Встреча с главным профессором богословия Рос­сии назначена нам в три часа пополудни в здании Московской духовной академии, что Троице-Сергиевой лавре. Нам - это автору этих строк, а также офицеру-силовику из Ростова и профессору психологии из МГУ.

Выходной день. В лавре как всегда людно. К раке с мощами преподобного Сергия выстрои­лась нескончаемая очередь. Переминаются под солнышком паломники, терпеливо дожидаясь благословения от исповедника и спасителя Рос­сии. Последняя надежда и упование для русского сердца в лихую годину испытаний.... Лица людей светлы.

Мы тоже отстояли положенные полтора часа - благо приехали в Посад загодя.

...Ждать себя Алексей Ильич не заставил. Не в его правилах. Ровно в пятнадцать ноль-ноль, минута в минуту, он вышел к ажурным воротам в МДА и широким жестом пригласил следовать за собой: «Переговорим в каминном зале - там мы принимаем самых дорогих гостей». Первое впе­чатление: профессору за шестьдесят, седовлас, невысок, плотен, широкоплеч. Походка быстрая, лёгкая. Строгий бежевый костюм, элегантный гал­стук, военная выправка. Высокий, чуть резкова­тый голос, знакомый, по аудио- и видеозаписям, тысячам россиян, ищущих в наши непростые дни пути духовного исцеления и спасения во Христе.

Задача человека на земле - отыскать свой «узкий путь, ведущий в жизнь». Думается, что путь этот не один для всех, а каждому - свой. Иногда он представляется мне этакой извили­стой тропой в необозримом смрадном болоте сегодняшнего греховного бытия («пространно­го пути, ведущего в смерть»), и надо не толь­ко суметь отыскать эту «свою тропу», но ещё и удержаться на ней, не потерять её. Промысл это ведь ни в коем случае не случайность - так учат Святые отцы. И это вовсе не сила, директивно управляющая людьми. Это стопроцентная синер­гия воли каждого человека с Божьей волей: как уникальна и неповторима душа человеческая, так уникален и неповторим её путь к вечности. Даже спасти нас без нашего желания и волево­го устремления Бог не может. «Бог спасает нас не без нас!»

Первый в этом ряду - оптинский иеромонах Илий. Когда-то давно, в прошлой моей лихой и бездумной жизни он посмотрел мне в глаза и ко­роткой фразой «в Православии все есть!» одним махом разрушил все эзотерические замки, кото­рые к тому времени успели нагромоздиться в моей несчастной и измученной страданиями голове.

Второй Божий посланец - православный аме­риканец Серафим Роуз, который протянул мне руку незримо, издалека и заочно - через свои книги и статьи. Он поделился со мной опытом соб­ственных трудных духовных скитаний (надо же, даже он скитался!) и пронзительными рассужде­ниями о святой вере Христовой и пути к ней совре­менного человека.

Профессор Осипов, сам того не ведая, стал третьим моим наставником. Он довершил пре­вращение крещёного язычника в неофита. Если старец Илий, образно говоря, установил меня на твердую почву веры, пустынножитель Роуз по­казал, где мой «узкий путь», то Алексей Ильич научил делать на этом пути первые робкие шаги, предостерёг от многих ошибок и заблуждений, которыми, как минами, усеян путь духовного де­лания, а заодно явил моим глазам тысячелетнюю красоту и мудрость Святых Отцов. Его лекциями о христианстве я заслушивался в машине и дома, книгу «Путь разума в поисках истины» штудиро­вал, как студент, с карандашом в руках. Потом снова все заново переслушивал, пересматривал, перечитывал. Сама жизнь вливалась этим сло­вом в мои иссохшие жилы и нервы. Высокими токами осиповского повествования открывался мне доселе неведомый (это при всех-то высших образованиях и научных регалиях!) архипелаг знаний, имя которому - Писание и Предание Церкви Христовой. Открывались страницы «эн­циклопедии» мира незримого, храма «науки наук», содержащего бесценные сведения о Боге, человеке и вселенной, полученные не от земно­родного ума, а от Всевышнего Первоисточника. Параллельно, шаг за шагом, открывались зна­ния, не удивляйтесь, о самом себе, обретаемые каждым из нас лишь по мере и в результате мучительного личного преображения в положи­тельном, христианском смысле.

Естественно, осваивая богословие Осипова, я не мог пройти мимо размышлений и о нём самом, о его личности. В чём тайна притягательности это­го человека для множества нас - людей, по боль­шей части не просто далёких от ограды Церкви, но ко всему прочему ещё и изначально цинич­ных, недоверчивых, рационально-заносчивых? В общем, духовно беспризорных. «Блудных сы­нов», не ведающих Отца своего Небесного.

Беспризорники ведь - публика тонкая. Нерв­ная и капризная, задиристая и решительная. С ними ещё надо повозиться, чтобы найти общий язык, «спеться» - иначе ничего не выйдет, раз­бегутся кто куда! Именно здесь, как мне кажет­ся, кроется один из «секретов» Осипова. Алексей Ильич не подавляет проповедническим напором, не упивается втайне собственной эрудицией (чем, увы, грешат некоторые из его не менее маститых коллег), не подстраивается под сиюминутные на­строения аудитории. Изболевшим и встревожен­ным своим сердцем Он взывает и ищет отклика в заблудших сердцах, делится с ними сокровен­ными мыслями, предлагает им Слово Божие как спасительное лекарство от страха и смерти, как непостыдную надежду на новую Землю.

...Честно говоря, собираясь на эту встречу, я немного волновался: боялся разочароваться. Как часто доводится слышать с высоких «право­славных трибун» правильные слова о смирении и служении, призывы к подвигу во имя Господа и ближнего... а потом терзаться соблазном осужде­ния, видя, как эти декларации в некоторых «мело­чах» расходятся с делом.

Сомнения мои и страхи оказались, слава Богу, напрасны. Даже сам неброский, вполне светский облик известного профессора как бы подчеркивал его близость к нам, простым смертным, ради ко­торых он живёт и, не покладая рук, трудится. Вот ещё один «секрет» Алексея Ильича!

Беспризорник ведь по природе своей сторо­нится благочиния внешней церковности. Пусть это опрометчиво и неразумно с его стороны, но его пугает «сановное» облачение иерархов, бо­роды и рясы священства, паникадила и... соб­ственное невежество в понимании тонкостей церковной жизни. Беднягу надо просто понять и пожалеть. В духовном смысле он ещё младенец. Его для начала надо отогреть и отмыть, приодеть и приободрить, невредно и подкормить с ложечки «теплым молоком», пока он не привыкнет к более твёрдой духовной пище. Ему надо многое объ­яснить из разряда азбучных православных истин, выдернуть из его души немало духовных сорня­ков и терний - следов «кое-каковского» светского образования.

Именно этот чудовищный онтологический провал, поразивший девять десятых нашего постсоветского общества, и старается заполнить своим проникновенным словом «мой Осипов»,оказавшийся при личном знакомстве точно та­ким, каким я его себе и представлял. Даже от­сутствие на его лице бороды, оказывается, имеет свой скрытый и важный смысл. На вопрос «поче­му» Алексей Ильич хитро улыбается и отсылает к своему духовному учителю - игумену Никону (Во­робьеву), письмами которого я зачитывался и за­читываюсь до сих пор наравне с трудами древних Отцов; оказывается, это он, отец Никон давным-давно отсоветовал «Лешеньке» отпускать бороду, поскольку «это - внешнее».

Был ли тот совет случайным, или отец Никон прозревал, какой крест миссионерского служения ожидает его юного воспитанника - тогда ещё се­минариста Осипова - в мучительно-переломные для России годы лихолетья, на стыке двух тыся­челетий? Как знать... Плод духовных трудов отца Никона оказался, как воздух, он созрел ко време­ни, указывая пути «блудным сынам» перестройки. В силу беспримерной «испорченности» рациона­лизмом этому поколению практически закрыт путь прямой, интуитивной веры. Ему надо знать о вере всё и сразу, глубоко и панорамно, строго и научно. Иначе не сломать каменного панциря «эго», окру­жающего «внутреннего человека» - душу живую! Иначе не принять Бога, ибо «Царство Небесное внутрь вас есть». Таково оно - «второе принятие» Христа - болезненное и вместе с тем искреннее. Люди образованные и успешные добровольно от­брасывают и свою показную напыщенную образо­ванность, и сытую свою успешность - вообще все наружное... ради чего-то сокровенного, неопре­делимо-трепетного, тревожащего душу в самых её основаниях. С помощью Осипова это «что-то» со временем приобретает вид академической стройности и эмпирической достоверности, кото­рую так легко и так трудно (но можно-таки!) ис­пытать на себе опытно, и даже - ура! - ощутить вдруг лёгкое прикосновение к себе благодатной десницы Божьей. И вот тогда уже - прочь сомне­ния! - ухо начинает вслушиваться в вечные зовы Вселенной, око - напряжённо внимать скрытым смыслам евангельских откровений, иссохшее от неверия сердце - неумело открываться благодат­ному теплу настоящей Любви, исходящей от на­стоящей Жизни!

Профессор Осипов - не сладкоречивый утеши­тель, но требовательный взыскатель предельно строгого, по сути, монашеского подхода к ду­ховному домостроительству. Собственно говоря, иного и быть не может, ибо заигрывание с миром страстей, согласно Святым Отцам, неотвратимо влечёт человека к поражению и порабощению духами злобы. Стяжание Духа Святого невозмож­но без осознания собственной «нищеты духа» и собственного же бессилия перед осаждающими душу «духами злобы поднебесной», без того, что­бы молитвенно и слезно выпрашивать у Господа помощи и спасения. Путь духовного исцеления не просто узок - он ещё и бесконечно труден, тернист и мучителен. Все мы, словно язвами, покрыты невидимыми - даже для самих себя - духовными болячками; малейшее прикосновение к которым, особенно со стороны третьих лиц, причиняет жут­кую боль. Но лечить-то надо! Фактически вопрос стоит так: или живи по Отцам, или расстанься с мыслью о победе над смертью!

В своём собеседнике я увидел пример новой и настоящей русское™, элиты духа, сочетающей с одной стороны, тонкую светскость и класси­ческую, увы, почти утраченную в эпоху постмо­дернизма мягкую интеллигентность, а с другой -какую-то предельную внутреннюю напряжен­ность, почти монашескую собранность. Простота и глубина. Обаяние и строгость. Впечатление такое, будто человек, исполняя некий круг обязатель­ных внешних служений (включая сюда и встречу с нами), душою пребывает в непрерывном сосре­доточенном бдении. В молитве? Не знаю, может быть, это только догадки, но ощущение это не оставляло меня на протяжении всего почти трех­часового разговора.

 -  Вы живёте здесь, в Сергиевом Посаде? - ин­тересуюсь я.

 -  Да, рядом с академией, минут пятнадцать ходьбы. За руль авто сажусь редко, разве что ког­да на улице совсем ненастно... да и с педалями у меня беда. Когда-то в машине их было целых три, и приходилось все время вспоминать, какая для чего. Теперь, слава Богу, их только две.  

 -  А как вы  воспринимаете собственную известность?

 -  Осипова не люблю, книг его никогда не чи­таю, лекций не слушаю и не смотрю!

Вот так дела! Добрых пятьдесят часов всевоз­можных аудио- и видео записей этого человека сумасшедшими тиражами «гуляет» по стране, возбуждая умы и заставляя думать и жить «инаково», и на тебе - «не люблю»!

Впрочем, если постараться, понять тоже мож­но. Служение ведь - это добровольная каторга, а не сладостное, хотя порой и трудоёмкое, восхож­дение на гору бренной славы. Апостольский труд. Сейчас и времена-то напоминают апостольские, раннехристианские. Все до последнего «измы» обанкротились, плавают, как дохлая рыба, брю­хом кверху. Поезд бездушной цивилизации не­сётся в пропасть под завывания платных аполо­гетов. Миллиардам его пассажиров, зажатым внутри и погружённым в изучение Интернета и комиксов, даже невдомёк, куда он летит: видеть пропасть могут только те, кто в кабине машини­ста или... кто вообще не в поезде. Нужны, ох как нужны сейчас именно такие люди - понимающие, что происходит и что надо делать, стремящиеся предупредить об опасности, перекричать грохот летящего под откос эшелона.

Неужели мы действительно вступаем в новый этап исторического христианства? Чем-то наше время напоминает Константиновский Рим, ког­да узаконенное первым верующим императором христианство схлестнулось с инерцией господствующей в империи языческой среды. А чем-то -нет. Церкви в России строятся нынче так же бы­стро, как когда-то разрушались. Если не быстрее! Но подлинное, глубокое святоотеческое испове­дание Христа укореняется медленно: этому проти­водействует, с одной стороны, показная обрядо­вая церковность, а с другой - господствующая в обществе атмосфера безликой потребительской «резомы» - тупого, постмодернистского «мне» и «на все наплевать» вкупе со злейшими формами безбожия, узаконенным телевизионным развра­том и кощунством, тоталитарными сектами и про­чими проявлениями клеветы на Духа Святаго. На службе «резомы» - огромная медийная машина все ещё языческого, по природе своей, государ­ства. Невидимая сеть из тысяч взаимосвязанных ячеек-проектов - от секспросвета в школах до злонамеренного развала русской деревни - на­брошена на поверженную страну с целью подо­рвать духовные корни Святой Руси. Вера растёт не благодаря, а как бы вопреки историческим «трен­дам»; впрочем, все так и есть - «мудрость мира сего есть безумие пред Богом». Вера возрастает там, где её по всему, и быть-то не должно, где, ка­залось бы, дотла выжжены и по ветру развеяны её древние генетические коды и корни. Она являет­ся как бы ниоткуда, как бы с чистого листа, и для неё, для такой веры просто жизненно необходимо прямое и разящее апостольское слово. Честное и нелицеприятное! Пробуждающее и сотрясающее! Только тогда божественная энергия транслирует­ся от одного человека, «стяжавшего дух мирен» к другому человеку, к тысячам других людей, и под тёплыми лучами этой благодати происходит чудо возрождения и преображения.

Так однажды случилось и со мной. Несколько лет назад Слово достигло моей души. Оно отогре­ло её и осветило дивным светом «разума истины». За плечами моими тогда не было ничего, что вело бы к храму. В семье за всех молилась одна мать, и то втайне от отца - фронтовика и убеждённого коммуниста (Царство Небесное вам обоим, доро­гие мои родители!). В школе и престижном вузе -«научный атеизм»: благо хоть по-брежневски вя­лый и равнодушно-казенный, далеко уже не во­инствующий. После такой «санобработки» душа и вправду стала чистым листом: старая «вера» рас­сеялась, новой не образовалось. Однажды мило­стью Божьей - спасибо Ему, всевидящему и бла­гому! - я пережил личный кризис, хирургическую операцию на «внутреннем человеке» и... обрел наставников в лице старца Илия, святителя Сера­фима Роуза и профессора Осипова. Душа ожила, встрепенулась и начала жадно поглощать остро недостающие ей «духовные витамины». А как ина­че? - Она же по природе своей христианка. Просто требует своего!

И пусть иной учёный фарисействующий бого­слов «с огромной головой» проворчит, что лек­ции Осипова - это всего лишь адаптированный пересказ Святых Отцов, а другой, облечённый саном, посетует - мол, «не всегда канонически точен профессор» - пусть! Не Божие это для че­ловека дело - судить. И потом суть проблемы, насколько я понимаю, не в аутентичности изло­жения догматов (этим, как известно, «грешили» даже Святые Отцы, писавшие «о неизреченном» каждый немного по-своему - в разные эпохи и на разных языках). Дело в неодолимой силе и правде самого Слова Истины. Осипов промыва­ет нам, спящим, духовные глаза, пробуждает от летаргического сна безбожия. Убеждён: не будь его горячего, искреннего и умного призыва, для меня вера и Святые Отцы так и остались бы 1егга тсодпИа. Абстрактным и отвлечённым знанием, сухой традицией, книжками на полках церков­ных лавок. Теперь же я учусь жить по Христу. А отцы? Только их теперь и читаю. Беллетристику и детективы выбросил прочь. Времени жалко тратить на пустое занятие: кто у кого и сколько украл, кто с кем развелся или кто на ком женил­ся? Какая мне разница? Этих сюжетов, реальных и выдуманных, каждый и в своей жизни знает дюжинами. Историй миллиарды - кратно боль­ше, чем живущих людей. К чему грузить голову подобной чепухой? Чего в ней полезного? Не лучше ли посвятить оставшееся время жизни -тем паче, неизвестно, сколько его осталось! - по­знанию и изменению себя?! Здесь, в собственной душе, и интрига отыщется, и трудов невпрово­рот. Бесконечно прав профессор Осипов: сегод­ня именно святоотеческого, то есть горького и чистого лекарства для души, остро не хватает нашему православному народу, чтобы создать «закваску» новой России, стать действительно Божиим.

Осипов - это ещё и потрясающая (во всяком случае, для языческого сознания) мысль о том, что нельзя изменить мир, не изменив прежде самого себя, не выдавив из себя по капле «ветхого чело­века», не соединившись - через самоочищение -с Богом Творцом, не став Ему вольным помощни­ком. И верно: невозможно изменить к лучшему то, чего сам не создавал, чего по-настоящему не знаешь, и чего не довёл своими руками до со­вершенства - ни природы, ни человека, ни обще­ства. Ничего! Невозможно научить игре на скрип­ке, не умея играть на ней. Рассказать «про игру на скрипке» с грехом пополам ещё можно, а вот научить ребенка - нельзя. Призыв Осипова для меня - это «глас вопиющего в пустыне»: друзья, очнитесь, понуждайте себя жить по заповедям, это - единственный путь соединения со Христом, а через Него и с Богом Отцом, с Духом Святым! Только так, по благодати, даруемой свыше, мож­но достичь духовного преображения, ведущего к вечной жизни, к спасению. «Суть религии, - уве­ряет нас Алексей Ильич, - в преображении че­ловека, когда тот действительно меняется: был гордым - стал скромным, был завистливым - стал смиренным. Ему, смиренному, дается благодать, а гордому Бог противится».

Главная забота и главная боль профессора Осипова - судьба Русской Православной Церкви. Это он разъяснил мне, что нет и не может суще­ствовать деления на «я» и «Церковь». Есть одна лишь Церковь, в которой, как в едином Теле Хри­стовом, свободно и неразлучно собраны и соеди­нены все мы: новички и старцы, миряне и монахи, прихожане и священники. Подобно утесу Церковь отражает наскоки падшего мира, и, хотя ржа и ересь тут и там дают о себе знать даже здесь, «врата ада не одолеют Ее».

Ржа - это бесовской дух равнодушия и обы­денности, отталкивающий от человеческого серд­ца светлую благодать. «Увы, - сокрушается Алек­сей Ильич, - сегодня многие, находясь в церкви, перестают замечать Её и чтить как Обитель Бо-жию. Храм становится чем-то обыденным: вторым жильем, местом службы, кругом общения... чем угодно, только не святым алтарем, незримо со­единённым с Небом».

«Вообще, - продолжает он эту мысль, - ув­лечение внешним планом в вере, в религии, в Церкви - страшная угроза, нависшая над право­славием. Особенно сегодня, когда, как грибы по­сле дождя, выросло целое сословие церковных «хозяйственников», «менеджеров», «управлен­цев» - словно речь идёт о какой-нибудь фирме или корпорации! Всё больше становится суеты и нарочитой деловитости, расчёта, словесной ше­лухи. Слепцы! Но нередко именно таких духовно слепых ставят у руля... Только по степени внима­ния к внутренней жизни наша внешняя, социаль­ная жизнь приобретёт, точнее, может приобрести положительный, устремлённый к Богу характер».

Мир с его страстями и предрассудками всеми силами стремится проникнуть, просочиться в свя­тая святых Церкви, насадить там свои порядки и «ценности», растворить Её себе, лишить имма­нентно присущей Ей «неотмирности» и, таким об­разом, заставить служить себе. Отсюда всё более настойчивые призывы к включению Церковь в глобальные общественно-политические процес­сы, в борьбу за права человека, материальные блага и социальное развитие. Мало кому прихо­дит в голову мысль о совершенной неуместности и опасности такой постановки вопроса: Церковь не-отмирна по природе своей, и, очевидно, настоль­ко же ослабевает, насколько «прилепляется» к материальному и плотскому миру. Её главная за­дача - просвещать, исповедовать и преображать падшего человека. Не бороться с мельницами надо - так я понял Алексея Ильича, - а «изучать, осваивать и усваивать законы духовной жизни».

Мой друг из Ростова коснулся жизни право­славных приходов. В небольшой офицерской об­щине, к которой он принадлежит, еженедельно после молебна в честь Димитрия Донского при­нято обсуждать евангельские темы. Не пахнет ли тут протестантизмом?

«Если примитивно мудрствовать от ума, да ещё и богословствовать на свой лад, - отвечает Алексей Ильич, - действительно может выйти чи­стый протестантизм. На Западе докатились уже до того, что друг друга «причащают». Надо осто­рожней быть в этих вещах. Понимать, что «со­кровище, вынесенное наружу, будет украдено». В кругу единомышленников, в семье очень полезно читать Евангелие и апостолов, но непременно не от себя, а как бы глазами Святых Отцов, через их восприятие, их рассуждение. Надо знать, каких Отцов читать: истинных, аскетических, а не каких-нибудь... разных».

Впрочем, по словам отца Никона, куда важ­нее любых богословских бесед научиться «носить тяготы друг друга» - одного этого, оказывается, достаточно, чтобы «исполнить закон Христов», то есть спастись. А ведь терпеть скорби, в том числе и, на первый взгляд, незаслуженные, смиряться под крепкую руку Господню, поститься, молиться, вести по силам духовную брань с невидимым вра­гом - ох, как это непросто и как немало значит в нашей суетной жизни.

 -  В академии я часто говорю студентам, - хи­тро улыбается профессор, - «ну-ка, позовите сюда беса!» Зачем? Бес знает догматическое учение лучше всех высоколобых профессоров богословия, вместе взятых. Он не просто верит, что Бог есть - он доподлинно знает, что это так. Но если предложить ему перекреститься и поклониться Христу... глянь, и нет лукавого!  

 -  А православные братства - правильная фор­ма общинной жизни?  

 -  Как сказать, - пожимает плечами Осипов, - в принципе накоплен богатый и детально описан­ный в исторических хрониках опыт православных братств: как они создавались, как были устроены, как работали, какую роль сыграли в защите православия. Но сейчас эта форма не очень-то распро­странена. «Наверху» к ней отношение сдержан­ное, если не сказать настороженное. В известной мере для этого есть основания: теряя исходную благодать, братства иногда могут вырождаться в
секты. В Русской православной церкви по этому поводу в своё время имела место весьма бурная дискуссия. В конечном счёте решили, что братства могут работать только при условии полного под­чинения правящему архиерею. Это спорный тезис.
Во-первых, епископ может навязать в руковод­ство братства верного себе человека, «пешку»; а, во-вторых, он и сам не вечен, может смениться на посту, а там, кто знает, как сработает пресловутый этот «субъективный фактор»? Раньше в монасты­рях игумена избирала братия, теперь же их чаще всего назначают, «подсылают»... и смягчения в этой части я не ожидаю.

 -  Инославие вообще наступает широким фронтом! - продолжает профессор. - Взять хоть, к примеру, недавнее выступление митрополита Филарета Минского в Риме. Дословно не пом­ню, но по смыслу сказано буквально следующее: «...Настало время для полного объединения като­лической и православной церквей. Обе они ждут этого часа». И ещё: «Встреча Папы Римского и Патриарха РПЦ не за горами, и мы уверены, что она будет иметь огромное значение для наших церквей».

 -   Церковь - не птичка в клетке - тихо произ­носит Алексей Ильич после небольшой паузы. -Она как гармонь: растянется - сколько в ней воз­духа, благодати, Духа! Сожмётся - и, кажется, не осталось совсем ничего - но Дух всё же и тут есть, только меньше. Макарий Великий учил, что Цер­ковь - это душа человеческая. Сейчас она оскуде­вает благодатью, и, похоже, мы с вами становимся свидетелями заключительного периода убывания Церкви. Христос прямо обозначил эту печальную «конечность», задав вопрос: «Когда приду, найду ли веру на земле?».  

 -   Как нам быть в этой ситуации? Душу хра­нить и делать добро в меру сил?   

 -   Мы должны оставаться Церковью, Телом Христовым: молиться, исповедоваться, прича­щаться, жить по заповедям. Пока нас окончатель­но не вытеснили... Катакомбы, староверство? Че­пуха! От кого сейчас нам скрываться?

Коллега из МГУ коснулся темы молодёжи: мол, молодые университетские «рационалы», не­смотря на соблазны века сего, все же интуитивно тянутся в сторону иррационального, духовного.

 -  Тянутся, да ещё как! - подтвердил Осипов. -  Недавно меня пригласили в один из университе­тов Вологды. Ректор выделил полтора часа, но на всякий случай извинился - студентов, мол, скорее всего, придёт немного - от силы человек двад­цать. И что же? Зал был полон, в него набилось человек четыреста, стояли в проходах. И долго потом не отпускали...».

Духовное оскудение затрагивает прежде всего не внешние формы: они вторичны и производны по отношению к своему источнику - внутреннему, интимному, закрытому от всех состоянию души и духа человека. «Даже в монастырях, - сетует наш собеседник, - теперь трудно спастись. Афонский образец в России нигде до конца не реализован. Лавра ведь, прежде всего, монастырь, место уе­динения, подвига, молитвы. И что же? Женщи­ны бродят толпами, порой самого фривольного вида, отвлекают монахов от молитвы, заставляя их, бедных, главные свои силы устремлять не на достижение духовных высот, а на борьбу с живот­ными страстями и плотскими соблазнами. Уже и на клиросе женщины поют... А потом, когда иной послушник является за благословением женить­ся (!), монастырское начальство не желает даже выслушать его. «Кайся, мол, тогда буду с тобой говорить!» ...Им самим сначала надо каяться - не молоденького монашка вина, что решил он же­ниться, а тех, кто не смог или не захотел создать ему нормальных условий в монастырском обще­житии».

А младостарцы?! Сколько их, лжепророков «последних дней», адептов «пагубного комеди­антства», по хлесткому выражению святителя

Игнатия Брянчанинова, объявилось на почве рус­ской беды?!

Профессор Осипов считает это явление свиде­тельством глубокого духовного обмирщения со­временного российского общества. Любопытно, но в этот день, не сговариваясь, мы коснулись фи­гуры некоего отца В., слывущего в околоцерков­ных кругах выдающимся старцем.

Так вышло, что незадолго до поездки в лавру по рекомендации знакомых я оказался в городе Б. специально, чтобы встретиться с отцом В. Было раннее, морозное утро. Перед кельей старца в ко­ридоре братского корпуса толпился народ - де­сятки людей. Было душно. Какие-то паломницы, сменяя друг друга, пели псалмы. Многие из них прибыли издалека, некоторые - с малыми детьми. Вместе с остальными я ждал приёма, продвигаясь к заветной двери сообразно командам пожилого «повелителя очереди» с явно военным прошлым и вахтёрскими замашками. Было уже понятно, что многие, если не большинство из присутствующих, так и не дождутся приема в этот день и останут­ся ночевать, чтобы завтра снова занять очередь к старцу. (Ох уж эти наши русские очереди и эти не­умолимые вахтёры, норовящие «не пущать» даже в стенах святой обители!

В томительном ожидании минуло часа два. За окном начало светать. Вдруг, нарушая тишину, к двери кельи отца Б. пробилась молодая женщина с грудным ребёнком на руках. Она была на грани истерики и просила только об одном: немедленно пустить её к старцу. «Вахтёр» принялся урезони­вать её, но тут заветная дверь открылась, и вышел сам отец В. Я видел его впервые - в рясе, невысо­кий, полный, с открытым, благообразным лицом. Я ожидал от него чего угодно: слов утешения, приглашения войти, чего-то ещё в том же духе... но случилось иное. И оно повергло меня в шок. В. принялся жестко отчитывать несчастную жен­щину, велев ей немедленно покинуть помещение и предупредив, что никогда больше её не при­мет! Дальше всё шло, как в тумане. Дождавшись своей очереди, я механически зашёл в келью, мы поговорили с о. В (почти уж и не помню, о чём). Уехал я от него со смешанным чувством стыда и смущения, какое, наверное, бывает всякий раз, когда не понимаешь, что думать и как поступить. Постарался быстрее забыть, стереть из памяти этот случай из памяти.

И - надо же! Рассуждая о проблеме «младо-старчества» (то есть людях, принимающих на себя вид древних, духоносных старцев, не имея их ду­ховных дарований), Алексей Ильич неожидан­но в качестве примера упомянул уже знакомого нам отца В. Однажды к тому пришла женщина, у которой потерялась малолетняя дочь. «Старец» уверенно отправил мать на поиски ребёнка в один из районов Москвы, заявив, что девочка находит­ся там. Однако уже на следующий день - можно представить себе состояние бедной женщины! -ребёнка нашли мёртвым на дне соседского пруда.

Или другая история с тем же «старцем». Лично знакомая нашему профессору супружеская пара приехала на встречу с «прозорливым» отцом В. Первой в келью входит жена. Диалог:

 -  Ну, здравствуй Татьяна, проходи.  

 -  Не Татьяна я, Ниной меня зовут.

 -  Давно пьёшь?

 -  Не пью я вовсе, батюшка, ни капли не прини­маю спиртного! С самого детства не пью.

И так далее, в том же духе.

С мужем - тот же конфуз.

Настоящие духовидцы своим «духовным оком» прозревают, конечно, неизмеримо больше, чем то, что они сообщают собеседнику. Знание будущего для большинства из нас неполезно и даже опасно: погружая в уныние или радость, оно мешает нам молиться и уповать на волю Божию. В наше время и старцев, равных по силе древним, не осталось. А остались лишь, по словам Алексея Ильича, «старшие, духовно более опытные Отцы», но и они «не вправе командовать, а могут лишь советовать, призывая наставляемого проявлять рассудительность и принимать собственные ре­шения».

 -  Какую роль в вашей жизни сыграл игумен Никон? - спросил я, зная, что профессор дли­тельное время состоял в духовной переписке со старцем.  

 -  Да, он мне писал, - подтвердил собесед­ник, - это он вдохнул в меня жизнь, разомкнул мне уста. Прежде у меня и в мыслях не было про­поведовать... Удивительный был человек! С ним одинаково легко было общаться и взрослым, и детям. Силища от него исходила великая. Таких сейчас нет: бывает, встретишь человека - чистый, светлый, святой, но нет в нём подлинной глубины ведения, он... как духовный младенец.

Из лавры мы уезжали окрылёнными. Про себя я отметил: усталости никакой. Что же, видно, и на нашу долю досталась частичка той духовной силы, которую когда-то передал Алексею Ильичу преподобный отец Никон. А ему, в свою очередь, тысячи и тысячи подвижников Церкви - от самых истоков, от Христа распятого, от Духа Святого. Я ехал с чувством, будто погрелся у незримого ко­стра. И ещё одно неожиданное чувство: вдруг я ощутил, как своё, одиночество профессора... А ведь и правда, много ли сегодня в России таких самоотверженных миссионеров, питающих жи­вым словом Божиим наше больное общество? Три четверти преподавателей МДА, по словам профессора, в той или иной мере признают себя его учениками, однако «мало, кто из них говорит о духовной жизни, духовной брани. Кто-то вгры­зается в догматы, кто-то изучает каноны, кто-то углубляется в историю Церкви......

Каждый из нас уезжал из лавры, чтобы нести свой малый крест. Профессор Осипов остался, чтобы до конца нести свой. Не знаю, как Алексею Ильичу, а нам стало чуточку радостнее и легче: словно мы через него прикоснулись к вечности.