В караулке царила полутьма. Тусклый свет наружных фонарей с трудом пробивался сквозь узкое, давно не мытое оконце под потолком. В дальнем углу, наискосок от закрытой входной I) двери, вокруг дощатого стола расположились трое «дедов». Двое спали, навалившись на стол. Третий, старший сержант Самота, покачиваясь на видавшем виды стуле и тяжело ворочая хмельными мозгами, решал, как быть дальше.
Очередное «посвящение» прошло, пожалуй, даже жестче обычного. Теперь избитый до полусмерти «молодой» лежал без сознания. Самоту это раздражало и пугало: выдюжит ли, выживет? Вот у Лехи, одного из спавших «дедов», такой вопрос вряд ли бы возник. Уж на что Самота считал себя крутым, но до Лехи ему было далеко. Тот был законченным садистом, и от каждого удара в живую плоть - рукой ли, ногой - получал нескрываемое удовольствие. Говорят, пошло у него это с «учебки», где он в полной мере испытал на себе звериный нрав «стариков». Оттого осатанел и вот теперь отыгрывается на других.
Что же делать? Самота еще раз посмотрел в тот угол, где всхлипывал и сипел «новообращенный». Вызвать дневального? Или верных ребят из медсанбата? Нет, нельзя, тогда уж точно случившегося не утаить.
... Старый бес, сидя на подоконнике того самого оконца под потолком, не без любопытства наблюдал за «томлением» пьяного смертного в галифе, гимнастерке навыпуск, с опухшим лицом и всклокоченными волосами, который еще десять минут назад в бешенстве хлестал накрученным на руку ремнем бедолагу-солдатика, лежавшего тут же, рядом, в беспамятстве. Бесу ни чуточки не было жалко ни палача, ни его жертву. Он делал свою работу, и подобных сцен, венчавших его искусительные труды, за последние пару тысяч лет насмотрелся вдоволь.
Бес был чином начальствующим. Вид имел премерзкий: вытянутое, будто скрученное, то ли свиное, то ли кабанье рыло, острые яростно горящие глазки-бусинки и стоящие торчком мохнатые уши. С головы до пят покрыт он был жирной нечистой шерстью, и кривые короткие его ноги оканчивались раздвоенными копытами. Другие лукавые, размером помельче и рангом пониже, расположились кто на столе, среди посуды, кто на полу, а один - прямо на голове у спящего Лехи. «Человеков» в караулке они нисколько не смущались, хозяйничали, как хотели. Перед своим же «руководством» мелкие бесы старательно изображали покорное рвение. Недавние кровавые события в караулке привели их в радостное возбуждение: дело сделано, а за дело положена награда!
«Этот, расхристанный, теперь точно мой», -удовлетворенно подумал старый бес и мысленно приплюсовал Самоту к Лехе и к тому, третьему (души обоих задолго до сегодняшнего злополучного вечера он незримо, но надежно занес в свой «актив»). Если не чудо, не великое прозрение и раскаяние, всех троих ждала страшная тупая жизнь, потом недолгие мытарства и... вечная тьма. Хотя, какое там раскаяние!? От кого ждать? От этих?!
Нечистый еще раз удовлетворенно хмыкнул, обнажая желтые в щербинках клыки. Всякий раз, когда ему удавалось пополнить хотя бы еще одной живой душой адский список, он не упускал возможности позлорадствовать над Тем, кто навеки отлучил от себя все его падшее племя: «Ну что? Убедился? Помогла чадам Твоим любимым любовь Твоя? Где же их смирение и богобоязненность? Что же Ты не остановил их, заблудших, обрек на погибель?».
Если что и тревожило беса в этот момент торжества, так это юный смертный, лежавший на полу со сломанными ребрами и отбитыми внутренностями. Этого пока не достать! Выживет, в какую сторону качнется?
Умудренный вековым опытом падший бес не торопился с выводами. Он знал, что пришло его время, настали, как было предсказано, «последние дни» (впрочем, кому последние, а кому и... ). На его глазах люди, которые еще лет сто назад помнили о мире незримом и боролись за бессмертие своих душ, ограждая их от искушений и возрастая духом, теперь, словно слепые, сами лезли в намазанные медом сети и с наслаждением лизали их. Он ликовал: нравственное оскудение, поглотившее тварный мир на рубеже тысячелетий, открыло лукавому воинству тысячи новых путей и возможностей. Без веры и молитвы человек становился все более жестоким и горделивым. Но в безрассудстве своем он обретал не силу, а слабость и одиночество, все дальше уходил от Спасителя, все безнадежнее запутывался в хитроумных лукавых сетях. Творческой, серьезной работы бесам и впрямь поубавилось, люди делали ее за них сами. Литавры бездушного прогресса играли победный гимн Врагу.
Прозревал старый бес, конечно, и всю незримую цепочку греха, которая тянулась из караулки далеко-далеко: не через пространство, а через оскверненные злом души косвенных участников преступления. Кого? Командиров, прикрывавших свое бездействие фиговым листком «незнания», военных врачей, спасавших «честь мундира» лживыми записями и диагнозами, прокуроров, судейских, депутатов, политиков и проч. Список был длинный, и беса вполне устраивало, что поименованные в нем «лица» считали себя непричастными. Тем хуже для них! Незнание законов мира духовного никого не освобождает от ответственности за их неисполнение. Только так! Каждый земной человек, сознает он это или нет, принужден двигаться по «минному полю» духовной брани. Причем, чем выше чин, тем больше мера ответственности. Бог ведь властью не награждает, а испытывает, пытает. От места преступления высоко вознесенный вроде бы дальше, но и сфера его ответственности, если смотреть сверху, гораздо шире.
Сухая официальная статистика: в первом полугодии 2006 года в российской армии от дедовщины погибли 17 военнослужащих, пострадали еще 3500 человек. Но одним рукоприкладством дело не исчерпывается. Все более актуальной в войсках становится проблема гомосексуализма и домогательств на этой почве, в том числе со стороны старшего командного состава.
Проблемы армии волновали автора давно. Еще в советские годы он силился понять, зачем СССР нужно было держать под ружьем пять миллионов человек, десятки тысяч танков и самолетов, финансировать огромный военно-промышленный комплекс, на который горбатилась половина страны, если уже набирал обороты ядерный век, были испытаны и в избытке накоплены многомегатонные стратегические ракеты, делавшие обычную войну (с применением людей и танков) совершенно бессмысленной.
И сегодня Россия, где две трети населения оказались за чертой бедности, по инерции продолжает содержать двухмиллионную, плохо обеспеченную, морально подавленную и униженную «перестройками» армию, хотя и обладает самым мощным в мире ядерным оружием защиты и нападения. Нелепо? Разумеется, но эта нелепость дорого стоит. В бездействии, как и в неправедной войне, армия неизбежно начинает духовно развращаться и разлагаться. Низкий социальный статус и падающий престиж выталкивают из ее рядов лучших офицеров. Из слуг Отечеству солдаты превращаются в прислугу генералитета, в батраков с маргинальным сознанием. О состоянии нравственности «начальства», которое это попускает, и говорить не приходится. Об ответственности - духовной - даже подумать страшно!
Находясь на содержании общества и не имея возможности оплатить свой моральный долг трудами воинскими, армия постепенно утрачивает чувство цели, идентичность. А тут еще нездоровый климат в самом обществе, переживающем сумеречно-депрессивное состояние раскола, подрывает остатки духа в бездействующих войсках. Где они, святые традиции славы и доблести героев Отечества - Суворова, Кутузова, Нахимова, отцов и дедов, павших во Второй мировой? Слабеет верность уставу и дисциплине...
Исступленное общество, а с ним и армия, теряет такие духовные ориентиры, как честь, совесть, достоинство, гордость. Тот проступок или недосмотр, который еще сто лет назад воспринимался офицером как несмываемый позор (и порой побуждал его стреляться, убивая себя дважды - в теле и в духе), теперь и грехом-то не считается. Ныне иной министр, уличенный в воровстве, не только не подаст в отставку - доживать жизнь во всеобщем порицании, а, напротив, приосанится: вот, мол, какой я - ловкий да неуязвимый! Все бы ничего, если бы не Высший суд!
У дедовщины много проявлений и много причин. Все они сегодня активно обсуждаются. Правда, за шумными дебатами как-то теряются, уходят на второй план нравственные, духовные аспекты этой беды. Ведь истоки дедовщины не только и не столько в общественном неблагополучии, сколько в ожесточенном, близком к безумию состоянии сознания тех восемнадцати - двадцатилетних парней, которые за считанные месяцы «пребывания в рядах» успевают из обычных неврастеников (каковыми они без малейших помех проходят через сито медкомиссий) превратиться в настоящих изуверов-садистов, способных хладнокровно истязать и убивать своих сверстников.
Задумаемся еще и вот над чем: в связке «палач - жертва» участвуют молодые люди фактически одного возраста (год-два разницы, не более). При иных, более благоприятных обстоятельствах они вполне могли бы мирно прогуливаться по коридорам одного и того же вуза или ПТУ. При этом тот из них, кто в исступленном безумии, забывая про Бога и свою ответственность перед Ним, берет на себя роль палача, по омерзительности совершаемых им злодеяний опускается отнюдь не до скотского уровня, а гораздо ниже. (Не стоит зря обижать животных: ведомые инстинктами, они никогда не станут забавы ради истреблять и насиловать себе подобных.) Так что всякий раз, говоря «человек это звучит гордо!», стоит вспомнить об этом.
Общество сегодня лихорадочно ищет выход из сложившейся ситуации. После многих лет замалчивания проблема дедовщины, слава Богу, наконец, вышла на поверхность. Делается немало полезного. Но, словно брошенный в воду камень, она привлекла к себе всякую «рыбу». Кто-то безутешно и горько страдает, потеряв сына и кормильца на старости лет. Кто-то искренне сопереживает чужому горю и хочет найти выход из тупика. Находятся и те, кто бесстрастно и сноровисто набирает на новой модной «теме» политические баллы или «по долгу службы» изображает рвение, дожидаясь, пока уляжется шум.
В суматохе со всех сторон несутся предложения и выдвигаются инициативы, порой взаимоисключающие друг друга. Так, решено возродить институт гауптвахты и военной полиции. Браво! Предлагается также допустить представителей Комитета солдатских матерей в казармы и военные городки для усиления общественного контроля над армейской жизнью. Почему нет?
Зажатая в угол власть, как это часто бывает, совершает сумбурные, поспешные и порой несбалансированные действия. Только бы сбить остроту ситуации! Лишь бы сохранить лицо, а с ним и рейтинги на предстоящих выборах. Плохо только, что от этой суетливости планируемые действия теряют эффективность. Выстраивается очередная «потемкинская деревня». Как, например, гауптвахта будет сочетаться с присутствием на плацу измученных, ничему и никому не верящих матерей? Как эти новые формы будут работать, взаимодействовать? И будут ли вообще? Непонятно.
Впрочем, дело не только в этом. Все или почти все предлагаемые сегодня «оздоровительные» меры носят преимущественно карательный, дисциплинарный или надзорный характер. То есть, по существу, предпринимаются попытки воздействовать на дедовщину извне, «улучшить» или «подправить» систему, в которой постоянно, в каждом новом призыве, возрождается и множится это духовное зло. Такие меры, согласитесь, лишь косвенно, а значит, и весьма слабо затрагивают уже упомянутую первопричину дедовщины - помраченное сознание и исступленная тяга к насилию, агрессии как вчерашних подростков, так и их командиров. Образно говоря, предлагается не лечить гнилой корень больного дерева, а подкрашивать его листья в более приятные для глаз начальства цвета.
К числу реально эффективных мер нравственного воздействия на армейские порядки можно отнести попытки возрождения в войсках института полковых священников. Но это путь непростой и небыстрый. Русская православная церковь переживает сложный период восстановления своих позиций в обществе после почти века воинствующего безбожия, а современный призывник, выросший в ожесточенной, насыщенной болью и насилием атмосфере постсоветской России, подобен духовному беспризорнику, для которого слово Божие - что высшая математика для дикаря.
Дедовщину не исцелить каким-то одним «чудодейственным» средством. И уж тем более - дополнительным насилием в виде усиления карательных институтов. Здесь нужен комплекс мер. И начать надо с переноса акцента в этой работе - притом в самые короткие сроки -на воспитание и духовное оздоровление призывников и военнослужащих. Как это сделать?
Уже с первых классов средней школы мы должны учить детей слушать и слышать душу. Взрослея, они должны не только осваивать рациональные знания, в избытке предлагаемые современным образованием, но и постигать азы управления собой, своим сознанием, искать и находить в себе «внутреннего человека» -человека совести, сострадания и любви, различать зло и искушение. Они должны уметь постоять за себя в той духовной брани, которую им предстоит - вольно или невольно - вести всю жизнь. Необходимо раскрыть им тот факт (это не рано и не поздно сделать в любом возрасте), что духовное начало в человеке первично по отношению к физическому, что, теряя связь с душой, человек чахнет и гибнет.
Лучше всего, конечно, такие занятия вести с позиций православия - нашей исконной, родной веры. Однако, если это кого-то (кого?) не устраивает, пугает (почему?), можно проводить не противоречащие основам веры факультативные психологические уроки-практикумы. Для подобной работы потребуются чистые помыслами и высокие духом педагоги или наставники, способные помочь ребенку обрести себя, подготовить к жизни в условиях нарастающих в мире процессов оскудения нравственности.
Дети сейчас слишком рано взрослеют, слишком быстро и легко получают растлевающую их информацию. К сожалению, плохому ребенок учится быстрее, чем хорошему. А тут еще «мировая паутина» с ее неисчерпаемыми запасами скверны, от которых греховный порыв отделен легким нажатием клавиши.
С учетом раннего и часто ущербного созревания, современный ребенок (из него-то впоследствии и вырастает солдат) не расположен к «сюсюканьям». Его душа загрязняется - правда, еще не до конца - «нечистотами» ветхого мира. Он неосознанно жаждет правды: о себе и жизни, о добре и зле. Но эту правду ему надо давать жестче, глубже, без прикрас, как взрослому человеку. Если в прошлые века общественный уклад ограждал детскую душу от искушений, готовя ее к будущим испытаниям, то в наши дни - ребенок с 10 - 12 лет уже на поле боя. Тьма накрывает всех без разбора.
Такие же занятия, только с поправкой на возраст, уровень подготовки и статус слушателей, можно было бы организовывать в воинских частях, начиная с первых дней службы. Сразу надо оговориться, что речь ни в коем случае не идет о подмене или дублировании института полковых священников. Помните про духовного беспризорника! Прежде чем несчастный начнет различать слово Божие, постигать, так сказать, высшую «духовную математику», его (а точнее, его измученную душу) надо отмыть, обогреть, успокоить. Надо отвлечь его внимание от яркой и пустой мишуры внешнего мира и обратить к духовному «я», о роли которого, скорее всего, он даже не задумывался.
Воин, обретший себя в духе, неустрашим, а значит, и непобедим. Это знали все лучшие традиционные школы единоборств и военных искусств. Это всегда знали в славной русской армии, которая шла в бой за Бога, царя и Отечество. И побеждала любого врага!
Не пора ли задуматься об этом нашим политикам и военачальникам? Вспомнить о своей ответственности задуши - свои и солдатские?
...Самота проснулся в караулке от резкого стука в дверь и не сразу даже сообразил, где он находится. Голова гудела, как медный колокол. Вспомнив, что ночью они с протрезвевшим Ле-хой как-то умудрились незаметно перенести избитого «молодого» в казарму, сержант немного успокоился.
- Кто там?
- Тебя к комбату, срочно, - донеслось из-задвери, и на Самоту словно пахнуло сырым могильным холодом.
- Чего стряслось? - он еще не верил, ещенадеялся, еще хорохорился, хотя душа, которая, конечно, уже все поняла, ушла в пятки, руки похолодели, а на лбу выступила испарина.
- Комиссия какая-то. Прокурорская вроде, изокруга. Вызывают тебя, говорят, срочно нужен!
«Все, - подумал Самота, - допрыгался, до-воспитывался!» Странно, но это признание самому себе, определение себя как виновного помогло обрести некоторую уверенность. Это была не та ночная горделивая и пьяная уверенность в собственной неуязвимости и безнаказанности. Другое, незнакомое чувство овладело сержантом. Словно молния, его прошило ощущение бездны, нет, не страха, а именно жути, исходящей из неведомой, недосягаемой и оттого пугающей до кишок глубины.
Иероним Босх. "Несение креста", 1516 г. Фрагмент
... Бес, который ни на секунду не упускал из вида новоиспеченного грешника и даже оставался в караулке, пока тот спал, забеспокоился. Он тоже ощутил искру, пронзившую омертвленное сознание Самоты, но в отличие от «подопечного» хорошо знал, что это такое. Совесть, весть от души, чувство Бога, с которым душа человеческая связана всю жизнь, от рождения до плотской смерти, независимы от воли своего носителя, будь он хоть последним преступником.
То, что Самота расслышал зов души, оставляло ему шанс - бес знал и это. Господь не в силах заставить человека делать добро, однако малейший укол совести не остается без Его внимания.
Сержанта ждал свой крест: отрешенный, презрительный, словно невидящий взгляд комбата, допросы дотошного прокурора, разжалование и заключение. Ничего этого он еще не знал и не мог знать, ибо не дано смертному прозреть будущее - даже на секунду вперед. Так и судьба Самоты: в одно мгновение она развернулась на сто восемьдесят градусов. Пришло наказание - нет, еще не кара, а пока наказ свыше, боль осознания себя и жизни своей, проведенной большей частью в грязи и слепоте.
... Самота стряхнул оцепенение и на ватных, негнущихся ногах в последний раз перешагнул порог караулки. Он не оглянулся. Еще не испытав ничего из того, что его ожидало, он почему-то твердо знал: пути назад не будет. Страх ушел. Странное щемящее чувство облегчения и любопытства овладело им в этот момент. Где-то в глубине его темного еще сознания мелькнула искорка света - того самого, который рождается просыпающимся раскаянием.
Александр АКСЮШИН
Метки к статье:
Автор материала:
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.