовать ими непонятно ради чего было бы сущим варварством. Тем более что сопротивление наподобие Брестской крепости означало бы для «лётцебургеров» лишать себя привычного уклада жизни с его арденнскими окороками, форелью, эклерами и мозельским. Это был тот самый редкий в жизни человека и государства случай, когда желания совпадают с возможностями.

Справедливости ради отметим, что соседи Люксембурга – Франция, Бельгия и Голландия – «упирались» из расчёта по шкале «оборонный потенциал/время сопротивления» не более люксембургского, а то и менее того. Хотя, как известно из курса арифметики, в делении на нуль смысла не так уж и много.

Разумеется, пускать к себе на постой чужие войска дело малоприбыльное и хлопотное, но всё ж лучше, чем война. Особой радости лётцебургерам приход незваных гостей, конечно же, не доставил, однако и не шибко опечалил: в конце концов в гости к немцам (хотя и без спросу) заявились такие же немцы. Или почти такие же. Причём во второй раз за последние четверть века.

Для крутого великогерманского патриота австрийца Гитлера они тоже были родные немецкие дети, оттого-то и присоединил в августе 42-го Люксембург (не виртуальный – в лице Великой герцогини Шарлотты, а реальный) – к своему рейху, запретив попутно в своём новом владении употребление французского языка как официального.

А самое-то главное – заставил лётцебургских парней тянуть солдатскую лямку. И познали они тогда неизречённую радость боевого задора. А те, кому особенно повезло, прокатились за казённый счёт ещё и в Россию, наигравшись досыта в футбол-волейбол в советских лагерях для военнопленных. Это не вам пивко с мозельскими раками и даже не грушевый ликёр потягивать, любуясь закатом в родных Арденнах.

В ответ, как утверждают люксембургские источники, «население страны объявило всеобщую забастовку, на которую немцы ответили массовыми репрессиями. Около 30 тыс. жителей, или более 10% всего населения, включая большинство молодых мужчин, были арестованы и высланы из страны».

Верится в некую «всеобщую забастовку», охватившую вовремя оккупации Великое Герцогство, пардон, рейхсгау, не шибко.

С трудом представляю себе начальство любивое и вымуштрованное, если не сказать выдрессированное чиновничество, прекратившее вдруг в едином порыве очищать поступающие к ним бумаги.

И куда бы направились они, уволенные, из своих уютных кабинетов?

Спустились бы в забой?

Встали бы с портфелями к доменным и мартеновским печам?

Ринулись бы батрачить у лётцебургского мужика, сменив карандаши на лопаты и вилы?

С ещё большим трудом представляю себе лётцебургских мужиков, переставших в знак протеста «брюхатить землю», как выражался бессмертный Кола Брюньон, и их благоверных жён, прекративших из солидарности доить по утрам своих надрывающихся благим матом бурёнок и копаться в огороде.

И уж совсем не могу измыслить себе лётцебургских сталеваров, погасивших доменные и мартеновские печи концерна АРБЕД, а ведь именно они, сталевары, составляли на тот момент основу лётцебургского пролетариата. Ведь стоит только остановить доменную или мартеновскую печь, и её придётся потом отстраивать заново.

Конечно, могли слегка побузить шахтёры и рудокопы, но и те до поры. До той поры, покуда сталевары не проломят им головы ввиду возможности остановки Её Величества Печи. Это в гестапо сознательные угольщики могли отделаться строгим отческим внушением, а со сталеварами шутки плохи, ибо «гитлеры приходят и уходят, а кушать хочется всегда».

Теоретически могли похулиганить лётцебургские финансисты, прекратившие переводить деньги с одних счетов на другие или, что более вероятно, начавшие переводить финансовые потоки не на те счета. Однако такая дерзость грозила бы им строгим гестаповским аудитом.

Единственно, кто действительно мог учинить забастовку, так это владельцы кафе и ресторанов, закрывшие свои заведения прежде срока и оставившие оккупантов без кофия с эклерами и мозельвейна.

Так что после слов о «всеобщей забастовке» да ещё во время войны на два фронта я бы поставил красным карандашиком знак вопроса. А то и несколько.

А теперь к вопросу об «аресте и высылке из страны 10% всего населения».

И куда их, позвольте полюбопытствовать, выслали?

В Сибирь?

В казахские степи?

В нейтральную Швейцарию?

А может, в Палестину с Гималаями?

«Темна вода в облацех».

А что бесспорно? А бесспорно вот что: Люксембург выиграл Вторую мировую войну!

Посудите сами: Люксембург в лице своей Великой герцогини Шарлотты (и резво эвакуировавшегося месте с нею правительства) записался в антигитлеровскую коалицию и, следовательно, примкнул к Победителю. А раз примкнул к Победителю, то формально-юридически и победил. Но ведь это-то формально-юридическое и есть самое главное! Главное, чтобы о Победе была БУМАГА, т.е. справка с подписью и печатью. И числом. И исходящим номером. Всё прочее – литература и макулатура.

А 1 января 1942 года Люксембург в лице своей Великой герцогини записался в антигитлеровскую коалицию, учинив свою подпись под знаменитой Декларацией Объединённых Наций. Записались в неё и другие, в частности, Сальвадор, Гватемала, Гондурас, Коста-Рика, Куба, Доминиканская Республика, Гаити, Никарагуа, Панама, Ливан. Чуть позднее они стали учредителями ООН. Здесь уместно будет напомнить, что правительства ряда стран-подписантов (бельгийское, норвежское, польское, югославское, чехословацкое, греческое, голландское) числились «правительствами в эмиграции», т.е.управляли своими странами лишь на бумаге.

Есть, правда, некий маленький нюанс. То, что мы называем обобщённо «Люксембургом», представляло собой две неравные части единого прежде целого: одна часть – это сама Великая герцогиня Шарлотта со своим мужем, прислугой и правительством, другая часть – все остальные лётцебургеры. Однако ЮРИДИЧЕСКИ она в своём суверенном, вернее, полусуверенном лице (поскольку делила власть с НАРОДОМ) и была «сражающимся Люксембургом». Сражавшимся и победившим. Но, как сказал некогда поэт, «это многих славный путь» – и голландцев с бельгийцами, и гаитян с либерийцами, и саудитов с иракцами и даже французов!

Дело, однако, кончилось тем, что вольные люксембургские стрелки, «отметившиеся» на советско-германском фронте, продолжали свои многочисленные грехи перед Россией по полной программе, частично восполняя какое-то время великую убыль России в здоровых и крепких мужских руках. Отметились лётцебургские и в Словении, в которой установлен даже памятник люксембургским жандармам, которых «насильно вдали от родины заставляли бороться против югославских партизан».

Долгожданный и уже изрядно подзабытый нейтралитет входил в Люксембург постепенно, и страсти по Люксембургу можно было бы уподобить музыкальному поединку: сначала бравые американские парни под звуки бодренького марша «Полковник Боджи (он же «Река Квай») вошли 11 сентября 1944-го («найн элевен фортифор») в столицу Великого Герцогства и откупорили виски по случаю взятия Люксембурга. Однако неожиданно для всех «случились Арденны», и уже 16 декабря над полями и холмами Люксембуржья лужёная немецкая глотка вновь, как и четыре года назад, пошла исторгать бравую «Эрику» и исторгала её вплоть до 7 февраля 1945-го, когда в Люксембург, насвистывая марш «Американский патруль» и жуя вечную жвачку, вновь вошёл, скрывая досаду на «арденнский казус», посланец Дяди Сэма в каске.

Посвистывали вместе с ними и доблестные лётцебургские канониры-волонтёры, возжелавшие вернуть своей маленькой, но гордой стране прежний «вечный нейтралитет». И было число их столь велико, что набралось в 1944 году на целую орудийную батарею.

О годах, проведённых в неволе, лётцебургские летописцы пишут весьма обтекаемо и скупо, отмечая, что «во время Второй мировой войны находившийся в руках немецких оккупантов Люксембург пережил насильственную германизацию».

«Насильственная германизация» немцев – это, конечно, звучит для русского уха так же загадочно, как, скажем, «русификация» ярославцев. Или воронежцев.

И ещё: из материалов Нюрнбергского процесса явствует, что за время оккупации Люксембурга «500 человек были убиты; кроме того, ещё 521 человек был незаконно казнён по приказу специальных трибуналов, так называемых зондергерихте. Многие в Люксембурге были подвергнуты гестапо пыткам и жестокому обращению».

Советские источники говорят, что «было казнено и погибло в концлагерях более 1700 люксембуржцев. Было разрушено свыше 59 тысяч построек, а общий материальный ущерб, нанесённый Люксембургу, составил 500 млн долл.» (Всемирная история. Т. Х. М.: Мысль, 1965. – С. 369).

Люксембургские официальные источники выделяют и ещё одну группу пострадавших от оккупации – призванных на службу в вермахт.

Повестки о мобилизации на борьбу с «жидобольшевизмом» получили 12 (двенадцать) тыс. человек. Справедливости ради надобно отметить, что в Люксембурге было весьма велико и число тех, кто хотел бы «уклониться от призыва», что можно было бы рассматривать в качестве рудимента психологии «вечной нейтральности». Таких пацифистов набралось в новодельном «рейхсгау» 3000 (три тысячи) голов.

Фюрера, «откосившего» в мирное время от службы в австро-венгерской армии, но пошедшего добровольцем в воюющую германскую, педагогические наклонности родных и близких новоявленных «уклонистов» весьма заинтересовали, и летом 44-го он решил познакомиться с этой публикой поближе, собрав и переместив её поближе к Берлину – под Потсдам, в местечко Заксенхаузен. Этим он существенно увеличил число лётцебургских, пострадавших за правду.

Теперь о войне, которую вёл Люксембург на чужой территории.

Итак, на своей земле Люксембург понёс потери приблизительно 1700 (одна тысяча семьсот) человек, а на Восточном фронте, то есть в России, бойцы Красной армии отправили в бессрочную увольнительную 3000 (три тысячи) лётцебургских человеко-голов.

Иными словами, воюя на стороне фюрера за Великую Германию, лётцебургеры потеряли людишек вдвое больше, нежели защищая свою собственную маленькую родину от той же Великой Германии, хотя благодаря герцогине Шарлотте был Люксембург юридически с СССР-Россией союзник, а Великой Германии и её фюреру столь же юридически противник. Одним словом, воевали лётцебургеры фактически на стороне своих (юридически) противников против своих (юридически) союзников.

Помимо этого, по данным ГУВПИ, в советском плену находились 1652 (одна тысяча шестьсот пятьдесят два) лётцебургера (кстати, больше, чем голландцев, датчан, шведов, норвежцев, испанцев и цыган, вместе взятых, но несколько меньше, чем бельгийцев).

Так что, если во время Второй мировой кто и выполнил знаменитый наркомовский завет «воевать малой кровью на чужой территории», так это Люксембург, превзошедший и затемнивший в том даже инглишменов и янки.

И ещё одно наблюдение: если главным в Олимпийских играх является участие, а не победа, то Люксембург исхитрился побеждать, не участвуя. Ну практически не участвуя.

А те четыре с лишним тыщи лётцебургских, коих нелёгкая занесла на Русь, можно было при желании рассматривать в качестве «сирот, оставшихся без материнского – великогерцогского) присмотра».

Именно об этом и писала Великая герцогиня Шарлотта великому и ужасному товарищу Сталину, умоляя его простить великодушно «заблудших малых сих», пошедших на Русь подневольно, а посему разрешить их, «несчастненьких», от уз.

Товарищ Сталин по неизречённому милосердию своему мольбам герцогини внял. А посему вольные люксембургские стрелки, «отметившиеся» на советско-германском фронте, вышли из-за проволоки (вместе с французами) прежде остального цивилизованного люда, чинившего на Руси великие злодейства. А мог бы этого и не делать: кто они таковы? Как говорил товарищ Черчилль, военнопленный – это тот, кто сначала пытается убить вас и терпит неудачу, а потом просит не убивать его.

Лишь несколько «особо отличившихся» лётцебургеров загремело потом по этапу в Сибирь «по вновь открывшимся обстоятельствам». Ну да товарищ Сталин никого даром не сажал.

Но недолго суждено было наслаждаться Люксембургу своим нейтралитетом: в 1949 году «вечный нейтралитет» вновь прекратил своё течение, когда за великие заслуги в деле защиты западной цивилизации, а пуще за умение «воевать малой кровью на чужой территории» «вступили» Великое герцогство в НАТО.

А ещё через год рота лихих люксембургских стрелков в составе ограниченного воинского контингента ООН отправилась выполнять свой интернациональный долг по защите «свободного мира» в далёкую Корею. Правда, война та закончилась суровой боевой ничьёй, однако американцев на ней поубивало немало, зато лётцебургских – всего лишь двоих: одного – в самом начале кампании – в 1950 году, а другого, – словно для симметрии, – под самый её занавес – в 1953-м. Имена героев выбиты на том же Монументе борцам за свободу и независимость. И кто знает, если бы не эти два бойца, может, и скинули бы «ооновских», как прежде Врангеля, в сине-море? Ведь «и крыло мухи имеет вес», как учили нас Старцы.

Б.А. Куркин, проф., д.ю.н.

Перейти к содержанию номера