С о.Артемием (Владимировым) на одном из  вечеров Цикла Возвращение на Родину

 

В канун Рождества «Переправа» поздрав­ляет с днём рождения нашего друга, автора православных просветительских программ, певицу Елену Владимировну Мкртчян.

 

Гениальная, космическая, феномен нашего времени, редчайшая, единственная... - какие только эпитеты не звучали в адрес этой поис­тине уникальной певицы, одновременно и при­знанной и непризнанной, всемирно известной, но почти не известной на Родине. О ней говорили и её почитали великие:

 

«...Голос Лины Мкртчян отличается ред­кой красотой, силой, наполненностью. Он точ­но льётся с небес, одновременно приподыма­ясь, устремляясь ввысь» Сакадемик Дмитрий Лихачёв).

 

«...Лина - удивительный, оригинальный, захватывающий своей мощью талант с не­зависимым музыкальным мышлением, обо­стрённым чувством нового, безупречным ху­дожественным вкусом» (композитор София Губайдулина).

 

«Страшная мука обладать талантом та­кого масштаба» (кинорежиссёр Александр Сокуров).

 

«Она не похожа на других певиц... я сказала бы, что она являет собой некое чудо, потому что Лина Мкртчян - это не одна певица, а мно­жество певиц, которые то соединяются, как в хороводе, то разбегаются, как в детской игре в горелки, соприкасаясь с бесконечностью звука» (Анастасия Ивановна Цветаева).

 

«... В голосе этой певицы я расслышал что-то такое, что не знал прежде о собственной стране - промёрзшей, исстрадавшейся, ча­ющей чуда и святой воды. Искусство для неё  - служение. Её талант - дар Божий, а жизнь   - усилие против этого дара не согрешить»
(писатель Николай Климонович). 

 

«Голосу Лины доступны как бы сверхзвуко­вые секвенции и кантилены. Голос Лины прео­долевает физические возможности голосовых связок и слуховых нервов, напоминая о том, что музыка - не акустическое явление, а сама гар­мония духа и слух - лишь несовершенный путь к её постижению. Голос Лины - это голос духа, голос высокого интеллекта» (философ, поэт Владимир Микушевич).

 

Однако Лина Мкртчян известна нам не только как выдающаяся певица нашего времени, но ещё и как автор уникального, не имеющего аналогов просветительского цикла, о котором известный культуролог А. Тер-Геворкян в своё время очень точно писал: «Одним из наиболее знаменатель­ных проявлений русской культуры представля­ется цикл «Возвращение на Родину», созданный и преосуществлённый великой певицей нашего времени Линой Мкртчян. Этот уникальный и грандиозный проект можно назвать энцикло­педией духовного и культурного контекста современной России. Он, несомненно, является феноменом. И это не преувеличение».

 

Сегодня мы предлагаем вам беседу с Еленой Владимировной Мкртчян. Наш разговор -о вечной России, о русской культуре и о право­славной вере.

 

- Елена Владимировна, мне хотелось бы начать именно с вашего цикла «Возвращение на Родину». То, что я увидела на последнем вечере цикла, меня потрясло. Для меня это оказалось открытием, откровением! В наше время... и такая смелость.

 

Единственный в России благотвори­тельный духовно-просветительский цикл. Он был задуман вами в октябре 1993 года. Первый вечер состоялся 14 октября 2000 года, в праздник Покрова Божией Матери. С тех пор - с Покрова до июня, до пушкин­ских дней, идут эти удивительные вечера; отрада для всякого чистого сердца и жаж­дущих правды.

 

Двенадцать лет длится плавание! Курс -к берегам любимого Отечества. К берегам светлой культуры, родной, не оболганной истории, животворящей веры. Веры истин­ной, православной.

 

Двенадцать тяжелейших, счастливей­ших лет. Более двухсот вечеров, и на каждый, как на духовную брань, превозмогая неурядицы, скорби и боли, надо подняться. Светлой и сильной. Пожалуйста, расскажите немного о вашем сокровенном детище, о ци­кле «Возвращение на Родину».

 

- Ему пошёл тринадцатый год. Я не пою на этих вечерах, а соединяю героев и публику. В вечерах, устраиваемых мною, принимает уча­стие цвет русской культуры. Не лукавя перед вами, хочу сказать, что на сегодня у меня уже почти не осталось сил продолжать то, что нача­то. Заметьте, сезон 2012-2013 гг. назван «финал 12-й части»... Дальше по логике должен быть эпилог, но я не знаю, позволит ли мне Бог завер­шить начатое. Будет ли поставлена точка или это будет внезапный обрыв?

 

Святейший Патриарх Алексий II не благосло­вил меня бросать цикл. И я каждый вечер прово­жу как последний, по темам и датам это можно проследить, я иду всегда на опережение, иногда даже на целый год.

 

На вечерах я и мои герои пытаемся создать духовный контекст истинной преемственности русской культуры - в живом общении героев цикла со слушателями, жадно впитывающими каждое слово. Значительны сами темы вече­ров, личности, которым они посвящены: святые Русской земли - сладчайший о Господе батюшка Серафим Саровский, незабвенные царственные мученики - преподобный Антоний Сийский, свя­той Никола Великорецкий, наши золотые со­временники - незабвенные Патриарх Алексий II и митрополит Иоанн (Снычёв). Наши вечера посвящены тем людям, без которых Россия про­сто немыслима: Пушкин, Достоевский, Гоголь, Лермонтов, Хомяков, Ломоносов; великие пол­ководцы России Суворов, Кутузов, Жуков и многие другие. Герои цикла - воистину золото русской культуры: Распутин, Белов, Личутин, Куняев, Крупин, Михалков, Зульфикаров, акаде­мик Шафаревич, Сенин, Конухов, Галактионова, Сегень, наши духоносные батюшки: о. Артемий (Владимиров), о. Александр (Шаргунов), о. Геннадий (Беловолов), о. Александр (Свешников), о. Владимир (Соколов), о. Олег (Стеняев), о. Леонид (Сафронов), о. Владислав (Свешников), о. Александр (Шумский) - всех не перечислить, но это наш золотой фонд.

 

Но что пришлось пережить за эти двенад­цать лет! Бесконечные угрозы, запугивания, ано­нимные звонки по телефону. Цикл изгоняли из 11 залов Москвы! Это прецедент! Но, милостью Божией, цикл жив.

 

Кроме того, существует радиоверсия цикла «Возвращение на Родину» на радио «Радонеж». Последней героиней радиоверсии была выда­ющаяся женщина - я перед ней как трава или, скорее, даже какое-то существо, которое щи­плет траву забвения у её ног, - Ольга Николаевна Четверикова. Какой мыслитель! Какая душа! Вместилище теплоты, не холодных знаний, но мощного редкого самостояния, которое без зна­ний невозможно.

 

-   Что для вас значит название цикла - «Возвращение на Родину»? 

 

-   В моём представлении в словосочетание «Возвращение на Родину» входят такие стра­тегические лейтмотивы, как, через приближе­ние к Небесному Отечеству, возврат Отечества земного, той одной шестой части суши, кото­рая нам завещана Богом. Воссоединение сла­вянского мира, желание как можно чаще напо­минать о том, что Москва - это ещё далеко не вся Россия. Скажу откровенно: если бы у меня были попечители, я бы не приглашала москов­ских и петербуржских, даже самых желанных, самых необходимых для меня героев, а при­глашала бы только богатырей духа из России глубинной, сокрытой ныне от глаз, ушедшей на дно подобно Атлантиде или граду Китежу. Приглашала  бы   героев  из  Архангельска, Вологды, Армавира, Ставрополя, из-под Вятки. «Возвращение на Родину» - это моё слышание мира, моё отношение к миру, эпицентром которого для меня по-прежнему остается Россия, как бы она ни называлась, - Советский Союз, Российская империя, как хотите, но только не Российская Федерация: такой страны для меня не существует, и, конечно, я не признаю ника­ких ни «сенегальцев», ни СНГ. С одной стороны, я человек простодушный, а с другой стороны -бывалый пессимист. Оптимизм -это отсутствие информации. Хотя я наверняка знаю только то, что ничего не знаю, но тем не менее что-то я успела усвоить и от дедушки, и от тех мощных, сильных, светлых, чистых, гениальных людей, с которыми с самого раннего детства на про­тяжении всей моей жизни сводил меня мило­стивый Господь. Сколько я себя помню, я всег­да была окружена самыми необыкновенными людьми.

 

-   Пожалуйста, расскажите о них... 

 

-   Я надеюсь, что по прошествии времени многое станет ясным, и, быть может, например, лет через 50 моё имя, а вернее, дело, которым я занимаюсь, займёт какое-то, хоть самое малень­кое, место в отечественной культуре. И вот если так воспринимать меня, как малую часть русской культуры, то я скажу, что главными моими учите­лями всегда были Пушкин и Шаляпин.

 

Очень многое мне дала Полина Львовна Тронина, мой незабвенный учитель, которая была последним носителем именно русской во­кальной школы, а не итальянской, которая сей­час насаждается как идеал. Русская вокальная школа - это прежде всего молитвенное отноше­ние к слову. Тронина училась у Преображенской, знаменитой певицы, носившей почетное звание Солист Его Величества. Это звание носили всего несколько человек, и первым его получил Ф.И. Шаляпин.

 

Позволю себе лирическое отступление в про­шлое, в блаженные годы моих университетов. Я предстала перед Полиной Львовной 16-летней девочкой, воспитанной на клиросе, с большим опытом пения в Церкви, причём всеми голоса­ми: и басом, и тенором, и альтом, и дискантом. Она меня от себя просто не отпустила. И за годы, которые я провела в доме Полины Львовны, она сделала всё, чтобы не только не сломать меня, но, напротив, сохранить и приумножить данное Богом. Она мне дала главное - культуру, то, чего мне в то время сильно недоставало.

 

Я почти три года спала на огромном сундуке, том самом, на котором в своё время спал Сергей Александрович Есенин. Есенин был ближайшим другом моей учительницы, в начале 20-х годов Полина Львовна - лучшая камерная певица Москвы, а Сергей Александрович, так же, как и Владимир Владимирович Маяковский, часто выступал в Политехническом музее: именно там они и устраивали свои совместные музыкально-поэтические вечера. Есенин читал новые стихи, Полина Львовна пела, а потом они вместе шли к ней домой и до утра разговаривали. Надеюсь, что я хоть вас не удивлю тем, что, со слов Полины Львовны, она никогда не видела Сергея Александровича пьяным. У неё был крошечный штофик домашней вишнёвки, который она сама делала, и вот этот штофик они, увлечённые раз­говорами о России, потягивали до утра. А потом под утро он ложился на огромный сундук, кото­рый я, когда появилась в доме Полины Львовны, приняла за кровать.

 

-  Я знаю вашу особую горячую любовь к великому русскому поэту Есенину. Известен также знаменитый цикл Георгия Свиридова на стихи Есенина «Отчалившая Русь», кото­рый вы блистательно исполняли. Расскажите ещё о Сергее Александровиче. Что ваше сердце чувствует о нём? 

 

-  Дай Бог, чтобы для нас с вами когда-нибудь наша страна стала до такой степени домом, до какой степени она была домом для него...

 

«Трубит, трубит погибельный рог!» Он не про­сто предчувствовал, он уже видел, как убива­ют его мать-Россию. Она всегда была для него Матерью. До конца и во всём! Даже голубую осину он называл матерью. Такое чувство ро­дины было только у Есенина... Но помните, ког­да Гамлет инсценировал с бродячими актёрами смерть короля? Когда королю вливали яд в уши? Вот и Есенин «трубит». Он не просто слышал, ему - заливали в уши... Шекспир устами герцо­га Глостера говорил: «Слушай! Ушами лучше видно».

 

У него есть такие слова - «прозревшие вежды закрывает одна лишь смерть». Когда он осознал свой дар как Божий, всё изменилось для него. Другая учесть, другая судьба. Он знал, что его убьют.

 

Правда, в подтверждение того, что он покон­чил с собой, приводят какие-то строки о смерти. Но это невероятно обывательский взгляд. Ни один большой поэт, ни один верующий человек не может не думать о смерти. Все великие поэты, музыканты, художники думали об этом и говори­ли. Потому что знали: смерть - главное событие в жизни человека. Всё то, что он успел свершить на земле в своей бытийной жизни, все престу­пления и подвиги, любовь, пусть самую тихую, но от сердца, - вот единственное, что он берёт с собой туда, в свою главную будущую жизнь. И чем огромнее человек, тем глубже в нём созна­ние этого. У Есенина, у огромного крылатого че­ловека, слово «смерть» встречается столько раз, сколько и возможно было для него. Конечно, он знал, что его убьют. Даже если бы он уехал, его убили бы: не было ни одной страны в мире, где не работали бы «ликвидаторы».

 

Всех поэтов в России убивали. Страшно, что на Святой Русской земле такое сосредоточение тёмных сил (впрочем, где им ещё работать?). Страшно, что зло воплощается в реальных людях, которые его и совершают. И это гораздо страшнее самого факта гибели гениального поэ­та, красивого человека, который успел окормить, освятить свою Родину, преобразить её своей ко­роткой жизнью, своей беззаветной любовью.

 

-   Елена Владимировна, вы знаете, у меня сейчас родилась идея! Если на то будет Божья воля и если у вас явилось вдруг жела­ние, то можно было бы открыть цикл бесед, посвящённых русским гениям. 

 

-   Замечательная идея! Целиком её поддер­живаю.

 

Цикл можно назвать «Любите нас, пока мы живы»... Есть такая книга у почитаемого мной замечательного русского писателя Виталия Носкова.

 

-   По-моему отличное название!

 

...Елена Владимировна, вы начали рас­сказывать о людях, повлиявших на вашу судьбу.

 

-     Да,   возвращаясь  к  вашему  вопро­су... Конечно же, это незабвенный Сергей Александрович   Есенин,   его   круг,   Анна Андреевна Ахматова - она была духовным ча­дом старца Николая Гурьянова. Сохранилась обширная переписка, в которой он обращается к ней как к монахине, видимо, она перед смер­тью приняла тайный постриг. Далее это обожа­емая мною Мария Сергеевна Петровых, Михаил Юрьевич Лермонтов, Фёдор Иванович Тютчев - всё это было моё обетование. Заметьте, я го­ворю прежде о поэзии, а не о музыке. Для меня прежде всего - слово. Я всегда пела только монографии, как правило, поэтические. Монографии Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Чайковского, Гречанинова,      Римского-Корсакова,    бесконечно    любимого    мною Михаила Ивановича Глинки. Вот пример ещё одной несправедливости человеческой памя­ти: музыка этого композитора многим нашим соотечественникам, к сожалению, неизвестна, между тем как если основы русского литера­турного языка у нас связаны прежде всего с А.С. Пушкиным, то основы национальной му­зыки заложены именно М.И. Глинкой.

 

У меня огромное количество записей, около сорока русских и немецких монографий, каж­дая из которых является тем, что принято назы­вать теперь чистым эксклюзивом. Никто, кроме меня, например, не пел монографию Шаляпина, но я об этом не знала. Когда я приехала с этой монографией в Англию, где Марфа Фёдоровна Шаляпина, его любимая и более всех из детей на него похожая дочь, устроила в своём доме бан­кет в мою честь, я была глубоко потрясена, узнав, что никто ранее не пел монографии Шаляпина: ни гениальный Христов, ни Гяуров, - все они так или иначе включали произведения Фёдора Ивановича в свой репертуар, но не более.

 

-   Творчество каких музыкантов не про­шло бесследно для вас как для певицы и слушателя?

 

-    В первую очередь это певцы-пророки: Мария Каллас, величайшая трагическая певица XX века, которая дала миру понять, что с ним бу­дет, если он не изменится, и пророчествующая о том, что с ним может быть, если он всё же остано­вится. Кэтлин Ферриер, ближе неё для меня му­зыкантов нет. Разумеется, Шаляпин. У нас были исполнители, близкие к этому совершенству. Надежда Андреевна Обухова. Если говорить о наших днях, то одним из самых благополучных в этом отношении городов я считаю Петербург. Там выросла блестящая плеяда молодых: Елена Рубин, Владимир Чернов, Елена Устинова. И всё-таки из всех русских певцов для меня есть одна любимая звучащая душа - Виктория Иванова.

 

Фото Вильгельма Михайловскиса

 

Я глубоко чту подвижников русской музыки: Михаила Плетнёва, Григория Соколова, по­койных Евгения Светланова, Глена Гульда и Владимира Софроницкого. Особо выде­лю кинорежиссёра Александра Сокурова. Не устаю повторять, что есть лишь один человек, говорящий на моём языке, но неизмеримо более высоком. Это Сокуров. Мой отдалённый голос звучит в некоторых его фильмах-исповедях, са­мый дорогой из которых - «Тихие страницы», в котором звучит моя транскрипция «Песен умер­шим детям» Малера в сопровождении оркестра Мариинского театра.

 

-    Елена Владимировна, у вас огромный репертуар. Но наверняка в нём есть самые любимые произведения...

 

-  Поскольку во время учёбы меня бесконечно выгоняли, отчисляли, я перестала думать о ди­пломе и очень рано начала свою концертную де­ятельность. Но я никогда не искала ни карьеры, ни званий. Я просто пыталась сама, в одиночку, делать то, что обязана делать. И за эти долгие годы, пока я пою, прошла через весь великий мировой океан музыки. Я спела огромное коли­чество величайших музыкальных произведений воистину всех времён и народов, начиная от ита­льянских духовных песен XIII века и кончая про­изведениями конца XX века, которые были на­писаны специально для меня и мне посвящены. Я пропела музыку семи веков. И чем старше я становилась, чем больше сомневалась в своих возможностях, тем определённее и требова­тельнее подходила к отбору своего репертуара. В итоге я стала певицей русского языка, если можно так выразиться. Всю свою жизнь я по­святила возрождению традиций русской вокаль­ной школы. О русской традиции у нас говорить просто не принято. А я вновь и вновь повторяю, что отстаиваю именно русскую традицию. Не ита­льянскую и даже не немецкую, которой я очень привержена, а русскую.

 

-   Существуют ли записи этих монографий, о которых вы говорите? 

 

-   Записи есть, но ничего не издано. Кроме трёх дисков в Париже и двух в Чехословакии, у меня не издана даже монография Александра Сергеевича Пушкина. Нет денег, чтобы издать... А если каким-то непостижимым чудом эти день­ги у меня появляются, то я сразу отдаю их в цикл, потому что цикл существует в долг. У меня нет и попечителей, ни помощников, ни жертвовате­лей... и продать мне, к сожалению, тоже нечего.

 

Но и другие люди оказывали на меня влия­ние, люди непосредственно моей эпохи. И это тоже россыпи бриллиантов на моём жизненном пути. Конечно, я недостойна ни одного из них, всё это милость Божия.

 

Более всего в жизни я люблю ученичество. То, что с самого детства было мне свойственно и было самым пленительным. Но вот парадокс: нормальные люди с возрастом успевают нарас­тить какой-то защитный слой, а мой же истон­чился до такой степени, что факт моего суще­ствования уже почти недоказуем. Да, наверное, это уже в каком-то смысле не я... Но, быть может, единственное, что во мне осталось от того, что напоминает прежнюю Лину, - это именно тяга к ученичеству! Именно поэтому всю жизнь я была окружена людьми много старше меня. У меня ни­когда не было опыта общения со сверстниками. Я вообще многого не понимаю, не знаю, много­го не испытала... Но каждый человек, к которому я, как говорил Тимур Зульфикаров, «прилипа­ла как бинт к ране», был именно тем человеком, у которого я могла чему-то научиться. Тимур Зульфикаров - это тоже особый человек в моей жизни, это душа, разорванная на два полушария мира, на две вселенные: вообразите, отец его перс, мать Людмила Владимировна Успенская родилась во Пскове, она автор уникального учебника русского языка. И вот в нём одном, в Тимуре, оказалось возможным это невообрази­мое совмещение двух необъятных начал. Это потрясающий человек! Писатель, поэт, сценарист и настоящий философ, великие книги которого более известны, увы, за рубежом.

 

-    Когда вы говорите об ученичестве, то имеете в виду своё духовное возрастание? 

 

-    Невозможно оторвать любую профессио­нальную деятельность от духовной жизни. Все чудовищные крены, вся нынешняя разруха и бес­хозяйственность, разорение страны и убийства людей в конечном итоге - следствие предатель­ства и бездуховности. Начало гибели любого общества, любой страны, любой личности всегда независимо от обстоятельств и от времени про­исходит прежде всего из-за отступления от Бога. Поэтому даже у самого маленького человека, чем бы он ни занимался, плоды его деятельно­сти неизбежно зависят от объёма его личности, то есть духовного опыта. Этот опыт и заставляет человека развиваться дальше.

 

А отсутствие духовного опыта при совер­шенном владении ремеслом оставляет человека ремесленником навсегда. И никогда не сделает его профессионалом. Я решительно не понимаю людей, которые могут разделять эти понятия. Нельзя утверждать: он злой человек, бесчест­ный, зато - настоящий профессионал. Так не бы­вает.

 

...Конечно, огромное влияние на мою душу оказала Анастасия Ивановна Цветаева, с ко­торой я имела счастье дружить последние годы её жизни. Когда я уезжала на гастроли, она ста­новилась перед огромным своим киотом и не ме­нее получаса стоя молилась, чтобы меня никто не обидел, - ей почему-то казалось, что меня все обижают. В некотором смысле это так и было, так и есть. Я всегда была, как это теперь называется, «неформат».

 

Совершенно уникальные документальные шедевры Артавазда Пелешяна оказали на меня огромное влияние.

 

Работа с Сокуровым была значительным событием в моей жизни. Физически это было очень тяжело. Он арендовал на всю ночь уни­кальный зал питерской Певческой капеллы. Это мой любимый зал! Именно в нём начиналась моя судьба. Это тот самый зал, который располо­жен в нескольких метрах от дивана, на котором умер убитый Пушкин. И вот всю ночь в капелле я пела, а он писал. Видимо, он тоже как-то ми­стически ко мне относился, воспринимал меня как человека, который в любую секунду может умереть. Я рада, что в одном из лучших фильмов Александра Николаевича «Тихие страницы» зву­чит моя транскрипция Малера в сопровождении оркестра Мариинского театра.

 

Такое же восприятие было у последнего рус­ского композитора Валерия Александровича Гаврилина, монографию которого я, конечно, тоже пела. И в эту монографию входило его заве­щание «Русская тетрадь» - вокальный цикл, равного которому мир не знает, ничего подобного нет даже у Свиридова. В монографии Гаврилина я пела все песни Офелии и «Военные письма» -абсолютно все. Так вот Гаврилин однажды при­шёл послушать, как я пою Глинку, и одна моя знакомая встретила его в антракте со слезами на глазах; она подумала, что у него болит сердце или ещё что, предложила помочь, на что он ей ответил: «Если Лина будет так петь, то больше года она не проживёт». И он был в какой-то сте­пени прав. Я не могу сказать, что живу нормаль­ной жизнью. Сегодня я... как петух с отрубленной головой: он какое-то время ещё бежит...

 

Среди множества замечательных людей, ди­рижёров, органистов, не говоря о моём незаме­нимом аккомпаниаторе Женечке Талисмане (с которым мы стали последним камерным дуэ­том России, на нас камерное творчество как-то закончилось), мне довелось общаться с такими выдающимися людьми, как София Асгатовна Губайдулина, Николай Николаевич Карет­ников, Владимир Иванович Федосеев, с очень многими замечательными музыкантами, артиста­ми, в том числе с неповторимой Ней Сергеевной Саввиной, и многими другими. Я имела счастье общения с выдающимся русским учёным, кото­рая для меня, как для музыканта, воспринимаю­щего мир звуками, олицетворяет последний го­лос великой русской культуры, - это супруга вы­дающегося русского философа-космиста, непре­взойдённого филолога Алексея Фёдоровича Лосева - почётный профессор Московского университета Аза Алибековна Тахо-Годи. Своей душой, своей несокрушимой верой, своим громадным жизненным опытом (недавно ей ис­полнилось 90 лет) Аза Алибековна питает меня по сей день... и не только меня, разумеется. Если бы я была наделена такой уникальной памятью, какой обладает она, если бы в моей душе жил такой же свет, какой сияет в её душе и в её раз­уме, если бы я обладала такой необычайной спо­собностью хранить своего внутреннего человека в состоянии постоянного трезвения и рассуди­тельности, в коих пребывает её душа, - сколько же я могла бы сделать доброго и необходимого для моей несчастной Родины! Аза Алибековна воистину последняя из могикан. Больше людей такого уровня нет.

 

А сколько удивительных батюшек, матушек Господь послал на моём пути! Сколько раз они мне не позволяли умереть от горя в прямом смысле этого слова! Конечно, все они - бесцен­ные сокровища моей жизни.

 

- Это прекрасно! Действительно, Библия называет нас храмом Господним, в котором пребывает Дух Святой: «...тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы ку­плены дорогою ценою. Поэтому прославляй­те Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божий» (1 Кор., 6:19-20). Бог желает, чтобы сердце каждого из нас было храмом, в котором пребывает Дух Святой. Однако мы не можем жить без Церкви. Особенно сейчас, во времена лихолетья и ве­ликой смуты на Руси. Церковь - нам един­ственная опора и спасительное упование.

 

-  У меня нет того защитного слоя, который, с годами уплотняясь, уберегал бы меня от сыплю­щихся то и дело ударов. Храм - вот моя радость, поддержка и защита.

 

-  Да, насколько тонко мы сможем настро­ить свой аппарат души, настолько преуспе­ем в земной жизни. В этом смысле русская церковная культура  неотделима от культуры светской и является её эпицентром, это ка­мень основания культуры. 

 

-  Вы знаете, для меня не существует и никог­да не существовало понятия «светская культу­ра». Если не духовная, значит, не музыка; если не духовная, значит, не живопись; если не ду­ховная, значит, не поэзия. Но между тем я хотела бы подчеркнуть, что «Тарас Бульба» Гоголя или «Капитанская дочка» Пушкина для меня такие же духовные произведения, как любимые молитвы. Или, скажем, лирика Пушкина о природе. Мне кажется, там больше Бога, чем даже в пушкин­ских переложениях молитв «отцы и жены непо­рочны» и т.п. Или, например, гениальный совет­ский фильм «Приходите завтра»- на мой взгляд, это самый христианский фильм всех времён и на­родов. К сожалению, сегодня православное кино всё стремительнее превращается в индустрию, но до сих пор ещё не сняли христианского фильма такого масштаба, как «Приходите завтра», в котором ни разу не произносится слово «Бог», но Им пронизано решительно всё и всё Им преобра­жается. Помните ключевую сцену картины, когда героиня Фрося Бурлакова попадает в дом скуль­птора, и по прошествии нескольких дней обще­ния с ней он уничтожает всё, что сотворил за всю свою жизнь? Ведь эта сцена, по сути, разрушение идольского капища.

 

Когда я говорю о культуре, то для меня важ­но, какие плоды рождаются в человеческой душе после соприкосновения с этой культурой. «По плодам их узнаете их». К чему та или иная культура может подвигнуть человека? Что она несёт, к чему склоняет? Ведь можно поставить диск, изданный миллионными тиражами, где «Господи, помилуй» поют целый час под гитару. Единственным исключением в этой индустрии может быть вятская матушка Л юдмила Кононова, которая так восхитительно поёт величальную русскую поэзию, что не остаётся никакого «за­зора» между музыкой, голосом и стихами - в её исполнении всё равновелико. В остальном же это и не музыка, это и не духовность - подделка, обман, псевдоправославие. Это та подмена, о ко­торой, опять же, пророчески говорил ещё в конце 80-е годов Сергей Сергеевич Аверинцев. Он говорил, что самая большая опасность, кото­рая нам грозит, - это грядущее время подмен. И он оказался абсолютно прав! Всё самое глав­ное, самое сокровенное, о чём мы бы ни говори­ли сегодня, заменено на «утку», на фальшивку. И уже выросло целое поколение, которое все­рьёз воспринимает купленные в православных магазинах детские книги, где самые любимые герои, в том числе былинные, изображены как в американских комиксах, а Машенька и медведь -как кукла Барби. Послушайте, но это чудовищно! Аверинцев называл это утратой культуры стыда.

 

-   Наблюдая за вашим творчеством, за тем, как вы размышляете, можно сказать одно: вы очень богобоязненный и совестливый че­ловек. Вы не можете делать что-то плохо, всегда выкладываетесь из 100% на 100%. 

 

-   Если бы я работала на 100%, то это было бы на три с минусом, а чтобы дотянуть хотя бы до трёх, нужно от себя требовать 140%. Меня де­душка учил: к смерти готовься, а поле засевай. Полина Львовна учила распеваться в 3,5 октавы, хотя за всю свою жизнь я не исполнила ни од­ного произведения, в котором мне пришлось бы использовать весь диапазон. Если распеваться, скажем, до симбикара, то очень тепло будет зву­чать соль наверху (а выше соль в контральтовом репертуаре не бывает). Словом, если распевать­ся только до соль, то эта нота прозвучит просто как нота, а для того чтобы ноты стали музыкой, их нужно одухотворить. В них нужно влить свою кровь, своё сердце, свою судьбу, своё слышание мира. Распеваться нужно на две, на три, на че­тыре ноты дальше, иначе соль прозвучит просто как холодный, просольфеджированный звук.

 

Поэтому не только моё творчество, не толь­ко цикл «Возвращение на Родину», но вся моя жизнь прошла вот в таком режиме, иного я не знаю, и поэтому со мной очень трудно, я часто хочу от людей почти того же, чего требую и от себя, не каждый это может выдержать.

 

И о совестливости. У меня один критерий: я пою только то, что не могу не петь, пою, когда чувствую, что именно я обязана это спеть. Я бра­ла себе в единомышленники всегда только тех композиторов и тех поэтов, в мировоззрении ко­торых я находила отклик собственным чувствам, мыслям, своему миропониманию.

 

-  «Музыка есть видение преображённого мира благодатью Божией, Славой Божией, явленной  Господом  Иисусом Христом на Фаворской горе», - писала  выдающаяся пиа­нистка Мария Юдина. Вот кредо глубоко ве­рующего художника, который одновременно и философ, и поэт. Таково и ваше творчество: оно в высшей мере духовно. Незабвенная Мария Сергеевна Петровых писала: «Я прижизни пережила такое забвение, что по смерти оно мне не грозит», а Анна Андреевна Ахматова говорила: «Познав совершенную славу и полное бесславие, я поняла, что в сущности это одно и то же...». Ваша жизнь посвящена Богу и людям. Судьба ваша и пре­красна, и трагична. Вы и любимы, и нелюби­мы на Родине. Вы всемирно известны и од­новременно неизвестны. О вас старательно замалчивают вот уже многие и многие годы. Где Лина Мкртчян, где поёт, кому? Ведь она не может не петь. Жива ли она вообще? Помните, в комедии Островского «Без вины виноватые» Кручинина говорит известную фразу: «Сначала горе да слёзы, лавры по­том». В какой мере это можно сказать о вас?

 

- Я не имела ни званий, ни регалий - ничего. У меня в жизни никогда не было даже трудовой книжки. У меня никогда не будет пенсии. Я об­речена на бедственное существование. Я нигде не получала и не получаю никакого жалованья. Я бедствую. Но у меня есть Пушкинская премия! Что это такое? В моём представлении без воли самого Александра Сергеевича это чудо никак не могло произойти. Да, было время, когда после вечеров я давала сводные мастер-классы (для студентов консерваторий и для певчих церков­ных хоров), это было очень интересно, и, конеч­но, в этом смысле я могла бы оказаться полез­ной. Но представьте себе, как это может быть при сегодняшних обстоятельствах, при сегодняшней программе обучения в музыкальных заведени­ях? Это невозможно! Во всех классах будут го­ворить одно, а я в своём - совершенно другое. И что? Ну, может быть, месяц я так продержусь, а потом или уволят, или ещё что-нибудь. Да меня и не примут никуда. Если бы я жила при госуда­ре-батюшке Николае Александровиче, который был покровителем культуры, русского искусства и у которого, кстати, граф Шереметев отвечал за так называемое пушкинское дело (он отдельно занимался Пушкиным, выкупал все его архивы, парижские рукописи). А Александра Фёдоровна до 1916 года вела пушкинский дневник. Разве не чудо? Это же поразительное явление! Она справедливо считала, что, только зная Пушкина, можно понять душу русского человека.

 

Да, в моей жизни не было лавров. Череда бесконечных смертей, больниц, предательств. Тысячу раз меня убивали Архиповы, Швыдкие с Лужковыми, но самые тяжёлые удары были всегда от своих, от братьев-патриотов. Почему я почти жива? Потому что милостию Божиею, каким-то непостижимым чудом я сумела сохра­нить любовь.

 

Моя бабушка всю войну была донором. Я при­выкла относиться к людям вне зависимости от того, как они относятся ко мне. И очень многие люди, которых я обожаю, за которых я умереть могу, меня просто ненавидят, на дух не перено­сят. Ну и что? А я служу им, как могу (о чём они даже и не знают). Я стараюсь быть похожей на бабушку, ведь это тоже в какой-то степени «донор­ство». А раз сохранилась любовь, так кто знает, может, за то короткое время, что мне осталось, я ещё успею сделать что-то для своей Родины, которую я никогда не покидала, что бы мне ни предлагали, а предлагали огромные контракты, по условиям которых я не имела права пять лет петь в России. Для меня это, конечно же, было невозможно!

 

-   Нет пророка в своём отечестве... 

 

-   Воистину прав был Пушкин, «они любить умеют только мёртвых».

 

Нет, знаете, я очень счастливый человек! У меня есть моя святая Родина, мои незабвенные гробы, есть люди, которых я бесконечно люблю. Есть самое великое в мире - моя родная русская культура, к которой меня, быть может, когда-ни­будь сочтут причастной. И есть, наконец, клочок неба над моим Храмом, и надеюсь, хоть этот кло­чок неба у меня никто не отнимет.

 

-   Покуда звучат в России такие голоса, как голос рабы Божией Елены, как голоса тех людей, которые становятся частью цикла «Возвращение на Родину», покуда возносятся в тайне из мест сокровенных молитв быстрокрылые звуки - небо нас не оставит.

 

Мира вашей мятежной о Господе душе, дорогая Елена Владимировна!

 

Благодарю вас за незабываемую беседу.

 

Мария Мономенова

 

Перейти к содержанию номера