«Зима приносит стужу - приходится мерзнуть, лето возвращает тепло - приходится страдать от жары; неустойчивость погоды грозит здоровью - приходится хворать. Где-нибудь встретится нам зверь, где-нибудь человек, опасней любого зверя... Изменить такой порядок вещей мы не в силах... К этому закону и должен приспособиться наш дух, ему должен следовать, ему повиновать­ся. Лучше всего перетерпеть то, чего ты не можешь исправить!» («СУП письмо к Луцилию»)

Луций Анней Сенека - знаменитый римский философ, стоик, поэт и государственный де­ятель. Он был воспитателем Нерона, желавшим смягчить страшные нравы своего прави­теля. Основные произведения мыслителя: «О милосердии», «О благодеяниях», «Исследо­вания о природе», «Нравственные письма к Луцилию» и другие.

Философ появился на свет в испанском городе Кордуба (Кордова) за четыре года до Рож­дества Христова. Его молодость прошла в Риме. При императоре Калигуле (37 - 41) он был уже известным писателем и оратором, членом сената. С Нероном отношения у Сене­ки не сложились. Его философские назидания воспринимались императором как тяжкие оковы, ограничивавшие свободу действия страстей. Кроме того, он завидовал талантам и славе философа.

Когда в 65 году по Р.Х. Нероном был раскрыт заговор Писона, Сенека по ложному доносу был обвинен в соучастии в заговоре. Нерон использовал заявление информатора как удобный повод избавиться от учителя. Луций Анней Сенека по приказу императора вскрыл себе вены. Вместе с ним то же самое сделала над собой и его жена, которую он пытался сперва удержать от самоубийства.

Сенека был стоиком. Стои­цизм - течение мысли,ос­новоположником которого считался греческий философ Зенон. Эта доктрина была по­пулярна в Риме вплоть до И ве­ка н. э. Стоикам нравился Ге­раклит, который считал, что первостихия мира, из которой он состоит, - огонь, вечно пре­бывающий в движении. Стоики называли такой огонь Законом разумным, или Логосом. Он непрерывно возгорается и сгорает. Так же и жизнь - она появляется и исчезает. Движе­ние Логоса для стоиков - аб­солютно детерминированный закон бытия. Стоицизм при­знавал в этом мире полное господство фатализма и неиз­бежности, рока и фатума. Он пытался найти выход для души человека, исходя из существу­ющего положения вещей. Му­дрец, по стоицизму, это тот, кто видит, что ничего изменить нельзя - и спокойно к этому относится. Бесстрастно, по принципу затяжного терпения. Мир, говорили стоики, полон страданий, но изменению в нем ничего не подлежит. Одна­ко со своей стороны мы все равно должны делать только то, что желаем себе от других. Итак, настоящий человек -только философ и мудрец. Он похож на того, кто сидит при торжище на возвышении и сверху смотрит на происходя­щее. Вокруг него кипит и бур­лит жизнь, идет толкотня, ко­го-то убивают, кто-то стано­вится богатым и обретает власть... А вот где-то началась война, и противники осыпают друг друга тучей стрел. А вот умирает юноша, и безутешные родители плачут около его кровати. Где-то происходит обман, воровство, проявляет­ся ненависть. Торжище - это жизнь. Мудрец же находится выше ее. Он только наблюдает, но не участвует в ней. И стара­ется по мере всех сил своих достичь бесстрастия. По-гре­чески, апатии. А если довести логику стоиков до конца, то -бесчувственности. Ибо пере­живания лишь умножают стра­дание. Мудрость же и отре­шенность выводит стоика в высшее состояние надлунного мира, где нет ни печали, ни скорби, ни боли. Главный во­прос, волновавший все чело­вечество со дня грехопадения Адама, - смерть - для стоиков уже не существует. За смертью наступает небытие. Никто из нас не помнит, как при рожде­нии мы перешли из небытия в жизнь. Так же мы ничего не бу­дем ощущать и после смерти. Поэтому бояться ее не нужно. Она - лишь тяжелое мгнове­нье, которое тотчас остается навсегда позади.

В этой связи у Сенеки есть много рассуждений о смерти: «О ничтожестве болезни», «Спокойно ждать смерти», «О готовности к смерти», «Смерть - мнимое зло». Так, размышляя о сроке жизни, он пишет, что заботиться нужно не о том, чтобы жить долго, а о том, чтобы прожить довольно. Надо мерить делами, а не сро­ком. Один пребывает и после смерти, другой погиб, не успев умереть... Большая часть жиз­ни тратится на дурные дела, немалая - на безделье, и вся жизнь не на те дела, какие нам нужны и необходимы. В том-то, по его словам, и беда, что смерть мы видим впереди, а немалая часть ее у нас уже за плечами.

«Каждый день размышляй об этом, чтобы ты мог равно­душно расстаться с жизнью, за которую многие цепляются и держатся, словно уносимые потоком - за колючие кусты и острые камни. Большинство так и мечется между страхом смерти и мученьями жизни; жалкие, они и жить не хотят, и умереть не умеют. Сделай же свою жизнь приятной, оста­вив всякую тревогу о ней. Никакое благо не принесет радости обладателю, если он в душе не готов его утра­тить, и всего безболезненней утратить то, о чем невозможно жалеть, утратив. Поэтому укрепляй мужеством и закаляй свой дух против того, что мо­жет произойти даже с самыми могущественными» («IV пись­мо к Луцилию»).

Не всем известно, что сто­ицизм был, по сути, атеистиче­ским учением. Он признавал универсальный закон бытия -процесса бесконечного возгорания жизни и ее угасания. Ни Богу, ни богам в нем места не оставалось. Его всеохватыва­ющее действие было подобно всеобщему закону тяготения. Этот закон безлик, равноду­шен и неотвратим. Ему все равно, кто сгорает в вечно ме­няющемся огне - дрова или человек. Кстати, стоиков не раз обвиняли в атеизме. В по­литеистическом Риме это бы­ло крамолой и грозило жесто­кими карами. И тогда стоики объявили, что исповедуют... Зевса. И римская толпа мгно­венно утихла. Все в порядке, стоики - нормальные верую­щие люди!..

На деле они были пантеис­тами, исповедниками рока и фатума. Все сгорит, и никуда нам от этого не деться. Таковы законы мира. В этом, кстати, коренное отличие стоицизма от христианства. Дело в том, что некогда Ф. Энгельс назвал Сенеку, как стоика, «дядей христианства». Однако его вы­вод был достаточно поверхно­стным, поскольку Энгельс не был богословом и исходил лишь из определенного сход­ства некоторых нравственных постулатов как христиан, так и стоиков. Но речь здесь шла только об общих естественных императивах: «не делай друго­му то, чего не хочешь себе»; «чтобы тебя любили - люби сам»; «не воруй» и т.д. Имелись в виду известные нормы чело­веческого общежития, без от­носительного соблюдения ко­торых любое государство во все времена долго просущест­вовать не может. Те нормы, ко­торые есть и у христиан, и у атеистов, и у агностиков. Нравственный кодекс христи­анства действительно во мно­гом состоит из элементов об­щечеловеческой морали. Но то, что делает христианство уникальным, связано только со Христом.

Логос у христиан - не пан­теистический закон, а Лично­стный Бог. Богочеловек Иисус Христос. И в Его отношениях с миром людей нет никакого де­терминизма. У человека - Бо­гом данная свободная воля, которой он в состоянии распо­ряжаться так, как хочет. И - ни­какого рока. Это - исключи­тельно важный момент, помо­гающий четко уяснить принци­пиальную разницу между хри­стианством и стоицизмом: первое исповедует Бога Живо­го, а второй - безликий мерт­вый закон.

Бесстрастие стоиков в тео­рии порой граничит с отре­шенностью йогов. Ни те ни другие, по идее, не должны по­могать тем, кто находится ря­дом в беде или нужде. Ведь раз ничего не изменить, зна­чит, можно продолжать сидеть в позе лотоса и ни на что не ре­агировать. Наделе все, конеч­но, обстоит сложнее. Как у обычных йогов, так и у рядовых стоиков, которые наверняка помогут ближнему в момент опасности. Нравственность Сенеки, к примеру, явно выхо­дит за доктринальные рамки стоицизма, она - жива и обще­человечна. В своих теологиче­ских поисках философ касает­ся не только темы богов, но и прикровенно - идеи Единого Божества. Правда, весьма расплывчато. Может, до него отчасти дошла проповедь Хри­ста и Его апостолов? Ведь фи­лософ не только был совре­менником Господа, но и пере­жил первую волну христиан­ского благовестия апостолов и их учеников...

Интересны рассуждения Сене­ки о духовном труде, о пользе уединения, о презрении к мол­ве, о бегстве от толпы.

«Нет врага хуже, чем толпа, в которой ты трешься. Каждый непременно либо прельстит тебя своим пороком, либо за­разит, либо незаметно запач­кает. Чем сборище многолюд­ней, тем больше опасности. И нет ничего гибельней для добрых нравов, чем зрелища: ведь через наслаждение еще легче подкрадываются к нам пороки. Что я, по-твоему, го­ворю? Возвращаюсь я более скупым, более честолюбивым, падким до роскоши и уж на­верняка более жестоким и бесчеловечным: и все потому, что побыл среди людей» («VII письмо кЛуцилию»).

«Избегай толпы, избегай немногих, избегай даже одно­го. Говорят, Кратет¹ увидал од­нажды гуляющего в одиночку юнца и спросил его, что он тут делает один. «Разговариваю с самим собой», - был ответ. На это Кратет сказал: «Будь осто­рожен, прошу тебя, и гляди как следует: ведь твой собе­седник - дурной человек!» («X письмо к Луцилию»).

Выход души из замкнутого круга страданий заключается для Сенеки не только в дости­жении бесстрастия и смерти, но и в любви. Это - высочай­шее чувство, дарованное смертным, но его не нужно превращать в страсть. Если хочешь, пишет Сенека, чтобы тебя любили, люби сам. Одна­ко любовь, в его понимании, также может стать страстью, которая приводит к бесстыд­ству. И страсти следует искоренять из души силою разума, иначе страсть может ослепить и привести к безумию.

Он также высоко ценит дружбу и преданность своего ученика Луцилия, к которому обращает свои письма.

«Для чего приобретаю я дру­га? Чтобы было за кого умереть, за кем пойти в изгнанье, за чью жизнь бороться и отдать жизнь» («IX письмо к Луцилию»).

Во все времена, говорил Сенека Луцилию, мудрый че­ловек бежит толпы. Он, как правило, одинок, ни с кем осо­бо не ищет дружбы, и «толпа» его не понимает. Его даже из­гоняют отовсюду. Ну и что с то­го? Лучше сидеть на месте и через книги общаться с умней­шими людьми всех времен и народов. Не нужно странство­вать и тревожить себя переме­ною мест.

Вместе с тем Сенека при­зывает к выборочному и целе­направленному чтению. Пото­му что времени в жизни - ма­ло, и надо напитать душу са­мым полезным и нужным.

«Взгляни: разве чтенье множества писателей и разно­образнейших книг не сродни бродяжничеству и непоседливости? Нужно долго оставать­ся с тем или другим из вели­ких умов, питая им душу, если хочешь извлечь нечто такое, что в ней бы осталось. Кто вез­де - тот нигде. Кто проводит жизнь в странствиях, у тех в итоге гостеприимцев множе­ство, а друзей нет. То же самое непременно будет и с тем, кто ни с одним из великих умов не освоится, а пробегает все вто­ропях и наспех» («II письмо к Луцилию»).

Философ призывает видеть свои пороки и бороться с ни­ми, презирать то, что ищут все, просить в молитвах разума.

«Смотри только, чтобы ни­что тебя не поработило. Преж­ние твои моления предоставь воле богов, а сам моли их за­ново и о другом: о ясности ра­зума и здоровье душевном, а потом только телесном. Почему бы тебе не молить об этом почаще? Смело проси бога: ничего чужого ты у него не просишь» («X письмо к Луцилию»).

«Угождайте же телу лишь настолько, насколько нужно для поддержания его крепос­ти, и такой образ жизни счи­тайте единственно здоровым и целебным. Держите тело в строгости, чтобы оно не пере­стало повиноваться душе: пусть пища лишь утоляет го­лод, питье -- жажду, пусть одежда защищает тело от хо­лода, а жилище - от всего ему грозящего. А возведено ли жи­лище из дерна или из пестрого заморского камня, разницы нет: знайте, под соломенной кровлей человеку не хуже, чем под золотой. Презирайте все, что ненужный труд создает ра­ди украшения или напоказ. По­мните: ничто, кроме души, не­достойно восхищения, а для великой души все меньше нее» («VIII письмо кЛуцилию»).

«Я понимаю, Луцилий, что не только меняюсь к лучшему, но и становлюсь другим человеком. Я не хочу сказать, будто во мне уже нечего переделы­вать, да и не надеюсь на это. Как может больше не быть та­кого, что надо было бы испра­вить, поубавить или припод­нять? Ведь если душа видит свои недостатки, которых прежде не знала, это свиде­тельствует, что она обратилась к лучшему. Некоторых больных надо поздравлять и с тем, что они почувствовали себя боль­ными» («VI письмо к Луцилию»).

Радость, пишет Сенека в другом месте, не в наслажде­ниях, а в духовном труде, в простоте древних и независи­мости от внешних благ. Конеч­но, это сразу воспринять не­возможно, но нужно закали­вать душу, как кулачный боец закаливает свое тело.

* * *

Жизнь Сенеки состояла из взлетов и падений. Он был в гу­ще политических событий, был честолюбив, даже корыстолю­бив. Первую государственную должность он получил при им­ператоре Калигуле. Том самом, который въехал на лошади в Сенат и кто прославился край­ней жестокостью и распущен­ностью нравов. Он завидовал ораторским талантам Сенеки и однажды даже распорядился убить философа. Однако, по протекции влиятельной при­дворной дамы, тот был сослан на остров Корсика. Ценя его ораторские и прочие таланты, мать будущего императора Не­рона Агриппина сумела вернуть его оттуда. При этом она выхло­потала ему высокую государст­венную должность и предложи­ла стать наставником ее сына.

Молодой Нерон, приняв наставника, поначалу дарил ему дорогие подарки и выка­зывал всяческое уважение. Сенека довольно быстро стал богатым римским граждани­ном. Однако впоследствии за­висть и ненависть сделали свое дело. Нерон возненави­дел учителя. И, хотя наставни­ку еще какое-то время отчасти удавалось обуздывать неисто­вый нрав своего воспитанни­ка, но, в конце концов, дело кончилось конфликтом и смер­тью философа. 

Нравственный кодекс Сене­ки - все, что он пытался вло­жить в душу своего ученика Луцилия, не выдержал испытания в реальной жизни. Вскрывая се­бе вены по приказу императо­ра, он, наверное, вспоминал в свой предсмертный час, как по своей человеческой немощи, вопреки всей высокой стоичес­кой морали, публично помог Нерону оправдать его жуткий поступок - убийство им собст­венной матери Агриппины, той самой женщины, которая когда-то освободила философа из ссылки и вернула в император­ский двор.

Рубенс. Смерть Сенеки. XVII век

Умирал Сенека, тем не ме­нее, исключительно мужест­венно. У римского историка Тацита мы читаем следующее свидетельство: «У Сенеки, чье стариковское тело было исто­щено скудной пищей, кровь шла медленно, и он взрезал жилы еще и на голенях, и под коленями. Обессилев от жес­токой боли, он, чтобы его стра­дания не сломили духа жены и чтобы самому при виде ее мук не потерять терпеливости, убедил ее перейти в другую комнату. И в последние мгно­вения он призвал писцов и с неизменным красноречием поведал им многое, что издано для всех в его собственных словах».

Владимир Пестерев

¹ Кратет из Фив, 2-я половина IV в. до н.э. - философ-киник, ученик Диогена. Раздав свое имущество, вел жизнь странствующего философа-проповедника. Его учеником был Зенон - (прим. ред.).

Перейти к содержанию номера