Очень многие вещи, о которых мы сейчас пишем, стали нам понятны далеко не сразу, порой через годы после какого-то первого импульса. Что это был за импульс, трудно объяснить, но, как правило, всё начиналось со смутного чувства: неловкости, беспокойства, внутреннего протеста... Логически мы обосновать этого дискомфорта не могли, а в случае, о котором сейчас расскажем, даже поначалу стыдились своей негативной реакции.

 

Необычный конгресс

 

Летом 1994 года, приехав на международный конгресс по социальной психиатрии в Гамбург, мы увидели странную картину: заметное число делегатов конгресса выглядели как душевнобольные.

 

«Удивительно! Почему западные врачи так похожи на своих пациентов?» — подумали мы.

 

Но вскоре выяснилось, что это натуральные пациенты. Мы снова изумились: как можно показывать больных людей огромному залу, будто зверюшек в цирке?

 

Западные коллеги снисходительно улыбулись стереотипности нашего мышления и объяснили, что мы являемся свидетелями величайшего гуманистического эксперимента. Впервые на научном конгрессе пациенты психиатрических клиник, в том числе и страдающие глубокими расстройствами, будут делать доклады наравне с корифеями медицины. И они действительно их делали, перемежая подробные описания бреда и галлюцинаций с яростной критикой врачей и методов лечения, а также требуя для себя права на вождение машины, на работу в суде и прочих органах власти.

 

Поведение врачей тоже, впрочем, было для нас непривычным. Они всё время что-то жевали, пили воду из бутылочек, громко переговаривались, вставали посреди выступлений — даже когда доклад делал учёный с мировым именем! — и косяками выходили из зала. Очереди за кофе и бутербродами в рабочее время и в перерывах были практически одинаковыми. Слушая же выступления пациентов, врачи почему-то очень веселились. Так потешаются дошкольники и младшие школьники, глядя на клоунов, дубасящих друг друга надувными молотками. Подобная бестактность шла вразрез с нашими представлениями о врачебной этике, но мы и это списали на совковую стереотипность.

 

 

В последний же день произошло нечто и вовсе невообразимое. Больные, на которых вся эта непривычная обстановка действовала возбуждающе, совершенно растормозились и уже без приглашения валом повалили на сцену, пытаясь дорваться до микрофона. Индианка с чёрными распущенными волосами, в ярком экзотическом наряде завывала, размахивая руками, которые были все от плеч до запястий увешаны сверкающими браслетами. Так, наверное, неистовствовали древние пифии, впадая в экстаз.

 

Другой, местный, пациент (вернее, клиент — на конгрессе много говорилось о том, что из соображений политкорректности больных теперь нельзя называть пациентами, поскольку это ставит их в подчинённое, а значит, униженное положение) кричал, что ему в Германии тесно, не хватает свободы. И грозился сбежать в пампасы. А потом, оборвав себя на полуслове, запел песню тех самых пампасов или, может быть, прерий и принялся изображать ковбоя верхом на лошади. Но вскоре и песня была прервана, потому что любитель свободы подбежал к старому профессору, восседавшему в президиуме, и начал его душить.

 

Устроителям пришлось поступиться правами человека, и раздухарившегося ковбоя вывели из зала.

 

Но не успели мы перевести дух, как на сцену выскочила девица, которая, не претендуя на микрофон, с разбега плюхнулась на колени к другому члену президиума (он был гораздо моложе первого) и быстрыми, ловкими движениями стала его раздевать. Зал взревел от восторга. Сквозь хохот, свист и ободряющие выкрики психиатрической братии доносились обрывки фраз: «Что мы тут делаем?.. Дорогой, мы только теряем время... Пойдём отсюда... Мы нужны друг другу...»

 

Тут уж мы не выдержали и, плюнув на политкорректность, сказали немецкой коллеге, которая нас опекала на конгрессе: «Зачем было привозить сюда эту больную женщину? У неё же острый психоз».

 

Коллега отреагировала неожиданно и с заметным раздражением:

 

«Откуда вы знаете, что это больная? Вы что, её тестировали? Может, она как раз психиатр, подруга доктора Крюгера...»

 

Мы пристыженно замолкли, ведь и вправду не тестировали... А то, что видно невооружённым глазом, так это у кого какое зрение...

 

Но тут нашу подмоченную было репутацию спас сам полураздетый доктор Крюгер (назовём его так). Отстраняя непрошеную возлюбленную, он извинился в микрофон перед залом за то, что больная разволновалась и ведёт себя несколько аффектированно.

 

Что было дальше, мы, честно говоря, помним слабо. Осталось лишь впечатление кошмара, какого-то всеобщего беснования. А ещё в опухшей голове промелькнула мысль, что на следующем конгрессе душевнобольные, наверное, будут уже сидеть не только в зале, но и в президиуме. А через раз полностью захватят власть, обретя полномочия устроителей. Ведь с их маниакальным напором они сметут на своём пути любую преграду.

 

Тогда нам эта мысль показалась, скорее, юмористической. Во всяком случае, мы не стали её развивать. Но теперь, глядя на то, что происходит вокруг, как-то очень живо припомнили свои гамбургские впечатления и подумали, что всё это скорее грустно, нежели смешно. А главное, совсем не так далеко от истины, как нам казалось в начале 90-х! На конгрессе была воочию явлена одна из важнейших тенденций современного переустройства мира — стирание границ между безумием и нормой.

 

Догоняя Америку

 

Вообще-то разговоры о том, что нормальных людей в принципе не существует и что никто не знает, где кончается яркая личность и начинается личность психически нездоровая, велись давно. Мы, во всяком случае, помним подобные сентенции с самого детства. А кому незнаком расхожий миф о сцепленности безумия и гениальности? Равно как и о том, что все талантливые люди хоть с лёгким, но приветом? Во времена застоя критическое отношение к психиатрии среди нашей интеллигенции усугублялось ещё и практикой помещения диссидентов в сумасшедший дом. Случаев таких было не столь много, как принято думать, но зато они получали громкую огласку, ибо в брежневское время в «железном занавесе» появились бреши: кто-то слушал радиостанцию «Голос Америки», кто-то читал самиздатовскую литературу. И даже тогда, когда диссидент действительно был психически не вполне нормален, на это закрывали глаза, потому что восхищение храбростью человека, который подвергал себя риску во имя всеобщей свободы, перевешивало все остальные соображения.

 

 

Поэтому когда в перестройку разрешили сниматься с психиатрического учёта по желанию или вовсе не вставать на учёт, общество восприняло это законодательное послабление как торжество попранной справедливости. Казалось, что политические борцы наконец получили право снять с себя ложные обвинения. Но на деле вышло, что с учёта снялось огромное количество настоящих больных, ведь один из признаков серьёзной душевной болезни — это снижение критики. Больной неадекватно оценивает своё состояние, считая себя абсолютно здоровым, а близких, советующих ему лечиться, сумасшедшими или злодеями.

 

Мы часто склонны превозносить свою самобытность и первенство даже в каких-то отрицательных вещах. По логике «наши паралитики — самые прогрессивные». Но в данном случае подобную логику легко развенчать. В 1997 году петербургское издательство «Питер Пресс» выпустило книгу американского автора Э. Фуллера Торри «Шизофрения». В ней, в частности, рассказывается о так называемой деинституализации, разгосударствлении психиатрической помощи в США — процессе, включавшем в себя, в частности, и резкое сокращение пациентов в государственных психиатрических больницах. Эта политика стала набирать в Америке силу с начала 60-х годов, как раз тогда, когда пошла разработка социальных проектов, вроде бы совсем разных и независимых друг от друга, а на самом деле связанных одной целью: целью построения глобалистского общества.

 

«Масштабы деинституализации, — пишет автор, — с трудом поддаются восприятию. В 1 955 году в государственных психиатрических клиниках насчитывалось 559 тыс. хронически больных. Сегодня их менее 90 тысяч. Численность населения в период с 1955 по 1993 год выросла со 166 до 258 млн человек, а это значит, что если бы на душу населения в 1993 году приходилось такое же количество госпитализированных пациентов, как и в 1955 году, то общее их число составило бы 869 тысяч. Следовательно, в настоящее время примерно 780 тыс. человек, то есть более трёх четвертей миллиона, которые в 1955 году находились бы в психиатрических лечебницах, живут среди нас». И подводит итог, говоря: «90 процентов из тех, кто сорок лет назад был бы помещён в психиатрическую больницу, сегодня в ней не находится».

 

По мнению автора, на такое положение дел во многом повлияла нашумевшая книга Кена Кизи «Над кукушкиным гнездом», вышедшая в свет в 1962 году. В России более известен фильм, снятый по этой книге. С подачи Кизи люди начали путать причину и следствие: госпитализация стала считаться одной из серьёзных причин психических заболеваний. И соответственно, в качестве лечения предлагалось просто выпустить больных на свободу. В фильме, как вы помните, эта идея воплощена в образе индейца, убегающего из сумасшедшего дома, который как-то подозрительно напоминает концлагерь. (Так что крик о «карательной психиатрии», поднявшийся у нас в перестройку, тоже был эхом, долетевшим с другого континента, когда появилась возможность сокрушить психиатрическую службу не только в Америке, но и в Советском Союзе.)

 

Фуллер считает, что Кен Кизи добросовестно заблуждался, хотел хорошего и просто чего-то недодумал. Но, скорее, тут заблуждается Фуллер, а Кизи был весьма искушённым человеком и добросовестно выполнял заказ. В 60-е годы он играл одну из важных ролей в создании так называемой молодёжной контркультуры, крупнейшего глобалистского проекта по внедрению идеологии неоязычества. В частности, Кизи читал лекции в Эсаленском институте, девиз которого «Делай, что хочешь» был позаимствован у сатанистов. Зачем понадобилось разрушать психиатрическую службу, мы скажем чуть позже. Пока лишь отметим, что делалось это умышленно.

 

Очень способствовали «освобождению» психических больных, по словам Фуллера, и американские юристы, коих, кстати, расплодилось в те годы великое множество. В главе «Масштабы бедствия» читаем: «В штате Висконсин один такой защитник заявлял, что больной шизофренией — ...человек, поедавший свои фекалии, — для самого себя опасности не составляет, и судья, приняв сторону защиты, не счёл необходимым принудительно лечить больного».

 

«В качестве награды за свою деятельность, — горько иронизирует Фуллер, — они <юристы> имеют теперь огромное число бездомных, психически больных людей, которые зато свободны — свободны находиться в состоянии постоянного психоза».

 

Читаешь эту книгу — и почти всё, что в ней написано о разрушении психиатрической помощи, может быть отнесено к нам. Прибавить только надо лет 30 — и получится ситуация в России. Например, Фуллер сетует на то, что услуги психиатров и психологов после разгосударствления психиатрических служб стали для многих недоступными. Специалистов сколько угодно, но они предпочитают заниматься частной практикой. Разве у нас не то же самое? До перестройки все психиатрические службы были бесплатными. Теперь во многих — в том числе детских! — официально лечат за деньги, и немалые.

 

Сильно возросла стоимость лекарств. Ряд дешёвых отечественных препаратов (таких, скажем, как пиразидол, азафен, френолон) исчезли из продажи; перечень лекарств, которые больные с группой инвалидности должны получать бесплатно, теперь сильно ограничен.

 

Обратите внимание, что даже в таком ультракапиталистическом государстве, как США, психиатрическая помощь ещё недавно была бесплатной, поскольку душевные заболевания входили в разряд социально значимых, и государство считало своим долгом, с одной стороны, покровительствовать таким больным, а с другой, обеспечивать здоровым их вполне законное право на психическую безопасность. Теперь после смены «курса» не то что о психической безопасности нет речи, но и физическая часто не обеспечивается.

 

«По данным одной из работ, — пишет Фуллер, — за последний год 9 процентов больных шизофренией, не изолированных от общества, в драках применяли оружие. По другим данным, 27 процентов выписанных из психиатрических клиник пациентов как мужского, так и женского пола совершили по крайней мере один акт насилия в течение первых четырёх месяцев после выхода из больницы. Резко увеличилось также число актов агрессии, совершаемых больными шизофренией против членов их семей».

 

Ничего удивительного, что автор называет разгосударствление психиатрической службы «самым крупным провалившимся социальным экспериментом в Америке» и добавляет, что оно «сравнимо по своим последствиям со спуском на воду своеобразного психиатрического «Титаника».

 

Тем не менее эксперимент не только не прекращён, но и распространён на другие страны. В том числе на нашу. Результаты соответствующие: огромное количество бомжей, нелеченных алкоголиков, которые беспрепятственно терроризируют и взрослых членов семьи, и детей. А малолетние бродяжки, среди которых так высок процент психической патологии? Да и рост тяжких преступлений во многом на совести лукавых гуманистов.

 

Теперь человек, страдающий серьёзным психическим расстройством, может сколько угодно угрожать своим близким. Пока он не привёл свою угрозу в исполнение, не смей говорить о принудительной госпитализации. Муж одной нашей знакомой в состоянии психоза бросал с балкона тяжёлые предметы. И что, его удалось положить в больницу? Как бы не так! Он от лечения отказывался, считая себя идеально здоровым. А жене, когда она пришла в психдиспансер, сказали: «Сожалеем, но ничем не можем помочь. Вот если б он не просто сбросил с балкона телевизор, а пришиб прохожего, тогда — да, мы бы за ним приехали. А в данном случае не имеем права».

 

Если ещё раз повторить вслед за Фуллером длинное и труднопроизносимое слово, надо отметить, что, деинституализировав лечение, адепты глобализма институализировали, как бы огосударствили, узаконили безумие.

 

А попросту можно сказать так: широко раскрыв двери сумасшедших домов, они стараются превратить в дурдом весь мир. Объявив больных здоровыми, прикладывают в то же время гигантские усилия к тому, чтобы здоровых свести с ума.

 

У нас, правда, «процесс пошёл» с опозданием на несколько десятков лет. Как-то раз, уже не в Германии, а в Москве, мы долго беседовали с немцем. Разговор был сложным и касался духовных проблем современной жизни. Обычно с иностранцами такие беседы длятся — если вообще возникают — очень недолго. Их это явно утомляет. А наш немецкий гость понимал всё с полуслова и был настолько захвачен разговором, что не проявлял ни малейших признаков усталости. И даже, позабыв о европейском этикете, готов был проговорить до утра.

 

— А что думают по поводу обсуждаемых нами проблем люди вашего круга в Германии? — спросили мы, тайно вздохнув о том, что не встретили там столь близких по духу собеседников.

 

Лицо немецкого историка омрачилось.

 

У меня нет круга. В Германии мне вообще некому это сказать.

 

Почему?

 

Он ответил, не задумываясь:

 

—    У нас «промывка мозгов» длится уже более 40 лет, а у вас она только началась. Так что в России ещё много нормальных людей, которые способны вникнуть в смысл происходящего.

 

Прогулки с Ганнушкиным

 

Что ж, воспользуемся своим преимуществом. Оно, как ни парадоксально, заключается ещё и в том, что, навёрстывая упущенное, глобализаторы стараются поскорее закачать в нас все «достижения цивилизованного мира», к которым западные люди привыкали постепенно, в течение полувека. Поэтому плавной смены ценностей в России не произошло, как и тотальной адаптации к новой реальности: у многих она, наоборот, вызывает аллергию и отторжение. Но даже у тех, кто вроде бы хочет вписаться, ещё вполне свежа память о том, что в России (да и до недавнего времени на Западе!) традиционно считалось нормой, а что — психопатологией.

 

Ну а коли так, давайте, пока у нас до конца не отшибло память, посмотрим, как жизненное пространство усиленно превращается адептами глобализации в различные отделения сумасшедшего дома.

 

Взять хотя бы моду. Проектировщики глобального мира, судя по всему, решили использовать её в качестве одного из сильнейших средств патологизации психики. Да, конечно, мода существовала всегда, но она, скорее, отражала процессы, происходящие в обществе, а не формировала их. (Скажем, необходимость пользования общественным транспортом вызвала некоторое укорачивание юбок.)

 

С начала же 60-х годов, когда глобалисты заговорили о необходимости произвести в мире «сдвиг культурной парадигмы» и начали активно формировать «культуру рока — секса — наркотиков», моду стали использовать в качестве тарана, пробивавшего бреши в массовом сознании. Сперва шла раскачка контрастами: мини-юбки — макси-юбки; брюки-дудочки — широченные клёш; узконосые туфли — квадратные носы; облегающий силуэт — «мешок». Сначала перемены происходили довольно медленно, поскольку новая мода всякий раз вызывала у старшего поколения шок, общество сопротивлялось. Вспомните хотя бы, сколько дебатов вызывали туфли на платформе или на высокой шпильке. Но со временем мелькание кадров убыстрилось. Не успеешь глазом моргнуть, а мода кардинально поменялась.

 

К концу 70-х годов в иностранных журналах мод типа «Бурда» писали, что теперь мода может меняться даже в пределах одного сезона: скажем, в начале лета писк — платье в крупный горошек, а через месяц — в полоску.

 

Но всё же примерно до середины 80-х мода всё-таки соответствовала своему главному предназначению, которое состоит в том, чтобы людей украшать. И одежда проектировалась и подбиралась так, чтобы скрашивать, скрывать природные недостатки внешности.

 

Помните, ещё совсем недавно не только в модных, но и просто в женских журналах давались советы, как с помощью одежды замаскировать излишнюю худобу или, наоборот, избыточный вес, визуально сузить слишком широкие плечи или расширить чересчур узкие бёдра. Конечно, и тогда встречались толстухи, которые напяливали мини-юбку, но они были посмешищем для окружающих. А родные старались образумить модниц с таким дурным вкусом.

 

Но ближе к концу 80-х стали появляться силуэты и фасоны, которые не могли украсить никакую фигуру, а делали облик нелепым, карикатурным, порою клоуноподобным. Брюки со сборками на животе уродовали даже самых стройных девушек. Женщины ведь всегда заботились о том, чтобы живот скрадывался. Отсюда — просторные народные сарафаны; дворянки, следовавшие европейской моде, наоборот, затягивались в корсет. Но в любом случае демонстрировать большой живот считалось неприличным. А тут даже худышка выглядела пузатой! И вдобавок сужающиеся к низу брюки создавали впечатление огромного отвислого зада. Не дамские брючки, а мечта паяца!

 

Тогда же сделались популярными и совершенно несуразные мужские наряды. Например, красные брюки, рубашки с кружевными манжетами и гипюровыми жабо.

 

Кто-то может спросить: «Чем же такая одежда карикатурна? Что в ней клоунского? Жабо очень даже украшает».

 

И действительно, жабо — красивый элемент одежды. Только женской, а не мужской.

 

«А как же графы, маркизы и бароны на балах?» — не унимается спорщик.

 

Но прошло время графов, маркизов и дворцовых балов. А современный мужчина, который приходил в жабо на работу или давился в перестроечных очередях, отовариваясь маслом по талонам, выглядел, прямо скажем, нелепо. Нелепость же никого не украшает.

 

Вот и получается, что в моде 80-х уже достаточно отчётливо прозвенели сигнальные звоночки, ведь и карикатурность облика, и стремление походить на существо другого пола, да и анахронизм в одежде — всё это психиатрические симптомы.

 

В последующие же годы в моде всё меньше оставалось смешных нелепостей и всё больше появлялось нелепостей откровенно безобразных, уродливых и даже пугающих. Высоколобые умники заговорили об эстетике безобразного, искусствоведы — об агонийных (от слова «агония») формах искусства. Но мы не станем развивать агонийное искусствоведение, на то есть патентованные специалисты, получающие заграничные гранты.

 

Мы лучше посмотрим на новейшую моду с точки зрения психопатологии. Интересно, что бы сказали корифеи русской и советской психиатрии, пройдясь по современным московским улицам, спустившись в метро, заглянув на молодёжную дискотеку? Корсаков, Ганнушкин или Кащенко могли бы не устраивать свои знаменитые профессорские разборы для студентов-медиков в стенах психиатрических клиник, носящих теперь их имена. Зачем извлекать больных из палаты и приводить в аудиторию, когда можно выйти на улицу и с приятностью устроить практикум на свежем воздухе?

 

Вот женщина не просто полная, а с болезненным ожирением. Но она в обтягивающих, больше похожих на рейтузы брюках и такой же облегающей майке. Да, не прошли даром так называемые fat-show,  фестивали и клубы толстяков, в которых задавали тон звёзды эстрады, тоже, мягко говоря, не отличавшиеся худобой. На эту женщину никто даже не обращает внимания. И разве она такая одна? Между тем это яркий пример сниженной критики, сопутствующей серьёзным психическим заболеваниям.

 

Вот старуха в джинсовой юбке, кроссовках и бейсболке с ярко-красным козырьком. Стиль девочки-семиклассницы. Ганнушкин, наверное, квалифицировал бы это как старческое слабоумие. Но сегодня за такой диагноз в сумасшествии обвинили бы самого Ганнушкина. Это ж так прекрасно, когда человек не помнит о своём возрасте и в семьдесят пять хочет выглядеть, как в пятнадцать! Значит, он молод душой, не унывает, верит, что у него ещё всё впереди...

 

А вот всамделишные пятнадцатилетние. Он в майке без рукавов, которая всегда считалась атрибутом нижнего мужского белья. Голые плечи обезображены татуировками. На одном плече дракон, на другом — какая-то харя. В ухе масса серёжек — по всему периметру ушной раковины. Осветлённые, как у женщины, волосы стоят дыбом. Вид довольно кошмарный, но ещё уродливее выглядит девица. Синими губами она напоминает покойника, чёрными ногтями на руках и ногах — того, кто не к ночи будь помянут, а выбритые на голове дорожки похожи на проплешины, которые бывают у страдающих трихотилломанией — очень тяжёлым невротическим расстройством, когда больные вырывают у себя на голове волосы, выдёргивают брови и ресницы.

 

Такое явное обезображивание своей внешности называется в медицине «порчей образа».

 

Оно бывает при весьма серьёзных душевных расстройствах. Но если полистать свежие журналы мод, становится понятно, кто индуцирует безумие широкой публике.

 

Журналы причёсок будто издаются в помощь ведьмам, чтобы они смогли привести себя в надлежащий порядок перед полётом на шабаш. Все представления о красоте волос вывернуты наизнанку. Всегда ценились пышные, густые волосы. Теперь с помощью особых приёмов создаётся впечатление, что на голове три волосинки. А сколько усилий тратил парикмахер, чтобы добиться аккуратной стрижки, идеально ровной чёлки! Сейчас же модно стричь вкривь и вкось, сикось-накось. Вдумайтесь в само слова «причёска». Приставка «при» означает приближение. Волосы чешут, приближая друг к другу и одновременно к голове. Теперь же модную причёску уместнее было бы называть «растрёпкой» — неровные патлы ещё и старательно хаотизируют. Ну и наконец, при самых разных модах на причёски никогда не оспаривалось, что волосы должны быть чистыми. Теперь их нужно специально засаливать и вдобавок превращать в паклю.

 

Неопрятность вообще сейчас поднята на щит. Юбки с перекошенным подолом или даже в виде лохмотьев, прорехи на джинсах, специально, художественно порванные пятки на чулках, рубашки, торчащие из-под свитеров или нарочно застёгнутые не на ту пуговицу, обвислые футболки, трёхдневная щетина... Но ведь неопрятность тоже один из клинических симптомов. А если точнее — одно из важнейших указаний на шизофрению. Психиатрическому больному-хронику свойственно забывать, застёгнута ли у него одежда, давно ли он мыл голову или брился...

 

«Да ладно вам пугать! — возмутится читатель. — При чём тут психиатрические хроники? Мало ли, как люди выглядят, чтобы соответствовать моде?»

 

Но нельзя соответствовать моде чисто формально. Мазать губы синей мертвецкой помадой и при этом оставаться доверчиво-радостным ребёнком. Демонстративность, неряшество, уродство, непристойность моды диктует и стиль поведения. А стиль поведения уже прямо связан с внутренней сущностью человека. Даже те люди, которые рабски не подражают моде, всё равно варятся в этом соку и постепенно привыкают к уродству как к новой норме.

 

Если бы великий Ганнушкин, которого мы оставили проводить воображаемый практикум на московской улице, увидел пьющую из горла пиво беременную женщину в короткой летней маечке, заканчивающейся прямо над огромным голым животом с кольцом в пупке, он бы вынужден был развести руками и признаться своим юным коллегам, что это какое-то неведомое доселе, сложное, полисимптомное душевное расстройство. Зато наши современники вообще никаких болезненных симптомов тут не наблюдают. А что? Нормально! Надо же в чём-то ходить, когда жарко! Живот голый? Подумаешь! Что естественно, то не стыдно. Ну а про пирсинг в пупке вообще смешно упоминать. Это и декоративно, и, может, там какая-то точка акупунктуры в пупке полезная. Да и потом, девушка, наверное, давно пупок проколола и просто забыла колечко вынуть. Замоталась и забыла, перед родами сами знаете, сколько хлопот. А пивко пускай хлещет на здоровье, ребёночек тогда будет расти у неё внутри, как на дрожжах...

 

Сколько веков люди помнили, что женщина, которая ждёт ребёнка, должна вызывать чувство благоговения, ибо прообраз её — Богоматерь! И даже в безбожное советское время благоговение ещё не выветрилось. Часто повторяли вслед за одним дореволюционным писателем: «Будущая мать всегда прекрасна», с Мадонной сравнивали... И вдруг разом всё позабыли... Прямо какое-то коллективное слабоумие получается, или, в переводе на психиатрический язык, деменция...

 

Но деменция эта во многом рукотворна. И законодатели мод занимают среди её творцов далеко не последнее место. На какую головокружительную, олимпийскую высоту подняты представители этой профессии! Кутюрье, которых раньше называли модельерами и модельершами, а ещё раньше — модистками, закройщиками и портными, существовали с незапамятных времён. И люди очень даже нуждались в их услугах. Мы уже говорили, что одежда играла важную декоративную роль, особенно в жизни женщин. Поэтому к советам модельеров прислушивались. Но их как-то не принято было спрашивать, — тем более в печати и по телевизору! — какая экономика нужна государству, какую сторону следует поддерживать в «военном конфликте» США с Ираком, стоит или не стоит легализовать продажу наркотиков, есть ли будущее у клонирования человека и что целесообразнее: сохранить призыв в армию или перейти на контрактную службу. Люди видят это на экране, слушают по радио, читают и думают: «Он такой умный, такой важный! Вчера показали в новостях, как он присутствовал на праздничном кремлёвском обеде. А этот, из Франции, с двойной фамилией, больной СПИДом, одевает королев... Он вообще вчера по телевизору рассуждал о будущем планеты, и все ему смотрели в рот... Раз они такие великие, эти кутюрье, все про всё понимают, значит, уж в своём-то деле они наверняка академики! Где тут у нас делают пирсинг? Надо идти...»

 

Как сводят с ума

 

Наряду с модными закройщиками «стилистами жизни» теперь назначены эстрадные певцы и популярные ведущие.

 

Тут уже модели поведения транслируются не опосредованно через модели одежды, а напрямую. И представляют собой широчайший спектр психических отклонений, извращений (на профессиональном языке — девиаций и перверзий). Эстрадные певцы были популярны и раньше. Но даже если кто-то из них вёл себя несколько экстравагантно, то, с поправкой на профессию, это не выходило за пределы нормы. Теперь же, по признанию самих артистов, если у тебя нет извращения или хотя бы какой-то «сумасшедшинки», приходится что-нибудь себе придумать. В противном случае забудь о карьерном росте.

 

Попробуйте однажды посмотреть на экран отстранённым взглядом. Пожалуй, для этого даже лучше выключить звук, чтобы зрительный ряд проступил более выпукло.

 

Часто уже немолодой артист или артистка задирают ноги выше головы, порывисто сбрасывают с себя одежду на сцене (страсть к публичному обнажению называется эксгибиционизмом), скачут козлом, дёргаются в конвульсиях на манер тяжелейшего неврологического заболевания — пляски святого Вита или болезни Паркинсона. У них выпученные глаза, как у больных в состоянии острого психоза. Ну а если включить звук, то послышатся крики, вой, стоны, хрипы, и мы поймём, что имеем дело с безумием, которое старательно индуцируется залу.

 

И публика тоже начинает дрыгаться, свистеть, улюлюкать. Безумие заразительно, так что весь концертный зал, а то и стадион на время превращается в огромное буйное отделение сумасшедшего дома.

 

А вспомним молодого ведущего появившейся в конце 90-х музыкальной телеигры «Угадай мелодию».

 

Поначалу многие люди недоумевали, почему этот симпатичный парень всё время принимает неестественно-вычурные позы. Почему его деревянная пластика напоминает пластику тростниковой куклы с острова Ява или движения в брейк-дансе? Люди более продвинутые успокаивали себя и других тем, что таков нынешний западный стандарт. Но ведь это тоже, по существу, ничего не объясняло.

 

И лишь человек, профессионально знающий психиатрию, явственно видел перед собой очень точную, грамотную имитацию каталепсии — специфической пластики при определённых формах шизофрении.

 

Невыносимо было смотреть на потуги участников передачи, которые пытались подражать ведущему-кукле. Выглядели они порой как-то совсем простецки, от них не веяло никакими западными стандартами. Но, вероятно, без этого «нового стиля» до участия в передаче просто не допускали.

 

Впрочем, это лишь предположение. А вот как около получаса натаскивали целый зал старшеклассников перед съёмкой передачи «Большая стирка», одна из нас видела собственными глазами. Женщина-режиссёр командовала в микрофон:

 

—    Когда я взмахну рукой, вы должны дать реакцию. Ну-ка попробуем!

 

Подростки, часть из которых, судя по всему, была на телевидении не впервые, с готовностью заорали, заулюлюкали и засвистели. Режиссёр отрицательно замотала головой и резким жестом остановила шум. Выражение лица у неё было очень недовольным.

 

—    Вы что, спите на ходу? Поехали по второму разу! — она опять взмахнула рукой.

 

Юные статисты завопили и заверещали что есть мочи. Но режиссёрша снова насупилась.

 

—    Где драйв? Я не чувствую драйва! — заорала она в микрофон, как помешанная. — А ну-ка ещё раз! Третья попытка!

 

Дети, взятые «на слабо», надрывались так, что казалось, у них сейчас кишки полезут горлом. И, наконец, заработали одобрительный кивок. Съёмка началась.

 

Из приведённой сцены видно, что психотронное оружие — это не обязательно какие-то загадочные излучения, невидимо разрушающие человеческий мозг. Двадцати минут наглого напора оказалось достаточно, чтобы вызвать пусть временный, но массовый психоз. Да и по поводу временности вопрос спорный. Разве беснование может пройти бесследно для человеческой души? Ведь в следующий раз одного взмаха руки (или слова «драйв») будет для кого-то достаточно, чтобы в памяти всплыла вся цепочка стимулов, приводящих к безумному буйству...

 

Личность подростка, участвующего в подобных массовках — на телевидении ли, на стадионе, на рок-концерте или на дискотеке, — начинает искажаться. Практически все родители обращают внимание на то, что ребёнок становится повышенно раздражительным, агрессивным, не терпит замечаний,заводится с полоборота. В нём появляется какая-то непонятная жажда разрушения, пропадает сочувствие, умолкает совесть, сердце будто глохнет, достучаться невозможно. Но ведь такая сокрушительная агрессия в сочетании с душевной тупостью — одна из главных характеристик гебоидной, или ядерной (затрагивающей самое ядро личности), шизофрении! И вот гебоидные шизофреники предлагаются нашим детям в качестве образцов для подражания. Герои компьютерных игр, с которыми отождествляет себя ребёнок, только тем и занимаются, что проламывают стены, поджигают дома, взрывают города и убивают всех без разбору. Гебоидными шизофрениками нашпигованы и современные кинофильмы.

 

Вы возразите, что они там, на экране, отрицательные персонажи. И это возражение верно. В нормальной реальности зрители обычно сопереживают положительным героям и неприемлют злодеев. Но в реальности психогенной всё по-другому. Сейчас, когда творцы «нового глобального мира» делают всё, чтобы поменять полюса добра и зла, возвести зло в ранг нормы, а потом и в ранг добродетели (соответственно, низводя добродетель до уровня курьёза, а затем — до уровня порока), дети интуитивно чувствуют эту перемену знаков и хотят подражать злу, как они хотят подражать чемпионам.

 

У нас на психологическом приёме всё чаще появляются дошкольники, которым нравятся отрицательные персонажи: Бармалей, Карабас-Барабас, Баба-яга, Кощей Бессмертный. Чтобы почувствовать, какое это серьёзное личностное искажение, постарайтесь вспомнить себя в этом возрасте и свою реакцию на сказочных злодеев. Вспомните, как вы содрогались от негодования и ужаса, когда злодеи творили свои злодейства, как хотелось помочь Ивану-царевичу, Буратино, привязанным к дереву Танечке и Ванечке. А когда немного подрастали, какие проблемы возникали при игре в войну, потому что никто не желал быть «фашистом». И на эти роли обычно соглашались дети-изгои, которым важно было на любых условиях быть принятыми в игру.

 

А как непросто было педагогу театрального кружка найти кандидатуру на роль отрицательного персонажа! Какие обиды часто возникали у получившего такое «спецпредложение»! Собственно говоря, у нас есть и личный опыт раздачи подобных ролей. Ставя на своих психологических занятиях пьесу по мотивам сказки Д.Н. Мамина-Сибиряка «Серая шейка», мы раньше регулярно сталкивались с нежеланием детей играть злодейку Лису. Приходилось по-лисьи хитрить, выдумывать аргументы типа: «Ты такой талантливый актёр, покажи класс!» — или: «Только очень большая актриса, будучи хорошим человеком, способна изобразить злодейку». Но в самое последнее время картина принципиально изменилась. Теперь не успеваем мы при чтении пьесы вслух дочитать её до конца, как сразу несколько ребят выкрикивают: «Можно я буду Лисой? Отдайте мне Лису! Нет, мне!»

 

И это в подавляющем большинстве случаев дети из культурных семей, где родители достаточно много занимаются их воспитанием. И патологии серьёзной у ребятишек нет, а садистические пристрастия, как у клинических больных.

 

Другие образчики безумия являет нам телереклама, где здоровые мужики смачно облизывают губы, сладострастно вздыхают, пускают слюни и в экстазе закатывают глаза, почти что лишаясь чувств, когда пробуют йогурт, мороженое, пиццу.

 

Такое несвойственное возрасту утрированно-чувственное отношение к еде свойственно душевнобольным, классифицируемым как «шизоидные инфантилы». Это дитя малое так зависит от вкусной еды, что для него отказ купить шоколадку — трагедия, а получение её — источник восторга. Нормальный же взрослый человек, даже любящий поесть, не шалеет от одной только мысли о «вкусненьком». Один из примеров, который любят приводить на лекциях по психиатрии, это когда шизоидный инфантил готов бросить все важные дела и мотаться по городу в поисках ранней клубники, а потом до изнеможения стоять за ней в очереди (пример, как вы догадываетесь, взят из советского периода). Многим ли сегодня он будет понятен? Мы имеем в виду не очереди, а патологию поведения. «Да что такого? Мужчина просто любит клубнику, — возразит обыватель, уже повреждённый ежедневным лицезрением слабоумных, которые с бесстыдной жадностью обсасывают пальцы, вымазанные кетчупом. — Какие вы, однако, злые, ко всему придираетесь! Это в конце концов его дело, на что тратить собственное время!»

 

А ведь ценностная ориентация инфантила только кажется такой безобидной.

 

 

Особенно когда вспоминаешь о современной политической обстановке: натовских базах на территории бывшего СССР бесчинствах Америки, которая ведёт себя как гигантский распоясавшийся гебоид; включение России в «ось мирового зла», претензии Японии на Курилы, претензии Германии на Калининградскую область, скупка иностранцами отечественных предприятий и земель.

 

Вот на каком фоне взрослых, боеспособных мужчин приучают наслаждаться, выбросив из головы эти «глупости», — дескать, всё равно от нас ничего не зависит, — клинским пивом и выпечкой фирмы «Ням-ням» (название, приглашающее не просто впасть в детство, а отождествиться с младенцем, ещё не вышедшим из периода лепетной речи).

 

И актёры, которые корчат нелепые рожи, изображая пищевой восторг, одновременно с рекламой йогурта рекламируют патологический образ человека. «Согласно теории социального научения, как дети, так и взрослые, приобретают определённые установки, осваивают эмоциональные реакции и новые типы поведения кино- и телегероев (Bandura, 1973; Liebert, Neale & Davidson). Ввиду высочайшей эффективности и широкого распространения телемоделирования средства массовой информации играют чрезвычайно важную роль в формировании человеческого поведения и социальных отношений», — пишет исследовавшая этот вопрос Н.Е. Маркова в книге «Технология уничтожения» (М., 2002).

 

Эталоны, они же симптомы

 

Нельзя не упомянуть и о целенаправленном расщеплении массового сознания. И в теле-, и в газетной журналистике появился специальный термин: «нарезка». Это чтобы всего было по чуть-чуть и всё в одной куче. При этом редакторы с апломбом заявляют, что люди якобы разучились воспринимать мало-мальски объёмные и серьёзные материалы. Помнится, на заре перестройки режиссёр А. Михалков-Кончаловский, обогащённый опытом работы в Голливуде, рассказывал об особенностях требовательной американской публики.

 

«Внимание у тамошнего зрителя, — объяснял он, — очень суженное, как будто они смотрят в подзорную трубу. И очень кратковременное — они его не в состоянии зафиксировать на чём-то одном дольше минуты. Поэтому в Штатах такие высокопрофессиональные фильмы: никаких длиннот, только «экшен» (астюп)».

 

Теперь такого «требовательного» зрителя формируют и у нас. А ведь Михалков-Кончаловский, сам того не подозревая, — он же по профессии режиссёр, а не психиатр — описал больных с так называемым полевым поведением и вниманием, выражаясь профессионально, «суженным по типу коридора». Даже у детей полевое поведение считается нормой лет до двух, максимум до трёх. А тут оно у взрослых... Комментарии могут показаться бестактными.

 

Лучше перейдём к краткому перечислению других патологий, провоцируемых злополучной «нарезкой». Это и разорванность сознания, когда человек неспособен выстроить простейшую логическую цепочку. Это (снова профессиональная терминология) скачка идей. Это эмоциональное отупение, которое возникает как патологическая защитная реакция на склейку трагических известий с нейтральными и даже радостными. («Маньяк зверски убил очередную жертву. Курс доллара остался прежним. Завтра открывается фестиваль пива».)

 

А ещё когда человека ежедневно оглушают таким количеством шокирующих новостей, у него возникает — тоже защитного характера — амнезия. На войне подобные расстройства памяти нередко бывают следствием контузии. В сегодняшней же информационной войне роль снарядов и бомб играет умно скомпонованная и соответствующим образом поданная информация. Контуженные её взрывной волной телезрители с трудом вспоминают, что видели вчера. А уж политические события, за которыми они так напряжённо следили год назад, невозможно восстановить в памяти даже под дулом пистолета.

 

А сколько сил брошено на то, чтобы приобщить как можно больше людей к различным половым извращениям, которые (может, не все это знают?) тоже относятся к разряду психопатологии! Скажем, нашумевшая телепрограмма «За стеклом», кроме всего прочего, провоцировала такое психосексуальное расстройство, как вуайеризм (попросту говоря, это когда получают специфическое удовольствие, подглядывая в замочную скважину чужой спальни). Или взять передачу «Голая правда», где, сообщая новости, ведущие поэтапно раздеваются. И эти две передачи, и масса других поощряют вуайеризм со стороны зрителей и эксгибиционизм — отклонение, связанное с любовью к прилюдному обнажению участников. А как подогреваются в СМИ монстрофилия (патологическая любовь к уродству) и педофилия (ещё недавно этот термин приходилось объяснять, но сейчас, увы, уже не требуется, телевидение позаботилось о просвещении масс)!

 

Иногда клинический диагноз поставить нелегко. Например, в телерекламе, когда вся семья, собравшись за столом, ворует друг у друга сосиски, и это подаётся как забавная игра. Кто эти игруны: олигофрены или клептоманы? Или тут может идти речь о комбинированном дефекте? Очень не хватает профессора Ганнушкина...

 

До недавнего времени хотя бы совсем маленьких детей оставляли в покое. Компьютерные игры, идиотские книжки и даже мультфильмы с Бэтменами и киборгами — всё это было ещё не для них. Но теперь появились разработки, охватывающие и эту возрастную группу. А то вдруг они за первые три года жизни успеют нормально сформироваться?

 

«Телепузики» — первая в мире программа для младенцев до одного года — появилась в Англии в 1997 году и тут же была экспортирована в США компанией PBS (Public Broadcasting Station  — Общественное телевидение («Улица Сезам»), — специализирующейся на детской образовательной продукции, — пишет уже цитировавшаяся нами социолог Н.Е. Маркова — С самого начала производители телепередачи настойчиво позиционировали её как обучающую... Реклама утверждала, что программа развивает воображение младенцев, облегчает их моторное развитие, способствует довербальному развитию языка и учит обращению с техникой».

 

Видите, как привлекательно? Тем более что сейчас модно заниматься ранним интеллектуальным развитием детей. Но из разбора Н.Е. Марковой становится очевидно, что ни о каком интеллектуальном развитии не может быть и речи. Скорее, наоборот. Как учат маленького ребёнка? Показывают ему какой-то предмет или картинку и говорят: «Это — то-то».

 

В «Телепузиках» же словесная информация часто противоречит зрительной. Маркова приводит характерный пример: «Визуальная информация — крупный план: рука мальчика держит кусочек яблока. Вербальная информация: голос ребёнка за кадром: «Это виноград».

 

Или: детские пальцы держат кисточку с красной краской, раскрашивая дымковскую игрушку. Голос ребёнка за кадром: «Это зелёная краска». Так хаотизируется ещё очень хрупкая психика малыша, блокируется усвоение правильной информации.

 

Обучают «Телепузики» и девиантному, отклоняющемуся поведению.

 

Н.Е. Маркова предлагает рассмотреть некоторые из моделей внедряемого поведения.

 

Модель поведения: для исполнения желаемого достаточно немного поныть и похлопать в ладошки.

 

Результат усвоения модели: пассивный характер, неспособность добиваться поставленных целей и бороться с жизненными трудностями.

 

Модель поведения: перед сном надо ныть, прятаться, говорить «Нет-нет».

 

Результат усвоения модели: неврастения, расстройства сна.

 

Модель поведения: садясь за стол (на кресло, диван и пр.), громко имитировать пуканье, что вызывает веселое одобрение окружающих.

 

Результат усвоения модели: формирование девиантности, неразборчивости, грубого, бесчувственного, эгоистического характера.

 

Модель поведения: можно лихо прыгать в любые отверстия (дьявольски похожие на открытые люки), как это делают телепузики.

 

Результат усвоения модели: увеличение детского травматизма. Переломанные руки, ноги и позвоночники; исковерканные детские судьбы.

 

«Перечислим наши предыдущие открытия, сделанные при просмотре «Телепузиков», — подытоживает исследовательница, — склонность к асоциальному поведению, девиантности и депрессии; эмоциональная тупость, пассивность, беспомощность, деструктивное мышление, неврастения; прибавим к этому крепко усвоенные в младенчестве неправильные связи элементарного вербально-визуального ряда (ребёнок будет путать зелёный и красный, яблоко и виноград и пр.), и мы получим портрет будущего неудачника и преступника — потребителя наркотиков».

 

 

А скольким людям развинтили психику так называемым сетевым маркетингом! Наивно думать, что многочисленные приёмы запудривания мозгов влияют только на покупателей. Присмотритесь к агентам, распространителям и дистрибьюторам всяких там гербалайфов, цептеров и омолаживающих бальзамов. Разве можно считать нормальным человека, который, как заведённый, скандирует заученный рекламный текст, нисколько не ориентируясь на реакцию тех, к кому он обращается? Они могут его не слушать, могут даже попросить выйти и не мешать работать, если он пришёл со своим товаром в учреждение, — всё без толку. Пока этот живой граммофон не прокрутит свою пластинку до конца, его никакими силами не выключить. Согласитесь, такое поведение не назовёшь адекватным. Неадекватно и то, что «специалист по сетевому маркетингу» перестаёт дифференцировать людей на своих и чужих, всучивая «эксклюзивный продукт» (якобы вчера ещё секретную разработку военно-промышленного комплекса или лекарство, которым лечили только членов Политбюро) всем без разбору, в том числе близким родственникам и закадычным друзьям. Хотя нормальный торговец на своих не наживается.

 

Не реагирует одержимый распространитель и на ситуацию. На дружеской вечеринке, на похоронах, на свидании с девушкой он может в самый неподходящий момент вытащить из сумки образчик заветного товара и начать рекламную кампанию. Скажите, разве может всё это вытворять человек в здравом уме и твёрдой памяти? И разве обязательно быть крупным психиатром, чтобы диагностировать его нездоровье?

 

Усугубление признаков

 

А как губительна для людей истероидного склада (которых на свете не так уж и мало!) оголтелая сексуальная пропаганда и призывы раскрепоститься! Может быть, не всем известно, что «истерия» по-гречески значит «матка». Когда половые влечения гипертрофированны, особенно опасно эту сферу растормаживать, подогревать. Бытует, правда, мнение, что чем меньше себя сдерживаешь, тем лучше. В том числе и в интимной жизни. Отбросим ложный стыд — и психика якобы успокоится. Но на самом деле всё наоборот. Истероидность (т.е. конституциональная особенность нормального характера) может при подобной раскачке перерасти — и нередко сейчас перерастает — в натуральный истерический психоз.

 

«Никогда раньше не видел таких острых форм истерии, как сплошь и рядом вижу сейчас, — признался нам один психиатр с тридцатилетним стажем работы в крупной московской больнице. — Даже истерическую дугу можно увидеть, о которой раньше только в литературе читал (это когда в состоянии истерического припадка больная выгибается мостиком. — Прим. авт.).

 

Позволить истеричной женщине (а истерия по преимуществу женская болезнь, хотя в связи с феминизацией мужчин количество истериков среди представителей сильного пола существенно увеличилось) беспрепятственно удовлетворять свои нижепоясные желания — это всё равно, что позволить человеку, страдающему ожирением, есть столько раз и в таких количествах, сколько ему заблагорассудится. «Раскрепостившись», толстяк очень быстро отправится на тот свет.

 

Но если больной ожирением вредит распущенностью только себе, то душевнобольной, которому общество позволяет распуститься, губит не только себя, но и других. Взять тех же истеричек. Раньше избытки их дурной энергии выплёскивались на окружающих главным образом в виде криков, скандалов, обид, внезапных слёз, которые так же мгновенно высыхали, как и появлялись. Пока общественная мораль не была расшатана, повышенное внимание истеричек к определённой стороне жизни часто оборачивалось парадоксальной стороной, т.е. ханжеством: они уличали других в тайных амурных отношениях по принципу «куре просо снится». Это тоже было малоприятно, приводило к конфликтам, даже к трагедиям. Но теперь, когда эротика в почёте, сексуально озабоченные граждане и гражданки уже не скрывают своих истинных пристрастий. И жизнь многих семей превратилась в ад. Нетрудно себе представить, что слышит теперь муж «просвещённой» истероидной женщины, как она унижает его, как попрекает мужским бессилием, как афиширует свои связи на стороне, ссылаясь на рекомендации, вычитанные в журналах и даже услышанные во врачебных кабинетах. А поскольку истерички демонстративны, они с удовольствием устраивают свои концерты на публике. В том числе и при детях. Страшно подумать, как калечится душа ребёнка, который слышит непристойные обвинения в адрес своего отца.

 

А какое сейчас раздолье для сексуально озабоченных учителей в школе! Валеология, уроки здоровья, элементы полового воспитания в литературе, истории, не говоря уж о биологии, в которой при желании всё можно повернуть «в ту степь». Тем более что курируют соответствующую тематику в школьном образовании поистине «достойные» люди. К примеру, старый содомит с совершенно развинченной психикой, позирующий для газетных фотоснимков в трусах и кокетливо выставляющий напоказ голые ноги, он же академик Академии образования и чуть ли не главный консультант по вопросам полового воспитания школьников. А другой психбольной, госпитализированный в своё время с диагнозом «навязчивые сексуальные фантазии и прилюдный онанизм», теперь выступает как крупнейший сексопатолог по телевидению и окультуривает отсталых россиян, заявляя, в частности, что только в такой чудовищно дикой стране, как наша, до сих пор отсутствуют в школах уроки сексологии. Позор на весь цивилизованный мир!

 

Быстро, однако, реализовались наши гамбургские фантазии о сумасшедших, которые скоро будут диктовать нормальным людям свои правила человеческого общежития! И если бы дело ограничивалось только «сексуальными революционерами»... Коллеги-психиатры не раз говорили нам, что многим представителям современной власти легко можно поставить диагноз прямо по телевизору — настолько выпирает болезнь. И эти больные люди в последние годы решают судьбу целой страны. Что, опять случайность? Но в это даже малое дитя не поверит. Особенно сегодня, когда нам неустанно объясняют, что без «раскрутки» выбиться наверх нельзя.

 

Тогда с какой целью создаются условия для главенства безумцев, а в конечном итоге и для превращения всего мира в психбольницу без врачей?

Ирина Медведева, Татьяна Шишова

окончание следует

 

Источник информации — http://www.rospisatel.ru/medvedeva-shishova.htm