- Я - рядовой священник Русской православной церкви. Мне сорок восемь лет. Семья у меня небольшая -матушка и всего один сын. Больше Господь не дал. Живу в Москве, служу на маленьком приходе, стараюсь делить с прихожанами все их заботы и скорби. Работы много, суета порой мешает молитве, но я не унываю. Господь терпел и нам велел.

В храме во время службы искушений сравнительно мало. Богослужение накладывает на тебя великую ответ­ственность, и ты стараешься внимать себе, быть собран­ным и проводить храмовое время, угождая Богу и людям. А после службы - душеспасительные беседы с прихожа­нами, исповедь и требы.

А вот за стенами храма дело с искушениями обстоит сложней, там они растут прямо в геометрической про­грессии. На все поневоле обращаешь внимание - от изображений на рекламных щитах до обрывков моло­дежного сленга в толпе - и всегда от чего-то расстраи­ваешься. Но это жизнь. И - человеческие немощи. Да, в мире много зла. Но я всегда помню, что я - священник и должен молитвой любви изменять этот мир к лучшему, одухотворять его, творить благословенную тишину и до­брое настроение. Сила молитвы - прямо пропорцио­нальна духовному состоянию человека. Чем он чище ду­шой, тем сильнее и ближе его слово к Богу. В этой связи часто вспоминаю о том, что произошло со мной про­шлым летом, когда я наяву ощутил силу молитвы и не­зримое присутствие Божие в моей жизни. Вспоминаю -и укрепляюсь духом. Может быть, кому-то моя история покажется маловажной, а все происшедшее - эфе­мерным. Восприятие-то у людей - разное. Но тонкий человек меня, несомнен­но, поймет. Все великое -в малом.

* * *

В конце лета я ездил с сыном на дачу под Каширу. Там мы побывали на мест­ном заброшенном кладби­ще. На нем уже давно нико­го не хоронят. Могилы, в том числе и дореволюционные, находятся в центре бес­крайнего поля. Они окруже­ны вековыми деревьями и рвом. Лет десять назад во­круг зеленого кладбищен­ского оазиса колосилась рожь и ветер гнал золотые волны по полю - от края и до края. А сверху светило солнце, и небо было чистым и глубоким, и пел в недося­гаемой вышине жаворонок.

А в год 2000-летия от Рождества Христова я по­шел туда один и увидел страшное зрелище. Все по­ле было покрыто толстым слоем куриного помета. Оказывается, несколько лет подряд туда свозили отходы с «птички» - ближайшей пти­цефермы, и запах над полем стоял резкий и страшный. Посредине фекального мо­ря, за миражами дымных ко­лышущихся испарений по-прежнему виднелись одино­кие зеленые деревья, окру­жавшие забытое людьми священное место. Там, под едва проступавшими из-под земли холмиками, поросши­ми тонкой лесной травой, были похоронены когда-то помещики села Кузьмине по фамилии Волковы, другие односельчане. Что стряс­лось с нашей памятью, с мо­гилами предков? Свалить на прах соотечественников птичий помет и смрадные тонны куриных остовов... Где предел человеческому ци­низму и равнодушию?..

...На этот раз фекалия уже не было, он высох, стя­нулся в заскорузлую корку и смешался с землей. Но все поле поросло крапивой вы­сотой в два-три метра. В ней сухо шумел ветер. Мы стали искать лаз, самую что ни на есть худую тропку. А вот и она: по полю прошел трактор и примял крапиву.

...Под ногами пострели­вали сухие стебли, подни­мались в воздух пылевид­ные споры. Солнце светило, как в Каракумах, - с жаром, ярко, до белизны, и все поле сделалось зеленовато-бе­лесым.

Заросшая низина. Поваленные деревья, чавкающая тина под ногами. И - еще одно широкое поле, покрытое чертополохом, сухим и колючим, с шапками белых пара-шютиков, которые облаками разлетались в стороны от движения ног. Репьи радостно цеплялись за одежду, впи­вались в волосы и отдирались с неимоверным трудом.

На кладбище - жуть запустения. Чувствовалось, что нас здесь не ждали. Сорванные ограды (местные «обкур-ки» украли и толканули на лом), гнутые кресты, разорен­ные могилы. Кое-где - воткнутые в землю пластмассовые цветы, грязные, потемневшие от времени. По всему ма­ленькому круглому лесу валяются вывернутые каменные надгробья. Видимо, кто-то здесь тайно копал могилы, рассчитывая добраться до драгоценностей - колец и зо­лотых зубов тех же помещиков...

Тут и там летали потревоженные лесные осы и норови­ли укусить за лицо. На каждом шагу я спотыкался о сучья и коряги, запутывался в травяных петлях. И - слышал чей-то голос:

- Зачем ты пришел сюда? Вон отсюда, из долины мертвых! Откуда ты знаешь, из-за чего здесь образова­лось запустение? А что, если причина кроется не в равно­душии потомков, а в страшном образе жизни тех, кто по­гребен здесь?

Глухой и низкий был этот голос, и я понял, что не от до­бра исходит он и не от Бога. Ведь целью моего прихода была лития. Да, я уже дважды совершал здесь, на забы­том сельском кладбище, литию по покойным. Она нужна ушедшим в мир иной, как глоток воды в пустыне, как кусок хлеба в годину голода. Церковь недаром поминает умер­ших - пустыми делами она заниматься не будет. Молитва любви таинственным образом влияет на определение их жизни в вечности, пробивает вековечный мрак могил светлым лучом надежды.

Я облачился в подрясник, подпоясался, надел крест, епитрахиль с поручами - и начал чинопоследование:

«Со духи праведных скончавшихся...».

Все звуки вдруг исчезли, и солнце стало мягче изли­вать лучи на мигающие светотенью полянки, и птица-по­ползень, сев на ветку, мирно закачалась в кроватке из сплетенной листвы - в такт молитве...

Я читал имена на надгробьях и плитах - и хорошо мне было, и видел я, что совершается нужное дело, и не на­прасно прожит мною этот странный день на кромке бы­тия. Молитва любви - как я хотел, чтобы она стала имен­но таковой! Но немощно и иссушено мое сердце, и давят на него тяжким грузом как мои собственные многолетние неуврачеванные грехи, так и тревожные события всего мира - и как пробиться здесь ростку любви сквозь толщу окамененного нечувствия и наработанных страхов?..

И все же лития была совершена. Молитва затепли­лась в сердце, горячими слезами скатилась из глаз, и стало легче на душе, и кладбище предстало передо мной в другом измерении... Запела птица втраве, выгля­нул из-за дерева трепетный василек, убежавший с поля, и разошлись от живого порыва ветра ветви деревьев над головой...

Ливень солнечных лучей обласкал гранит покосивших­ся надгробий.

Слава Богу за все!.. Его любовью и силой дышат земля и небо, и даже безводные пустыни готовы по мановению Его вежд процвести зеленью и укрыться в прохладной тени раскидистых ливанских кедров! Все Ты можешь, Господи, и рад я, и бесконечно счастлив, что пересилил свою привычную усталость - и вознес к Тебе церковную молитву за забытых людьми предков. Только Ты никого не забыва­ешь, и всех любишь, и под­держиваешь во мне, недо­стойном, теплоту жизни, что­бы я творил добро и утверж­дал в себе не философско-отвлеченное верование, чуж­дое церковной традиции, а веру живую, которая прием­лет в Церкви все, что наши предшественники скопили и свято сохранили в течение веков: от литии до «послед­ней свечечки». Ибо все там -и составленные святыми по­движниками слова молитв, и иконы, и медовые свечи, и обряды, и Богом данные Та­инства, и вся символика, и каноны, и правила древних Вселенских соборов - все это связывает нас с Творцом, напоминает о Нем, укрепля­ет духовно и помогает нам идти по жизни прямо. Это как раз тот случай, когда строгие духовные правила не только не ограничивают нашей сво­боды, но помогают ей пра­вильно раскрыться и обрести богоугодное направление, сохранив нас от горьких по­следствий человеческого произвола и своеволия.

Я бы, к примеру, мог про­изнести не канонический текст литии, а что-нибудь свое, какую-нибудь индиви­дуальную молитву сердца. Но она пребыла бы немой и бескрылой, ибо самостий­ные молитвы из сочетаний наших собственных, неочи­щенных подвигом праведно­сти слов почти всегда сме­шаны с немощами и страстя­ми - ячества, эгоизма, оби­ды, отчаяния или, наоборот, неоправданно фамильярны.

...В душе я по-прежнему ощущал светлый мир и по­кой. Странно. Обычно такое состояние длится лишь один миг, потому что неподготов­ленному и грешному чело­веку пребывать в нем невоз­можно. Полнота счастья у Господа всегда дозирована, иначе сердце может просто разорваться в груди. Но здесь было что-то другое, светлое и безбольное - и вот я чувствую благодать обще­ния с теми, за кого молился, и понимаю всем сердцем, всей крепостью и всем разу­мением, что смерти нет, что все зло - временно, и что Господь бесконечно нас лю­бит, и что Он никогда не даст идущих к Нему в обиду.

Покой, Боже мой, какой покой!.. Но это не нирвана -это тот самый дивный не­земной свет, та несказанная чистота безграничной люб­ви, которая невидимо про­низывает весь мир, ширит­ся, дышит и заполняет тре­петом и счастьем мое серд­це и все, все вокруг..

Везде - под куполом не­ба Подмосковья, по всему пространству поля вокруг кладбища, до далекой кром­ки леса стояла благословен­ная тишина. Над головой -ни облачка, глубокая сине­ва, и в ней неслышно летают зигзагами ласточки.

...Обратный путь мы про­шли необычайно быстро. По дороге через лес нам встретилось несколько человек - мама с ребенком, двое счастливых влюбленных с букетами цветов и пожилой грибник с доброй задумчи­вой улыбкой, чем-то неуловимо похожий на моего покой­ного деда.

И вот что интересно - в другие немолитвенные дни я встречал на своем пути преимущественно пьяных не­адекватных людей, мрачных подростков и разбитных хо­хочущих девиц. Видел агрессию совсем близко от себя, преддверие драк, слышал грязную брань ....

Да, все вокруг нас кровно повязано с нами и напря­мую зависит от нас, нашего внутреннего состояния и проистекающих из него дел. Чем собраннее и искреннее молитва у человека - а что есть молитва, как не предель­но открытое общение со Всемогущим Богом?! - тем глуб­же и шире ее действие на весь мир. Вне зависимости от того, просишь ли ты за свою больную мать или же за мно­гострадальную Сербию. Все возможно для верующего и чистого сердца. Именно в такие минуты ты, наконец, чет­ко понимаешь, почему мир держится молитвой правед­ника. И я чуть-чуть, в самой крошечной малости, но все же познал силу живой молитвы, которой Господь милос­тиво награждает не только праведников, но и кающихся, ее поистине беспредельные возможности. Я видел, как даже моя немощная, убогая, но искренняя мольба об умерших мгновенно - силой Божией - соткала прозрач­ное лучистое покрывало над Подмосковьем в час совер­шения литии в жаркий августовский полдень - и умиро­творила окрестности. Так что не нам, Господи, не нам, но имени Твоему даждь славу!

Всуе говорят, что молиться - последнее дело. Эти слова - не от доброго сердца, и уж тем более не от боль­шого ума. Люди уже больше века живут без Бога, пытаясь устроить свои дела на земле - и к чему они пришли?..

Риторический вопрос.

Протоиерей Михаил КАМЕНСКИЙ