Александр Нотин

Буря в стакане воды

Острые дискуссии вызывает в российском обществе законопроект об оскорблении чувств верующих, принятый Госдумой в третьем чтении, аккурат накануне Дня России. И что-то не похоже, чтобы эта острота скоро пошла на спад. Скорее уж наоборот.

Как водится, первые зарницы будущей грозы полыхнули прямо в стенах Думы.

Коммунисты не на шутку обиделись, что в зако­не не защищается «право не исповедовать никакой религии» -читай: право атеиста быть самим собой. «Если мы будем и дальше сводить понятие «свобо­да совести» только к религиозным чувствам, - с се­рьёзным видом знатока заявил один из депутатов от КПРФ, - то можем опуститься до средневековья со всеми вытекающими из этого последствиями». Ну что на это сказать? Люди вроде бы взрослые, а ведут себя иной раз как дети! При чем тут сред­невековье, товарищи? Вы ведь, конечно, имеете здесь в виду костры инквизиции, не так ли? Но в России, да будет вам известно, исповедуют право­славие, то есть религию любви, а не католицизм. У нас не было ни одной религиозной войны. Это раз. И два - с чего вдруг такая забота об атеистах? Церковь на них никогда не нападала и нападать не думает. Нет таких фактов! А вот фактов «наездов» воинствующих атеистов на Церковь, согласитесь, сколько угодно, и чем дальше, тем больше. Неувя-зочка какая-то получается!

Кстати, коль скоро уж зашла речь об атеизме, то многие серьёзные богословы выступают за то, что­бы признать его одной из религий. Хотя бы на том основании, что атеизм добрыми тремя четвертями своих постулатов зиждется на слепой и линейной вере. Если же так и случится, если атеизм наконец займёт своё законное место в справочнике «Рели­гии мира», тогда вообще коммунистам беспокоить­ся будет не о чем: новый закон надёжно защитит их право верить в небытие Бога, несотворенность мира и происхождение homo sapience от обезьянки.

Сомневаются в законе и «справедливороссы», но... сомневаются как-то более взвешенно, основа­тельно, академично. Чувства верующих, по их мне­нию, это больше предмет нравственности, нежели уголовного и административного преследования... и защищать эти чувства нужно нравственными и моральными средствами, силой общественного убеждения, а не уголовными репрессиями.

Тут я бы, скорее, согласился. Но с оговорками. Читателям же пока напомню, что принятая Думой, но не утверждённая ещё Советом Федерации и Президентом новая статья УК предполагает за публичные действия, выражающие явное неува­жение к обществу и совершённые в целях оскор­бления религиозных чувств верующих, наказание до трёх лет лишения свободы. Возможен и штраф до 500 тысяч рублей, а также обязательные и ис­правительные работы. За незаконное воспрепят­ствование деятельности религиозных организаций или проведение религиозных обрядов и церемо­ний закон предлагает штрафовать до 300 тысяч рублей, но не исключает и ареста на срок до трёх месяцев. На год можно лишиться свободы, если препятствия богослужениям и обрядам чинились с использованием служебного положения. Штрафы до двухсот тысяч рублей полагаются за порчу рели­гиозного имущества и предметов почитания.

Меры, прямо скажем, нешуточные, хотя и де­путатов можно понять. Общество наше насквозь больное, градус агрессии в нём растёт не по дням, а по часам. Страсти возбуждают конфликты, кон­фликты проникают во все сферы, все поры россий­ского общества, не обходя, разумеется, и храмов. Безумие толкает параноиков и шизофреников на панк-молебны у алтарей, крестоповалы, оскверне­ние могил и икон, убийства священников. Эту пан­демию насилия и кощунства как-то надо останавливать, иначе рано или поздно может дойти и до людоедства. На этот счёт Евангелие не допускает двойных толкований: «...не напрасно начальствую­щий носит свой меч». Впрочем, и значения земной власти власть небесная не переоценивает: законы, тюрьмы и суды призваны не создавать рай на зем­ле, а удерживать общество от сползания в ад.

Мы, верующие, отчётливо сознаём - может быть, даже более отчётливо, чем криминалисты и депутаты, - что ни законы, ни сроки, ни штрафы не решат затронутую в законе проблему как таковую. Тут я бы выделил два обстоятельства. Во-первых, дело не в строгости закона и даже не в «неотврати­мости наказания» - последняя мне вообще пред­ставляется какой-то химерой, придуманной поли­тиками, чтобы дурить людей. Дело в неумолимом и всё более опасном одичании человека и общества, лишённых единственного смысла и цели суще­ствования - Бога. Именно эту мысль, похоже, пы­таются сформулировать справедливороссы, только, будучи атеистами, не могут. Не в состоянии они постичь всю глубину, сложность и драматизм ситуа­ции. Нет, господа хорошие, добренькой буржуаз­ной моралью вам воинствующего нигилизма не одолеть: слабовато оружие! Нигилизм давно уже посягнул на саму природу человека. Он превраща­ет богоподобного, пусть и падшего, «царя приро­ды» в унылое и безликое «оно», подсаживает его на натуральный и цифровой героин, лишает пер­вейшего, Богом дарованного достоинства - свобо­ды выбора. Возведённый в ранг мировой политики и представляющий собой высшее «достижение» незримого врага рода человеческого и его земно­родных адептов, нигилизм почти не восприимчив к традиционным нравственным запретам. Если что и сможет его превозмочь, так это высшее же духовное делание, воплощённое в христианской аскетике и доведённое Церковью до совершенства за две тысячи лет трудов и борьбы с наступающим нигилизмом.

Закон, одобренный Госдумой, полезен. Но не он спасёт Церковь, а значит, и Россию. Россию спа­сет только верующий профессионал - не путать с профессиональным верующим! Россию спасёт че­ловек Божий - аскет, подвижник, живущий и работающий в миру. И время таких людей приходит. Оно уже пришло. Вопреки всем лихим ветрам вои­нов Христовых у нас становится всё больше и боль­ше. Именно они, и только они, вооружённые свято­отеческим опытом, поднимут поверженную страну с колен, разгонят тьму коррупции и измены, вернут народу веру в совесть, честь и справедливость, по­вергнут всех врагов, какими бы могущественными они ни казались.

Во-вторых, стоит ли так уж превозносить зна­чение какого-то формального закона? Неужели у кого-то из интеллигентных и здравомыслящих лю­дей ещё сохраняется инфантильная вера в то, что на земле возможно создать совершенный закон, который бы удовлетворил всех и вся. Земные зако­ны: а) временны и условны и уже потому не прочны; б) легко извращаются и обходятся лукавой чело­веческой волей. Следовательно, и данный закон, если он даже и будет принят, едва ли сможет серьёзно повлиять на судьбы нашей Церкви. В любом случае будущего мы не знаем, и только время от­кроет, чего от этого закона будет больше - пользы или вреда. При общем расстройстве нашей обще­ственной морали, а также очевидном несовершен­стве судов и всей вообще правоохранительной си­стемы один Бог знает, к чему приведёт очередная и, увы, довольно неуклюжая попытка защитить не­земное земным, бесконечное конечным и здоровое больным.

Итак, оставим в покое этот ребус истории, как не имеющий в себе ни глубокого смысла, ни кон­кретного и надёжного решения. За теми же скоб­ками оставим и юридическую неопределенность многих понятий, включенных в него: «верующие», «чувства», «религиозные»; они могут привести как к успокоению страстей, так и к их столкновению и обострению.

Церковь наша крепка не государственными за­конами, а верой и защитой Христовой, благодаря которым «врата ада не одолеют ее» до конца вре­мён. Любой закон обойдёт человек, кроме законов Бога и совести своей, вкоренённых в его душу. Но это справедливо только по отношению к людям, сознающим неотвратимость справедливого по­смертного воздаяния «по делам». Тех же, для кого вечности и Бога не существует, ничего уже не оста­новит, таким, по словам Ф.М. Достоевского, «всё возможно».

Олег Сенин

Животворящая мир Святая Троица

Преподобные Андрей Рублев, Даниил Черный и мастерская. 1408 год

Как скоро протекли немалые своим числом пятьдесят дней от весенне-ликующей Пасхи до свежей лиственной Троицы. И, как повелось на Руси от начала, от Владимирова Крещения, каж­дый из великих праздников облекал свою еван­гельскую, событийную первооснову в обряды и обычаи, краски и запахи: в морозное белоснежье Рождества или в предосеннюю прохладу Успе­ния. Праздники наши, отличаясь между собой убранством храмов, цветом облачений, ястием на столах, стужей либо теплынью на дворе, име­ют единую чудесную способность на мгновение, на малое время приближать нас, осуетившихся, поникших душою, к радующей благостыне Бо­жьего Царства. В эти дни недостижимо небесное будто бы преклоняется, милостиво нисходит к земному и юдольному человеческому бытию.

Когда в день перед Троицей мы приходим в храм ко всенощной, то всякий раз переживаем светлое детское изумление от зелено-изукра­шенного его пространства, которое ещё вчера своей строгостью и святым величием не допуска­ло и мысли о совместимости ликов, лампад, ка­менных сводов с пахучей травой изножий, с бе­ло-зелёным струением березок, с обилием цве­тов и листьев. В эти минуты всякий из нас в пре­избытке чувств, без всякого принуждения рас­судка, явственно верит, что Животворящий Дух Святой, сошедший апостолам в те незапамятные времена в далёком от нашей земли Иерусалиме, теперь в начале каждого русского лета преиз­бытком даров Своих возрождает к новой жизни земное лоно и человеческие души. Теперь, как и две тысячи лет назад, Он нисходит для укре­пления веры всех тех, кто числит себя среди чад Церкви, рождение которой произошло ещё тог­да, в день Святой Пятидесятницы.

Святая Троица (Зырянская). Конец XIV века

Праздник Троицы как бы открывает нам гла­за на обилие Божьей благодати, способной при­дать действенную силу Святым Дарам, получен­ным нами при крещении, но ослабленным нашим обычным маловерием. Однако ослабшая мышца веры способна произвести лишь рутинное, те-плохладное духовное существование, которое так и клонит нас опереться на обряд, успокоить себя внешним, показным благочестием; и тут уж не до пламенности духа и не до горения веры - лишь бы тлела да совсем не угасла некогда вы­сеченная искра Божия.

Напротив, Дух Святой являет Себя во внезап­ном порыве ветра, нарастающем шуме неведо­мого, молниевидных огненных языках, озаряю­щих взволнованные лица и сияющие глаза апо­столов. И вот уже не остаётся и следа от страха, от бездеятельного малодушия, ибо Дух побуж­дает их дерзновенно выйти на улицы и площади Иерусалима к толпам народа. Преизбыток серд­ца, отверзая уста апостолов, разрешается вдох­новенной их проповедью, обращающей тысячи и тысячи к вере во Христа Распятого.

Сошествие Святого Духа (икона из Святодуховского храма Новодевичьего монастыря). 18 век

Отец, Сын и Святой Дух, единые в Своей люб­ви к падшему человеку и в желании спасения для него, в этот день открывают в новооснованной Церкви уже возможность такого спасения для великого множества исповедников, чьи сердца были возожжены пламенем первоапостольской проповеди. Потому если мы не на словах, а по сути сознаём себя исповедниками соборной и апостольской Церкви, то тогда жизнь наша - пусть смиренно-скромная, пусть лишь немно­гим зримая - обретает значение свидетельства Христа ради. И Дух, Который дышит, где хочет, на всяком месте: в семье, на работе, среди ближ­них и дальних, под сводами храма и перед лам­падным мерцанием домашних икон, - придаст нашей жизни высокий смысл служения вопреки пустопорожнему, бесцельному, эгоистически са­мозамкнутому прозябанию.

Известно, что без Бога, оставаясь лишь самим собой, каждый из нас сживается с собственной греховной ложью и постепенно утрачивает поня­тие о чистоте Божией правды и о Его немеркну­щей истине. Сегодня неисчислимое множество самонадеянных, на своём упорствующих одино­чек торят по жизни свои кривые петлистые пути и даже чего-то достигают, чем-то удовлетворя­ются, но всегда при этом в глубине души сознают никчёмность обретённого, равно как и мышиную возню своих тщетных стараний. Как недостаёт этим людям Духа Истины, способного научить их всему и наставить их на всякую правду. Слу­чись такое, и молоденькие девушки не горели бы желанием стать моделями, ребята - качка­ми, суперменами, никто не стал бы цинично и всерьез с телеэкрана обсуждать возможность многоженства и многомужества, не было бы стыдно за лицедейство политиков и чёрный пиар выборов. Да и наша внутрицерковная жизнь приняла бы куда более благодатно-при­влекательное обличие, если бы Дух Святой как Сокровище благих и жизни Податель пришёл и вселился в души наши.

Jean RESTOUT. 1732. Musée du Louvre, Paris. The Pentecost
 

По преданию, в стенах Сионской горницы в тот поворотный момент истории собралось около ста двадцати человек. Среди них вместе с Пре­святой Богородицей, апостолами, жёнами-ми­роносицами были те, которые поверили словам Спасителя, что, возносясь, Он пошлёт Духа Утешителя, Который, придя, напомнит им обо всем. Сегодня мы, православные, движимые духовной жаждой, собираемся в единодушии веры под намеленными сводами храмов. Там, ощущая незримое благодатное веяние Духа Божия, мы вспоминаем грехи наши и каемся в них, сознаём бесценность дара жизни и благодарим за него Господа. Там мы сгораем от стыда, обличаемые словами Евангелия и, прослезившись, снова поднимаем лица, просветлённые надеждой на Христово всепрощение. Не будь этого напоми­нания, побуждения и вразумления, мы никогда бы не узнали о своём богоданном призвании, не имели бы в жизни перста указующего и всечас­ной помощи свыше.

М.В.Нестеров "Троицын день" 1888

Верится, что и на этот раз праздничные коло­кола возвестят многим и многим неизбывную и спасительную любовь Живоначальной Троицы, вера в Которую сопровождала и животворила жизнь русского человека от времён былинных до наших дней.

Николай Сомин

Апостол братской любви

Размышляя о Крестовоздвиженском братстве, невозможно остаться равнодушным. Ассоциации могут быть разные. Первое, что возникает - это остров Утопия, вдруг приобретший реальные очертания. Но, может быть, ближе к истине срав­нение с Иерусалимской общиной первохристиан, явившей нам высочайший идеал христианско­го общежития. Во всяком случае, это - попытка воплотить в повседневной жизни завет Христа о братской жизни в мире и любви. Но всё происхо­дит не в Святой земле, а в Черниговской губер­нии конца XIX века. Причём это не однодневка, а община, существовавшая и процветавшая в течение полувека. Да и само Крестовоздвиженское трудовое братство - явление чисто православное, о чём говорит само название братства. Слишком необычно это явление, чтобы пройти мимо него и не попытаться его осмыслить.

Ещё более впечатляет образ основателя, блю­стителя и души братства Николая Николаевича Неплюева - помещика, христианина, бесконечно преданного православной церкви, человека уди­вительного смирения, воли и веры в Бога. Господь наградил его многими талантами. Неплюев - вы­дающийся духовный писатель. Пять томов его сочинений поражают ясностью, высотой мысли и удивительной искренностью при яркой индивиду­альности и большом литературном даре. Именно благодаря этим трудам мы имеем возможность довольно точно знать о жизни людей в братстве. Неплюев - и композитор фортепьянной и вокаль­ной музыки, и прекрасный организатор, и велико­лепный педагог. Но главным его талантом была христианская любовь, столь ярко горевшая, что она придавала необоримую, всепобеждающую силу всем его деяниям. «Бог есть любовь», - мно­жество раз повторяет Неплюев в своих сочинени­ях. И это не риторика и не упоминание Бога всуе. «Вера, действующая любовью» - вот тот прин­цип, который старался всеми силами воплотить в жизнь этот удивительный человек.

В последние годы имя Неплюева постепен­но возвращается из забвения. Появилось не­сколько изданий его сочинений, стали прово­диться конференции и семинары, посвящённые его деятельности. И тем не менее Неплюев и его братство почти неизвестны широким кругам пра­вославных христиан. Это не столько удивляет, сколько заставляет крепко задуматься. Почему же всегда нет пророка в своем отечестве?

Но всё по порядку.

Н.Н. Неплюев родился в 1851 году. Он происхо­дил из старинного дворянского рода Неплюевых. О своих предках Неплюев писал: «Предки мои при святом Невском из Варяг вышли, испоместило их вече Новгородское, во бояры ставили цари Мо­сковские, пожёг их вотчины царь Грозный, Вели­кий Пётр в Венецию учить послал». Отец Неплюе­ва-тайный советник, Николай Иванович Неплюев (1825-1890) имел несколько обширных поместий, в том числе - в Черниговской губернии, где он был губернским предводителем дворянства.

Исключительная чуткость мальчика на любовь и зло проявилась очень рано. О своем детстве Неплюев вспоминал: «...там, где я не чувствовал любовь, я буквально болел от скуки, буквально замерзал от духовной стужи... Не только присут­ствие человека грубо-недоброжелательного, но даже присутствие человека равнодушного, хо­лодного доставляло мне тяжёлое, иногда почти невыносимое страдание (...) Только проявления любви утешали меня, озаряли душу мою тихим светом, согревали её нежной лаской, были чем-то родным, дающим смысл бытию».

Евангелие на чистую юную душу производит исключительное впечатление. Но вместе с тем он видит и острый разлад между евангельской правдой и ложью мира сего:

«С детства поражала и пугала оторванность жизни от этой святой (христианской. - Н.С.) правды. Когда критика фактов была для меня ещё непосильна и формулировать свои мысли я ещё не мог, сердце чуяло непримиримый раз­лад настроения духа громадного большинства с тем духом мира и любви, который со страниц Евангелия освещал и согревал детское сердце. Чем более я жил и знакомился с жизнью, тем более я убеждался, что подавляющее большин­ство людей не умеет или не желает ни думать, ни чувствовать, ни жить по-христиански. Чем более я любил и понимал вечную истину правды воли Божией, тем менее я был способен мириться с тем, что было с нею несогласно в окружающей жизни (...) С каждым днём умножались для меня доказательства того, что я имею дело не с учени­ками Христа Спасителя, а с людьми, систематиче­ски изменяющими Ему всем складом ума и сим­патий своих, всем строем жизни и устоявшихся взаимных отношений».

Жизнь Николая Неплюева сначала текла обычно, как у многих дворян. Он кончает юриди­ческий факультет Петербургского университета, становится дипломатом и получает место при русском представительстве в Мюнхене. Но очень скоро пустое и игривое времяпрепровождение светского человека вызывает в нём глубокое отвращение. И вот он, 27-летний аристократ и изысканно-светский человек, видит сон, повто­рившийся несколько раз: «Нахожусь в крестьян­ской избе в обществе крестьянских детей, бесе­дую с ними и чувствую такую духовную отраду, какой с детства жаждала душа моя». «Для меня стало ясно, - пишет Неплюев, - что мне надо уйти из общества людей, которые во мне не нуждают­ся... уйти от них к тем бедным детям народа, ко­торые нуждаются во мне во всех отношениях... я решил начать с воспитания крестьянских детей в сознательной вере в Христа Спасителя и созна­тельной любви к нему».

И утончённый аристократ бросает дипло­матическую службу, уходит в отставку и прово­дит два года вольнослушателем Петровской сельскохозяйственной академии. Затем, осенью 1880 года, едет в свое родовое имение, хутор Воздвиженск в Черниговской губернии с целью основать школу для крестьян. Однако управляю­щий противится всем начинаниям молодого ба­рина. Тогда Неплюев просит отца выделить ему в местечке Янполь (недалеко от Воздвиженска) дом и в феврале 1881 года основываеттам школу для крестьянских сирот. С этой школы фактиче­ски и начинается история этого удивительного братства.

Священник Николай Толстиков

Дань моде

Молодой священник отец Сергий пришёл сам не свой:

 -  Пригласили меня освящать «новорусский» особняк... Час уж перед обедом. В вестибюле юная дамочка встречает. В одной прозрачной «ночнушке», коротенькой, по самое «не могу». Этак спросонок щебечет: «Вы работайте, рабо­тайте! Если я вам мешаю, то на балкончике пока покурю».

Освятил особняк отец Сергий, водичкой вез­де в комнатах покропил, от прелестей дамочки-хозяюшки стыдливо глаза отводит.

 -  Понимаете хоть - зачем вам это освящение жилища? - спрашивает.    

 -  Так модно же! - удивлённо округляются глазки с размазанной косметикой. - Чем я хуже других?!   А вы получили за свою работу, так молчите!    

Ольга Жукова

Вознесение Господне

Вот и прошли пасхальные дни, наступило лето - и расцвело Вознесение Господне. Празд­ник, без проникновения в суть которого невоз­можно осознать себя христианином.

С праздником, братья и сестры!

Он поднялся в глазах их, и облако взяло Его из вида их. И когда они смотрели на небо, во время восхождения Его, вдруг предстали им два мужа в белой одежде и сказали: мужи Гали­лейские! что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придёт та­ким же образом, как вы видели Его восходящим на небо.

* * *

Французский музыкант Гектор Берлиоз с вос­торгом вспоминал: «Ничто меня так не поразило, как памятник древнерусского искусства в селе Коломенском. Многое я видел, многим я любо­вался, многое поражало меня, но время, древнее время в России, которое оставило свой памятник в этом селе, было для меня чудом из чудес. Я ви­дел Страсбургский собор, который строился ве­ками, я стоял вблизи Миланского собора, но кро­ме налепленных украшений я ничего не нашёл. А тут передо мной предстала красота целого. Во мне всё дрогнуло. Это была таинственная тиши­на. Гармония красоты законченных форм. Я видел какой-то новый вид архитектуры. Я видел стрем­ление ввысь, и я долго стоял ошеломлённый».

Видно, не зря называют архитектуру музы­кой, застывшей в камне! Жаль только, что слава архитектурных памятников переживает славу их создателей. Вот и имя архитектора, построивше­го храм Вознесения, нам неизвестно. Зато знаем мы, что возведён собор был в 1530-1532 годах.

Церковь Вознесения - своего рода памят­ник, ведь она была создана в честь рождения у Василия III сына-наследника - будущего Ивана Грозного. Храм был настолько необычен и чуде­сен, что летописец отметил особо: «Церковь та велми чюдна высотою и красотою и светлостию, такова не бывала преже того в Руси». Вот так! Да вроде бы мы с тобой, юный москвич, уже слыша­ли что-то подобное. Проверь-ка себя, вспомни, о каком ещё храме летописец отзывался столь же восторженно? Сравни два этих храма. По­смотри, какие они разные... Храм в Коломенском буквально устремлён ввысь. И как нельзя лучше подходит ему имя - храм Вознесения. Ведь Воз­несение - это один из 12 главных христианских праздников. Он установлен в память чудесного Воскресения и Вознесения Иисуса Христа в Цар­ство Небесное, на небо...

Фото с сайта Википедия. Автор А.Savin

Нам, людям XXI века, может показаться, что похож храм Вознесения на... готовую к старту многоступенчатую ракету. Неужели древний ма­стер был ясновидцем и догадался, что в XX веке потомки его дерзнут отправиться к звёздам, под­няться в небо на ракете? И станет первый полёт человека в космос, причём нашего соотечествен­ника - Юрия Гагарина, ещё одним настоящим чу­дом света? Загадка!

А может, мастер так далеко не заглядывал и просто построил храм, похожий на... стройную высокую ель? Не зря же особенностью русской архитектуры считается умение наших мастеров возводить такие постройки, которые будто сли­ваются с окружающей природой, будто есте­ственно вырастают из неё и дополняют её. А на шатре церкви, взгляни-ка, юный москвич, укра­шение интересное - прямо каменные гранёные бусы. Ну точно, как на новогодней ёлке! Только в тут пору ёлки на Руси ещё не украшали. Этот обычай был заведён Петром I в 1700 году. Интересно, что специалисты - историки и архитекто­ры - думают по поводу создания храма Возне­сения? Откуда пришла мастеру в голову мысль создать такой необычный собор?

Известный историк-москвовед Иван Забелин полагал, что истоки столь редкой шатровой по­стройки надо искать в русской деревянной архи­тектуре. Оказывается, похожие церкви на Руси строили раньше, но не из камня, а из дерева. С течением времени такая постройка была призна­на самой красивой, потому и перешла в каменное строительство.

А ещё шатры, или, проще говоря, - палатки, ставили русские воины в поле, когда находились в длительных походах. Тут, пожалуй, нелишним будет и сказки вспомнить. Ты ведь, юный мо­сквич, уже читал про золотого петушка и про ша­тёр Шемаханской царицы? А про то, как Ивануш­ка-дурачок с Коньком-Горбунком прекрасную царевну в шатёр заманивали?

Коломенская церковь и вправду будто из кни­ги сказок вышла. Посмотри, юный москвич, - ос­нование храма опоясано галереями с крытыми переходами. Наши предки называли их гульби­щами. Гулять по ним можно вокруг всего гигант­ского столпа-храма. Оконца здесь узкие, длин­ные. Шлемовидные кокошники, заострённые кверху, в три ряда идут - все детали подчёркива­ют стремление ввысь...

С тем же стремлением ввысь да вширь свя­зано и одно странное понятие, до сих пор быту­ющее в нашем языке. Тебе, юный москвич, воз­можно, приходилось уже его слышать. «Коло­менская верста» - так говорят об очень высоком, длинном человеке. Немного обидное это про­звище москвичи придумали, узрев доселе неви­данные ими высокие дорожные столбы, которые царь Алексей Михайлович расставил на пути от Москвы до села Коломенского.

Тогда расстояния на Руси измерялись не километрами, а вёрстами. Давным-давно в од­ной версте насчитывалось тысяча саженей, но царь Алексей Михайлович велел считать в од­ной версте семьсот саженей и именно на таком расстоянии друг от друга выставил столбы на дороге в Коломенское. Сын Алексея Михайло­вича - Пётр I - решил, что правильнее считать в версте пятьсот саженей, вот и вышло, что ко­ломенская верста на двести саженей длиннее той, что была принята Петром Великим, и ста­ла в России использоваться повсеместно. Ин­тересно, что старое измерение «верста» почти совпадает с привычным для нас километром (1 верста = 1,0668 км), а вот в сажени - 2,1336 метра.

Когда царь Алексей Михайлович коломен­ские вёрсты столбами отметил, москвичам это в диковинку показалось. Но со времён Петра I по всей России верстовые столбы стали ставить, чтобы любой путник знал, где находится, какой путь уже преодолел и сколько ему еще предсто­ит пройти или проехать - важное дело!

Виктор Аксючиц

Здесь русский дух! Александр Пушкин

Поэзия для Пушкина не была хобби или ро­дом профессиональных занятий. Поэтическое творчество - это наиболее адекватная форма его жизни. В поэзии и через поэзию Пушкин был связан с Высшей Реальностью, проживал свою судьбу, переживал судьбу своего народа, куль­туры, мира, открывал для себя новые измерения бытия. В этом смысле Марина Цветаева говори­ла, что «Пушкин - поэт с историей». Валентин Непомнящий отмечал, что Пушкин входил в сти­хотворение одним, а выходил другим, для него поэзия - это сама жизнь, прохождение жизни в слове, это эстетика не отображения жизни, а эстетика преображения жизни. Поэтому слож­нейшие и глубочайшие смыслы в творчестве Пушкина выражены удивительно ясно и прозрач­но. «У Пушкина почти нет загадок. Во-первых, он слишком уважал своего "благосклонного читателя", чтобы предлагать ему ребусы. Во-вторых, Пушкин прост потому, что в послед­ний период творчества настолько разобрался в себе и в окружающем мире, насколько это во­обще доступно мирскому человеку. В-третьих, внутренняя ясность отлилась в предельно чёткие словесные и художественные формы» (Г.А. Анищенко).

Универсальность пушкинского гения не­превзойдённа, и этот феномен не поддаётся эмпирическому объяснению. Его всечелове­ческое творчество вобрало основные темы и проблемы европейской и мировой литерату­ры. Пушкин, имея неповторимый творческий облик, пропустил через себя влияния многих авторов, впервые внёс в русскую литературу жанровое и видовое разнообразие европей­ских литератур. Будучи уникальным русским писателем, он обладал сверхъестественной способностью проникаться духом иноязычных литератур и чутко передавать их националь­ный колорит. «Наиболее изумительной чер­той Пушкина, определившей характер века, был его универсализм, его всемирная отзыв­чивость» (Н.А. Бердяев).

Александр Иванович Лактионов. Вновь я посетил... (Пушкин в Тригорском). 1949. Донецкий областной художественный музей. Фрагмент

В открытости Пушкина сказалась русская духовность. Поэт называл себя «эхом русско­го народа». Гоголь говорил, что Пушкин есть, «может быть, единственное явление русско­го духа». Уже расхожим стало утверждение: «Пушкин - это наше всё». Непомнящий от­мечал, что ни к одному другому литератору в мире народ не относился так, как к Пушкину. Невозможно себе представить, чтобы каждая годовщина Шекспира или Данте отмечалась всенародно, а у их памятников ежегодно по­являлось множество цветов. Ни к кому не от­носятся столь многогранно: на одном полюсе всенародно слагаются анекдоты, на другом -видят в нём национального пророка. Пуш­кин - это «Россия, выраженная в слове» (В.С. Непомнящий); он олицетворяет национальное сознание и жизнеощущение. Пушкин грациоз­но переводил образы европейской литературы в литературу отечественную, а русскую культу­ру расширял до общечеловеческой. При этом разрабатывал разнообразные литературные жанры и проблемы культуры - не только поэ­зии и художественной литературы, но и языка, истории, театра, философии, политики.

Глеб Анищенко обратил внимание на то, что «Гоголь когда-то обозначил именно нынешний временной рубеж для начала истинного пони­мания Пушкина, говоря о том, что он - "русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет". Двести лет минуло». Современный литературовед Н.Н. Ска­тов полагает, что слова Гоголя следует понимать «не в том смысле, что через 200 лет явились сонмы русских Пушкиных или в роли некоего коллективного Пушкина предстала вся нация. Речь идёт именно о развитии самого Пушкина на протяжении этих 200 лет нашей жизни и в нашей жизни. Может быть, ещё никогда Пуш­нин как русский человек не представал перед нами как целый космос русской жизни в такой свободе, в такой непредвзятости, в такой возможности выбора, столь избавленным от односторонности. И в такой силе призыва к восприятию себя».

«Этот "призыв к восприятию" трудно не почувствовать сегодня при серьезном сопри­косновении с произведениями поэта. Может быть, действительно мы получили сейчас шанс подойти к довольно полному пониманию пушкинского творчества. Для этого, однако, совершенно необходимо очистить своё воспри­ятие от прежних наслоений: отказаться от идеологических и исторических стереотипов; не размениваться на рассмотрение перифе­рийных сторон творчества, а сосредоточить внимание на главных направлениях; заставить себя воспринимать прямой смысл написанного, а не искать несуществующие (но желаемые) подтексты; читать Пушкина, а не подгляды­вать за его личной жизнью» (Г.А. Анищенко). В чём явилось значение Пушкина за прошедшие двести лет и в чём его провиденциальное значе­ние для современности?

Как преподобный Серафим в Православии, так Пушкин в светской культуре, подобно духов­ному кристаллу, вбирает достижения прошло­го, творчески их преобразуя и задавая новые из­мерения будущего. «Пушкин был живым средо­точием русского духа, его истории, его путей, его проблем, его здоровых сил и его больных, ча­ющих исцеления узлов... Единственный по глу­бине, ширине, силе и царственной свободе духа, он дан был нам для того, чтобы создать сол­нечный центр нашей истории, чтобы сосре­доточить в себе всё богатство русского духа и найти для него неумирающие слова. Он дан был нам как залог, как обетование, как благодатное удостоверение того, что и на наш простор, и на нашу страсть может быть найдена и соз­дана завершающая и совершенная форма. Его дух, как великий водоём, собрал в себя все под­почвенные воды русской истории, все живые струи русского духа» (И.А. Ильин). Творческий гений Пушкина опережал своё время. Его жизнь подобна свёрнутой во времени жизни русского национального духа - она повторяет этапы его становления и раскрывает будущие пути. Отсюда сугубый интерес поэта к истории своего народа -как истории его собственной души, а также об­ращенность к будущему - его пророческое слу­жение. Гений, открываясь измерениям вечности, мог предвидеть нечто в будущем.

Юный Пушкин преисполнен энергии жиз­нерадостного язычества и страстного возрожденчества. «Лирический герой раннего творче­ства Пушнина воспринимает жизнь как цепь, состоящую из отдельных мгновений» (Г.А. Анищенко). Но молодой поэт не мог не осмыс­лить мировоззренческие основы такой жиз­ненной позиции: «Восемнадцатилетний поэт смог четно определить мировоззренчесний исток такого "мгновенного" мировосприятия и назвать его: безверие. Тот, "кто с первых лет безумно погасил отрадный сердцу свет", вынужден жить лишь мгновением, тан как для него земная жизнь не может представ­ляться чем-то цельным, а жизни вечной не существует» (Г.А. Анищенко). Это время ду­шевных кризисов, внутренней опустошённости, духовного томления и тоски. «В сознании героя пушнинсной лирини возникает и до предела обостряется к концу южного периода траги­ческий конфликт между ощущением полной бессмысленности жизни, с одной стороны, и с другой - страхом перед бессмысленной смертью, пожирающей всё-таки дорогие мгновения жизни» (Г.А. Анищенко).

«Пушкин часто был эолова арфа либера­лизма на пиршествах молодёжи, отнлинаясь теми голосами, которые на него налетали» (П.А. Вяземский). У века Просвещения он за­имствует кощунственное отношение к религии (создание «Гаврилиады»), увлечение либераль­ными идеями и социальными утопиями. «Дух отрицания, с такой силой обрушившийся на че­ловеческую личность, естественно, затронул и все области её воззрений. Безверие, которое раньше переживалось как трагедия, теперь принимает вид фривольного кощунства или богоборчества. В сфере социально-политиче­ской прежние просветительсние устремления сменяются революционными призывами к кро­вопролитию. В начале 1820-х годов богоборче­ство и революционность образуют некое ниги­листическое единство в творчестве поэта» (Г.А. Анищенко).

Пушкин становится апологетом и певцом тираноборчества: «В деспотическом государ­стве тираноборец, политический убийца за­меняет и подменяет собой закон. Эта подме­на происходит в кругу земных реалий. Однако пушкинский тираноборец, совершая суд, руководствуется отнюдь не собственным произ­волом: он получает некую санкцию свыше» (Г.А. Анищенко). В «Кинжале» инерция безверия доводит до логического предела: «"Вышней" силой, "богом" "юных праведников" является прямая противоположность Христу - анти-Христос... революционеры-тираноборцы при­водят в исполнение приговор "высшего суда" анти-Христа, подменяющего собой Христа истинного» (Г.А. Анищенко). Поэт заражался господствующими идеями своего времени и вы­ражал их с разрушительной поэтической силой. Пушкинский «Кинжал» стал чуть ли не гимном декабристов. О тогдашнем положении Пушкина писал П.А. Вяземский: «Хотя он и не принадле­жал к заговору, который приятели таили от него, но он жил и раскалялся в этой жгучей и вулнаничесной атмосфере».

Юный поэт дошёл до края и заглянул в инфер­нальные бездны, но нашёл в себе силы отшат­нуться, ибо пушкинский атеизм не был тотально безысходным. «Ему уже тогда противоречили некоторые основные тенденции, определяю­щие собственный духовный склад Пушкина... Мы насчитываем три тание основные тенден­ции: склонность к трагическому жизнеощу­щению, религиозное восприятие красоты и художественного творчества и стремление к тайной, скрытой от людей духовной уму­дрённости... Этот духовный опыт должен был уже рано привести Пушкина к ощущению ложности «просветительства» и рационали­стического атеизма» (С.Л. Франк).

С 1824 года и Михайловской ссылки начи­нается духовное перерождение Пушкина. Глеб Анищенко полагает, что в «Пророке» 1826 года Пушкин описывает коллизии в душе поэта: «В "Пророке" говорится о том, о чём там написа­но прямо: о чуде непосредственного открове­ния Бога человеку и о чудесном изменении всей сущности человека» (Г.А. Анищенко). Поэтому «"Пророк" является не только вершиной пуш­кинской поэзии, но и всей его жизни, её вели­чайшим событием... В зависимости от того, как мы уразумеваем "Пророка", мы понимаем и всего Пушкина... Если это есть только эсте­тическая выдумка, одна из тех, которых ищут литераторы, тогда нет великого Пушкина» (прот. Сергий Булгаков). Итогом духовных пре­вращений и обретения божественных даров (всеведения, всеслышания, пророческого слова, исполненное™ Божьей воли) явилось рожде­ние пророка, «перед которым Бог ставит со­вершенно определённую задачу: "глаголом жги сердца людей"... В "Пророке" подобный призыв обретает новый, глубочайший смысл только потому, что он есть не мысль поэта, а непо­средственная воля Бога... Сердце, душа и разум героя-пророка, исполненного волей Бога, на­правляются на то, чтобы донести эту волю до сердец ближних. Чудо, описанное в "Проро­ке", и может быть единственным объяснением рождения "нового" Пушнина в середине 1820-х годов... Чудесное рождение "нового" человека вовсе не означает его последующего чудесно­го бытия. Пушнин, рождённый как бы заново чудесным образом, в последующий период ис­пытывает все трудности становления ново­рождённого организма. Со всеми болезнями, подвергающими этот организм жесточайшим испытаниям» (Г.А. Анищенко).

Слово

Старец Иосиф Исихаст

«Суетный мир! Лживый свет! Нет в тебе ниче­го доброго! Совершенная ложь! Совершенный обман! Ты нас обманываешь, над нами смеёшься, над нами издеваешься. Показываешь нам годы, и удовольствия, и долгое здоровье, но внезапно нас настигает смерть. И всё это лопается, как пу­зыри, рвётся, как паутина. Такова, возлюбленное моё дитя, такова мирская радость!»

Схиархимандрит Иоанн (Маслов)

«Беспечная жизнь помогает человеку порвать связь с Богом и перейти к другому властелину — диаволу, который день ото дня омрачает наш ум и делает его бессильным в борьбе с грехом. И если человек не опомнится и не восплачет о своём бедственном состоянии, то для него и веч­ность будет тяжёлой и мучительной».

Изборский клуб

В святом Белогорье:

Луч надежды

Впечатление первое - шок

Как часто, увы, в нашу жизнь вместе со скор-бями, трудами и недугами вползает червь сомне­ний: не бесполезна ли наша борьба, не слишком ли силён враг, виден ли вообще свет в конце тон­неля? «Русские ленивы», «русские пьют», «рус­ские ни к чему не годны» - эти и сотни других, похожих на них нейролингвистических штампов явно или неявно, прямо или косвенно внедряют­ся в наши расстроенные перестройками души с помощью «ящика», гламурнои журналистики и апологетов либерального монетаризма. Никог­да не забыть мне убийственного «аргумента» Кудрина против того, чтобы наши финансовые накопления вкладывались бы в нашу же отече­ственную экономику: всё равно, дескать, разво­руют, а там, за бугром, мы их хотя бы сохраним! И, надо заметить, президенты - что тот, что дру­гой - «велись» на подобную чепуху. Путин до сих пор смотрит Кудрину в рот, поддакивает, цепе­неет, как кролик перед удавом. Когда я слышал разглагольствования Кудрина, унижавшие - по-другому это и не назвать - собственную Родину и собственный народ, я понимал: прямо на моих глазах совершается низость и враньё. Но, выез­жая потом в близкие и дальние российские гу­бернии, наблюдая всюду разруху и нищету, вы­званные коррупцией и некомпетентностью («буд­то Мамай прошёл»), я и сам иной раз подспудно, против собственной воли начинал сочувствовать иезуитской логике «главного бухгалтера стра­ны»: а может, он прав?

...Два дня, с утра до глубокой ночи, колесили мы - небольшой, но бравый десант «Изборско-го клуба» (А. Проханов, М. Леонтьев, М. Калаш­ников, А. Нагорный, М. Делягин, всего около 15 человек) - по городам и весям Белгородской области. Принимающая сторона подошла к делу с полной серьёзностью и ответственностью. Она не ограничилась формальным приглашением в адрес председателя И К А. А. Проханова: по веле­нию губернатора Савченко Евгения Степановича для нас был составлен и - скажу, чуть забегая вперёд, - скрупулёзно выдержан жесточайший график. Пункт «свободное время» в этом графике отсутствовал по определению. Всё было распи­сано по минутам и часам. Ни одного зазора. Ни одного сбоя.

Первая «установочная» встреча с губернато­ром и его командой состоялась в режиме «с кора­бля на бал» сразу по прибытии нашего «литерно­го» вагона из Москвы в Белгород первого июля. Затем одна за другой понеслись десятки встреч, круглых столов, выходов к прессе, визитов на крупнейшие предприятия области, музеи, храмы и монастыри. Под самый занавес - финальный разговор в уже знакомом зале Администрации Правительства области. Прощальный ужин с Ев­гением Степановичем и... галопом на вокзал.

Как кадры в кинохронике, летят перед моим мысленным взором разрозненные картинки на­шего двухдневного путешествия: могучие анга­ры холдингов «Агро-Белогорье» и «Приосколье» с офисами, которым позавидовала бы и иная нефтяная компания; биогазовая электростанция «АльтЭнерго» мощностью в два с половиной ме­гаватта; пятикилометровая в ширину и на чет­верть километра уходящая в глубину воронка са­мого большого в мире Лебедянского ГОКа; про­ведённый для нас митрополитом Белгородским и Старооскольским Иоанном покаянный молебен в соборе Петра и Павла, что на героическом Про-хоровском поле; стайки добротных коттеджей, разбросанные тут и там в агломерации двух ос­новных областных центров. Коттеджи построены на земле, почти бесплатно выделенной властью не для нуворишей, но для учителей, инженеров и фермеров. Тридцать три тысячи таких участков за счёт государства обеспечены коммуникациями, силами самих людей застроены и введены в экс­плуатацию. Столько же в ожидании своих буду­щих хозяев «обвязываются» дорогами, линиями электропередач, нитями газо- и водоснабжения. И отбою от желающих «вернуться на землю» в Белогорье не наблюдается. «Россию испортил не только квартирный, но и земельный вопрос, - в одной из бесед с нами полушутя-полусерьёзно вздохнул губернатор. - С этого-то вопроса мы начали исправлять ситуацию».

Первое, что поражает и совершенно обе­скураживает скептический и недоверчивый ум «изборца» это, конечно, порядок. И чистота. Они всюду, как две руки одного тела. И они не деланные, не нарисованные «на холсте в ка­морке папы Карло», как это часто, увы, случа­ется в наших Палестинах, особенно же перед приездом на «периферию» высокого москов­ского начальства. Белгородский порядок дру­гой: естественный, крепкий, органично выте­кающий из здравого состояния белгородского человеческого организма. Поэтому он всюду: и на центральной площади столицы региона, и в дальней деревушке. Мне даже, грешным делом, показалось, что второй по величине город области, Старый Оскол, в некотором отношении даже выигрывает перед престольным Белгородом; он как-то по-особенному ухожен и украшен - словно красуется перед приезжи­ми: смотрите, как я пригож!

Нигде и ни разу не видел я за всё время пере­мещений по области ни одного пьяного. «Неког­да нашим людям пить, - пояснил нам в Старом Осколе заместитель мэра, - все до одного ра­ботают. Средняя зарплата по региону - двад­цать тысяч рублей. А по ухоженности и обеспе­ченности соцуслугами на душу населения наш город дважды подряд занимал первое место в России. Потом нам, правда, намекнули: не пода­вайте больше своих заявок, а то и кроме вас есть желающие победить. Вот с тех пор мы и не высовываемся».

Как советник губернатора Шанцева, я, смею надеяться, кое-что понимаю в городской пробле­матике. Но моё понимание, оказывается, было однобоким. Я видел по большей части нерешён­ные проблемы и невольно начинал верить, что эти сложные проблемы трудно или даже невоз­можно решить. В Белогорье же я с изумлением обнаружил, что решения есть. Вот пример: пас­сажирские автоперевозки в Старом Осколе осу­ществляет государственная диспетчерская ком­пания. У неё на балансе нет автопарка, но зато есть эксклюзивное право на организацию пере­возок. Компания диспетчеризирует частников, намеренно перемешивая хорошие и «плохие» маршруты и создавая этим равные конкурент­ные условия для всех. В результате совершенно исключается почва для коррупции и недобросо­вестной конкуренции. Побрыкавшись для вида, частники привыкли и теперь спокойно работают. А в очереди на маршруты стоят те, кто хотел бы получить эту работу... Их десятки, и работающие перевозчики, чувствуя их дыхание в спину, ста­раются изо всех сил.

Второй пример - местный красавец-стадион. Стоил он в строительстве около 340 миллионов рублей. Лужков, когда был в Старом Осколе, не поверил: «Да у нас в Москве за эти деньги и про­екта не нарисуют!». Лужкову, конечно, виднее. Понятна и его «логика». Только жалко нашего бывшего мэра: не помогли ему шальные деньги, не уберегли от краха и разочарования. Где он те­перь? Кто его помнит?

Впечатление второе: чудо

«Белгородский феномен» в окружении «не­мытой Росси» - это чудо: тут спорить не о чем!

Чудо - это на сто процентов вспаханные и за­сеянные поля, дающие по 60 центнеров с одного га пшеницы и по 100 центнеров - кукурузы.

Чудо - 5 процентов белгородского взноса в общероссийские закрома при том, что здесь про­живает всего 1 процент населения страны.

Чудо - малоэтажный строительный бум, в котором участвуют люди с невысоким уровнем доходов (средняя зарплата в области - около 20 тысяч рублей, и то она одна из высших в России).

Чудо - могучие агрохолдинги со смешанным государственно-частным капиталом, работаю­щие бок о бок с тысячами семейных ферм, соз­данных при помощи областного правительства.

Чудо - качественные дороги и ухоженные дворы, музеи в самых отдалённых деревнях и развитая социальная инфраструктура повсюду, где ей надлежит быть.

Чудо - почти полное отсутствие «чернобро­вых мигрантов» (своим работа нужна!) и спокой­ные, ясные, улыбающиеся лица людей.

Кто-то очень лукавый и очень злобный дав­но и настойчиво пытается внушить нам, что мы, русские, после распада СССР не способ­ны строить, творить, управлять. Это неправда, и она зримо являет себя на примере Святого Белогорья. Ведь труды и искания губернатора Евгения Степановича Савченко и его коман­ды на протяжении последнего двадцатилетия происходили не в безвоздушном пространстве и не в тепличных условиях; условия для всех областных «начальников» ельцинской, а затем и путинской России были, в общем-то, схожие. Вот только результаты получилось разные! Одни губернаторы и министры - таковых боль­шинство - проворовавшись и натешившись собственной дурью, канули в небытие, ничем не заслужив народного признания. Другие, одиночки вроде Савченко, не упустили своего исторического шанса, - и останутся в летопи­сях новой России первопроходцами и героями.

Белгородское чудо даёт всем нам ещё один важный (если не важнейший) урок. Когда вме­сте с остальными «изборцами» мы колесили по дорогам Белогорья, я никак не мог отделаться от чувства «дежавю». С одной стороны, не вери­лось, что мы всё ещё в России, а не где-нибудь в Голландии. С другой - нечто похожее я уже действительно видел раньше и даже видел в России, и притом не так уж далеко от этих мест. Такую же красоту и такой же порядок я встречал в Октябрьском районе Ростовской области, где главой тоже почти двадцать последних лет слу­жит ещё один, очень похожий на Савченко рус­ский подвижник - Евгений Луганцев.

Что общего между ними? Что помогло им до­стичь выдающихся - по-другому и не сказать! -успехов в окружении всеобщего уныния, убы­вания и коррупции? Только лишь профессиона­лизм и усидчивость? Очевидно, нет. В этих двух примерах русского прорыва есть нечто общее. И там, и там руководитель администрации, приидя к власти, самостоятельно, на свой страх и риск, преодолевая отчаянное сопротивление чиновни­ков федерального и местного Минобразования, волевым решением и вместе с тем строго в рам­ках закона ввёл в средних школах со второго по одиннадцатый класс... курс «Основ православ­ной культуры».

Помню, Евгений Луганцев описывал мне эту эпопею так: «Явились ко мне какие-то стро­гие дамочки, сначала из области, а затем и из Москвы, и давай меня стращать: «Какое право вы имеете своим решением в светской школе вводить религиозный предмет, хотя бы и фа­культативно?!» Я на всякий случай внимательно ещё разок вчитался в свои полномочия, про­писанные в Законе о местном самоуправлении, и говорю им: «А вы, собственно, кто такие? Про вас тут ничего не написано. Ступайте своей до­рогой!». Ну, покричали они, как водится, посту­чали ногами, организовали мне пару грозных звонков «сверху».... А я стою на своём: дескать, читайте закон. Потом всё как-то стихло. А когда у меня дела пошли в гору, когда район вышел из кризиса и стал первым в области по всем по­казателям, в том числе и по привлечению круп­ных инвестиций, эти «крикуны» и вовсе куда-то испарились».

Казалось бы, небольшое и периферийное дело - введение основ в средних школах. Но это только внешне оно периферийное. Факти­чески же и Луганцев, и Старченко, каждый на свой лад, самоопределились (!) в своём служе­нии Богу и людям, деятельно, а не только на словах, открыто и смело избрали Его своим ориентиром, смыслом, целью и центром жиз­ни. Со стороны это может показаться частным вопросом. Но в действительности это был гло­бальный поворот бытия, подвиг души «началь­ствующего», который своим свободным выбо­ром и волеизъявлением содействовал Господу вернуться в нашу жизнь. И благодать Того, Кто есть любовь и «путь и истина, и жизнь», без Кого невозможно творить ничего благо­го, потекла в исстрадавшиеся души детей и взрослых, окропила поля, подчинила стихии и обстоятельства, собрала вокруг этих избран­ников Божьих столь необходимые им коман­ды единомышленников. Как это происходит, как синхронизируется в пространстве зримого и незримого миров, мы не знаем, но зато мы точно знаем: это правда. Например, на стенах собора Петра и Павла, что воздвигнут в па­мять о страшном танковом сражении под Про-хоровкой в 1943 году, выгравированы восемь с половиной тысяч фамилий павших героев. И теперь местные мальчишки, приходя в храм, могут найти среди погибших и свои родовые фамилии, могут поклониться своим предкам. Как мощно это влияет на юное сердце!

Или другой пример. В 2010 году, когда по всей Центральной России пылали лесные по­жары и стояла невиданная сушь, к священнику в Сергиевом Посаде обратились местные ферме­ры с просьбой обойти крестным ходом их поля и попросить у Бога дождя. Сказано - сделано. В ближайшую субботу фермеры собрались у батюшки. Но не сорок, как вначале, а всего во­семь, остальные «были заняты другими делами». Крестный ход состоялся, и на следующий день действительно прошёл дождь. Но не везде, а в «шахматном порядке»: только над теми полями, хозяева которых не разменяли встречу с Богом на «другие дела».

Значит, и Белгородское, и Октябрьское чудо есть чудо прежде всего Божье. Но вместе и чудо рукотворное. Это чудо, которое Святые Отцы называли синергией Бога и человека. Это чудо очень не нравится тем, кто вот уже два десятилетия пытается поставить Россию на колени, разрушить её культуру и хозяйство, осмеять и очернить её историю, подменить её генетические мессианские коды европейским культом мещанства и потребительства. Отчасти это им удаётся, но только отчасти. На многих примерах из собственной жизни и жизни на­шей страны мы видим, что Господь не оставля­ет Свой «Третий Рим», и, как бы наши недруги ни замалчивали благословенный опыт Святого Белогорья, он остаётся для всех нас надеждой и маяком, свидетельством правды Божьей и лабораторией русского будущего, куда, быть может, завтра или послезавтра поедут стро­ители Святой Руси учиться жить и работать по-новому.