Постмодернизм»... Это слово, появившееся отно­сительно недавно, для большинства людей не на­полнено никаким конкретным смыслом. Если и не пустой звук, то что-то из области современного искусства, какие-то дурацкие выкрутасы, выверты. И эти выверты мало кого интересуют. Максимум, что можно услышать, - «да ну их! Каждый сходит с ума по-своему». А между тем постмодернизм -явление, далеко выходящее за рамки искусства и вполне ощутимо проникшее в нашу повседневную жизнь. Однако ощутить - ещё не значит опознать и осознать. Философы, культурологи, искусствове­ды, социологи исследуют постмодернизм, пишут труды, защищают диссертации, делают доклады на конференциях и симпозиумах. Но, как правило, подобные работы пишутся достаточно сложным, наукообразным языком, и широкая публика ими не интересуется. Мы же хотим поговорить о постмо­дернизме не отвлечённо, а конкретно, связав его с тем, что любой из нас может наблюдать своими глазами, с тем, что может коснуться каждого или уже коснулось. И поговорить безо всякой зауми, чтобы широкому кругу читателей стала понятна и суть постмодернизма, и то, что этому явлению не­обходимо противостоять, и то, как именно это нуж­но делать.

«Феррукт»

Когда-то, в середине 1990-х, мы написали статью «Пицца-тройка», в которой обратили вни­мание на некую новую странность, появившуюся в постсоветской действительности. Тогда мы не употребили слово «постмодернизм», потому что для нас (как и для многих по сей день) этот тер­мин ассоциировался лишь с направлением в со­временном искусстве. Нам показалось, наиболее точным для описываемой странности будет не­мецкое слово «феррукт» - «некоторый сдвиг» в переводе на русский.

Не поворот на 180 градусов, но всё же ощу­тимый, наблюдаемый сдвиг, когда чувствуешь: что-то тут не то, не так... Пример «феррукта» мы шутливо продемонстрировали даже в названии: «Пицца-тройка» - вместо общеизвестной идио­мы «птица-тройка».

В этом названии отражена ещё одна особен­ность «феррукта» - это сдвиг, демонстрирующий сочетание, казалось бы, несочетаемого. Ино­гда такое сочетание выглядит просто нелепо, абсурдно (при чём тут пицца вкупе с тройкой лошадей?), а иногда - как-то вызывающе про­тивоестественно. Это не просто эклектика, а то, что предполагает сшибку, антагонизм, несовме­стимость. Но вместо сшибки нам демонстрируют альянс. Помнится, в статье мы привели в каче­стве примера юную поэтессу, которая проникно­венно читала лирическую поэму о переживаниях, посетивших её в... гинекологическом кресле. А ещё рассказали о телепередаче, в которой ин­теллигентный ведущий представил зрителям двух женщин, типичных советских учительниц, и вёл с ними спокойную, интеллигентную беседу, расспрашивая об их образе жизни, чувствах, на­строениях. На что они обстоятельно, а главное -чистосердечно - отвечали. «Феррукт» в беседе этого интеллигентного трио состоял в том, что женщины были лесбиянками. И именно об этой особенности их личной жизни с таким невозму­тимым спокойствием беседовал с ними ведущий.

Сейчас, по прошествии почти двух десятков лет, многие молодые люди, наверное, даже не поймут, где мы усмотрели сдвиг в приведённых примерах. Юные поэтессы теперь и не такое отмачивают, а лесбиянками на телеэкране, в том числе и интелли­гентного вида, и вовсе никого не удивишь. Но не­доумение молодых читателей как раз и подтвердит то, с чего мы начали нашу статью: постмодернизм уже основательно угнездился в повседневной жизни. Тогда же это были ещё редкие вкрапления, и они с непривычки вызывали, как теперь выража­ются, «культурный шок».

Вавилонское месиво

Пожалуй, настала пора обозначить основные положения постмодернизма. Ведь и мы уже по­нимаем, что это не просто некий частный «фер­рукт», а целая мировоззренческая система, претендующая на радикальное изменение кар­тины мира и, соответственно, заслуживающая основательного и системного рассмотрения.

Желающих ознакомиться с первоисточниками мы отсылаем к трудам философов постмодерниз­ма: Р. Барта, Ж. Лакана, Ж. Бодрийяра, Ж. Де-леза, Ж. Дерриды, Ф. Гваттари, Ж.-Ф. Лиотара, М. Фуко и других. Тем же, кто не имеет возмож­ности уделить этой теме достаточно большое количество своего времени, настоятельно реко­мендуем культурологическую статью известного православного публициста В.П. Семенко «Ситу­ация постмодерна» и деконструкция культуры. Краткий очерк философии постмодернизма». Автор постарался более-менее отчётливо изло­жить суть этой часто намеренно запутанной и ус­ложнённой системы. Мы же попробуем описать явление постмодернизма еще проще и лаконич­нее, выделив, на наш взгляд, самое основное и определяющее.

«Два главных, так сказать, метафизических врага постмодерна, - пишет Семенко, - тради­ционная классическая культура как таковая, со всеми её «формами» (а также содержанием), и история».

Итак, постмодернизм отказывается от тради­ционного понимания истории как закономерной непрерывности. Это полный разрыв с традицией. «Нить традиции оборвана, - провозглашает фило­соф и политолог Ханна Арендт, - и мы не будем в состоянии восстановить её. Что утрачено, так это непрерывность прошлого. То, с чем мы оставле­ны, - всё то же прошлое, но прошлое фрагментированное». Более того, постмодернисты уверяют, что в истории нет никакого смысла, никакой логики и даже никакого осмысленного движения. Иначе говоря, это разрозненные фрагменты, и пытаться составить по ним какую-то общую картину тоже бессмысленно.

Сразу хотим обратить внимание читателей на шизофреническое искривление логики, или шулерскую подтасовку (как кому больше нравит­ся). Во-первых, устройство нормальной челове­ческой памяти таково, что она не удерживает в полном объёме - день за днём, минута за мину­той - всего, что происходило в жизни.

Как правило, мы хорошо помним отдельные, наиболее яркие, наиболее значимые для нас эпизоды, но общая канва - «ткань повествова­ния» - тоже сохраняется в нашей памяти. Лишь воспоминания раннего детства высвечиваются отдельными вспышками и без дополнительных объяснений со стороны взрослых не связывают­ся в общую картину. Но это - следствие недоста­точной осмысленности ребёнка. Став постарше, он с какого-то момента обретает способность помнить свою жизнь уже гораздо более связно, в хронологической последовательности.

А во-вторых (и это очень важно!), из фрагмен­тарности наших воспоминаний вовсе не следует вывод о бессмысленности. Смысл есть всегда. Прежде всего объективный - Божественный за­мысел о каждом конкретном человеке, народе, человечестве в целом (то есть смысл истории). Кто-то в это не верит, и приказать верить ему нельзя - так он осуществляет свое право, свою свободу воли. Кто-то этого не отвергает, но и не интересуется этим, живёт, особо не вникая. Но Божественный смысл не отменяется ни тем, ни другим, потому что он придан извне, и придал его Тот, Кто заведомо мудрее и могущественнее даже самого мудрого и сильного, самого гени­ального человека.

А бывает смысл субъективный - человеческое мудрование, измышления, философия. Этого мо­жет быть сколь угодно много. Одни всерьёз счита­ли, что смысл истории содержится в лозунге-им­перативе «Шерше ля фам!». Дескать, женщины, пользуясь своими чарами, хитростью и склонно­стью к интригам, вертят правителями, как хотят, - а значит, и подданными этих правителей.

Другие говорили о производительных си­лах и производственных отношениях, третьи - о деньгах как мериле всех вещей (вспомните хотя бы выходную арию Мефистофеля «Люди гибнут за металл»). А нигилисты с важным видом из­рекали, что и в жизни отдельного человека, и в жизни всего человечества нет никакого смысла. И в утверждении бессмысленности бытия виде­ли, как это ни парадоксально, великий смысл. Иначе разве стали бы они так пропагандировать эту, с позволения сказать, философию?

Постмодернистские уверения, что в исто­рии и в культуре нет никакого смысла, конечно, бредовые и, по сути, выеденного яйца не стоят. Но когда этот бред берут на вооружение поли­тики, когда через СМИ и даже через школьные учебники он транслируется в массы и овладевает не очень крепкими умами, это наносит серьёзный вред как отдельной личности, так и всему обще­ству. История народа включает в себя не только события национального масштаба, но и личную историю каждого человека. И их взаимное вли­яние друг на друга чрезвычайно велико. Поэто­му обессмысливание мировой истории неиз­бежно обессмысливает жизнь людей. А если смысла нет, то возможны любые комбинации, любые варианты. На чём, собственно, и основан постмодернизм. Сочетание несочетаемого, сме­шение «верха» и «низа», допущение того, что с позиций традиционных понятий о нравственно­сти, о добре и зле недопустимо. Именно это ва­вилонское месиво и есть главная особенность постмодерна. Особенность, которая вызывает у человека с неповреждённым сознанием оторопь.

Любовная страсть... к шоколаду

Лёгкая газовая юбка, сквозь которую про­свечивают ноги, обутые в тяжёлые, неуклюжие солдатские ботинки... Ещё недавно так могла бы одеться только городская сумасшедшая. Теперь же это чуть ли не «высокая мода» (хотя «высокая мода» ещё безумнее!). Но разнообразие вариан­тов в постмодернизме не ограничивается кон­трастностью. В конце концов в этом тоже можно усмотреть некую закономерность, некий смысл. А должна быть бесконечная перетасовка каких угодно элементов, должны быть самые при­чудливые сочетания. В этой постмодернистской «игре в бисер» дозволяется всё, кроме одного -создания целостного образа, целостной концеп­ции, цельного мироощущения. Сами постмодер­нисты (например Ж.-Ф. Лиотар) выражались ещё определённее, декларируя, что постмодернист­ская философия объявляет целому, целост­ности войну.

Отсюда и разрушение системного, фундамен­тального образования, эклектичность школьных программ, когда грубо попираются законы воз­растной психологии и основные принципы ди­дактики, о которых специалисты, пишущие учеб­ники, не могут не знать, потому что их проходят во всех педагогических вузах.

Когда такие программы только появились, ещё можно было предположить, что они - плод вопиющего невежества. Но сейчас, когда «инно­вационных программ» уже пруд пруди и все они страдают откровенной фрагментарностью, а по­рой и демонстративным отсутствием логики, гра­ничащим с абсурдом, при всём желании трудно не заподозрить умысел.

И что характерно: по этим программам сложнее всего учиться умным, развитым детям. Сколько родителей за последние годы прихо­дили в недоумение! «Что случилось? - думали они. - До школы ребёнок всё схватывал на лету, а начал учиться - и как будто отупел. Сидит за уроками чуть ли не до ночи, а ничего не успевает. Куда подевались его способности?»

А на самом деле всё закономерно. Только это печальная закономерность: именно детям с вы­соким интеллектом учиться по таким постмо­дернистским программам особенно трудно, потому что у них рано формируется потреб­ность во всём искать смысл. А тут смысла нет, и ребёнок теряется, невротизируется, впадает в состояние ступора, поскольку механически за­учивать, не улавливая внутренней логики мате­риала, умному ребёнку претит.

Это легко делать, когда не вникаешь в суть, скользишь по поверхности. А он не таков. Но по­скольку несчастный ребёнок не может себе пред­ставить, что его сознание намеренно разрушают, он теряет уверенность в себе, считает, что по сво­ей тупости просто не понимает смысла задания.

Очень ярко прослеживаются постмодер­нистские тенденции в рекламных роликах. Нам показывают женщину с выражением горя и от­чаяния на лице. Всплеск рук, страдальческий выкрик. Такое впечатление, что с её мужем или ребёнком случилось нечто ужасное. Но нет! Это просто пятно на рубашке, и бодрый голос дикто­ра сообщает, что его легко устранить порошком определённой марки. Вы спросите: почему это пример постмодернизма? А потому, что здесь тоже отсутствует целостность образа. Да, в жиз­ни встречаются махровые истерички, которые на любую ерунду могут реагировать как на великую трагедию. Но ведь реклама рассчитана не на них, а на нормальных женщин, каковых большинство.

Вот если бы то же самое было преподнесено шутливо, с юмором, это был бы не постмодер­низм, а просто пародия. Или без юмора, но с соответствующими комментариями профессо­ра, читающего лекцию будущим медикам-пси­хиатрам, - в качестве учебно-иллюстративного материала. Хотя опять-таки мог бы возникнуть вопрос: при чём здесь реклама порошка, ведь целью пародии было бы высмеять экзальтиро­ванное поведение, целью учебного фильма - по­казать характерную истерическую реакцию, а ни­как не продвижение товара?

А вот другая женщина. Она лежит с закры­тыми глазами, у неё взволнованно вздымается грудь. Она изнемогает от любовной истомы, что ещё больше подчёркивает её голос, исхо­дящий как бы из самых глубин женского нутра. Зритель, естественно, ждёт появления объекта страсти. И он появляется. Его зовут... шоко­лад «Дав». И опять-таки в этом несоответствии нет ни юмора, ни дидактики. Это некая новая постмодернистская реальность, сочетание не­сочетаемого, нарочитая эклектика, грубое не­соответствие эмоции и вызвавшего её объекта, а в результате - обессмысливание человече­ских чувств и переживаний.

Эксперт по кошачьим хвостам

Или вспомним скандальную судебную исто­рию, произошедшую в Москве в 2011 году. Отец был обвинён в педофилии по отношению к своей шестилетней дочери. Одним из главных доказа­тельств обвинения послужила экспертиза психо­лога из центра «Озон», созданного для оказания помощи детям, пострадавшим от насилия. По­смотрев рисунки ребёнка, психолог сочла, что хвост кошки, которую изобразила девочка, на­поминает фаллос. И сделала соответствующие выводы по поводу сексуальных домогательств со стороны отца. Отца посадили на 5 лет (изна­чально хотели на 13). Не спешите с вопросом: при чём тут постмодернизм? Это ещё не всё, что мы хотели рассказать. Постмодернистским явля­ется портрет эксперта. Как в буквальном, так и в более широком смысле слова.

Рисунок кошки, на котором психолог - участник лесбийского шоу увидела фаллический символ

Начнём со второго. Специалист по трактовке детских рисунков имела довольно своеобразное для детского психолога хобби: она участвова­ла в садомазохистских шоу лесбийского толка. Фотографии, свидетельствовавшие о её спец­ифических интересах, были выставлены в Интер­нете, и ознакомиться с ними не составляет труда. В реальности, далёкой от постмодернизма, такие шоу запрещены, а подпольное участие в них ка­рается законом.

В нашей нынешней жизни постмодернизм уже отвоевал немалые позиции, но всё же не настолько, чтобы после обнародования фото­графий психолог осталась на своём месте. Ей пришлось из центра «Озон» уйти, хотя ди­ректор и «группа поддержки» в полном соот­ветствии с духом постмодерна недоумевали по поводу претензий, которые предъявляются со­труднице. Кому какое дело, чем она занимается в свободное от работы время? Её личная жизнь никого не касается. Она же не на работе разма­хивает плёткой и предаётся любовным утехам с товарками по клубу!

На Западе такая бредовая (она же постмодер­нистская) логика уже нормативна, и те редкие герои, которые осмелятся против неё восстать, незамедлительно получат суровый отпор. Поэто­му в детских учреждениях, а также в ювенальных  службах специалистов, подобных эксперту по кошачьим хвостам, пруд пруди. И многие люди настолько прониклись постмодернистским ду­хом, что уже не видят в переходе границы до­бра и зла ничего особенного. Допустимы самые дикие, самые аморальные и даже инфернальные «сцепки» (например извращенцы, работающие с детьми).

Примечательно и то, что внешность- портрет в буквальном смысле слова - детского психо­лога, а по совместительству участницы садома­зохистских шоу в лесбийском клубе, не соответ­ствует ни её профессии, ни хобби. Это, скорее, облик молодой колхозницы, доярки с советско­го агитплаката. Круглое простодушное лицо, на котором нет никаких следов порока; как, впро­чем, нет и характерного для психолога проница­тельного взгляда. Такая фантасмагорическая  помесь, при которой даже внешность будто взята от другого человека, и есть классический (если уместно такое определение) постмодернизм.