Так уж сложилось, что современная Россия стоит на трех китах: это – армия, топливно-энергетический комплекс и культура, основанная на фундаменте православия и создавшая систему просвещения. И мы нисколько не преувеличим, заявляя, что и Церковь, и школа с незапамятных времен чувствовали поддержку благотворителей. И выстояли в веках во многом благодаря чистосердечной лепте. Существует мнение, что благотворительность – не лучший двигатель просвещения, что она не выдерживает сравнения с осмысленным государственным поощрением образовательных и богоугодных заведений. Не нами сказано: Россия – страна казенная, и роль государства в нашей стране всегда будет священной и всеобъемлющей. Не нам и колебать народное уважение к государству – тем более, что события последних десятилетий показали, сколь дорого обходятся такие колебания! Но нельзя недооценивать высокие порывы русских меценатов, энтузиастов-благотворителей, для каждого из которых помощь ближним и дальним не была эксцентрической прихотью богача. В советские времена нам не раз говорили о лицемерной сущности буржуазной благотворительности. Да и не только в СССР звучали эти критические слова. Президент Соединенных Штатов Рузвельт говорил: «Пусть лучше бизнесмены ведут свое дело честно, чем отдают часть сверхприбыли на благотворительность». Да, некоторые финансовые воротилы прошлого и настоящего дают повод для подобной язвительности. Но как быть с душевным порывом к благотворительности, с зовом сердца? Как быть с христианским долгом оказания помощи людям, попавшим в беду?

Иван Иванович Шувалов (1727–1797)

Сильные, влиятельные, состоявшиеся люди осознавали ответственность перед обществом, перед Историей. И, по большому счету, трудились для общего блага исходя из стратегических нужд Отечества.

Уже Несторовы летописи Киевской Руси пронизывает осознание великой ценности – народного согласия, которое приходит на смену смуте. В XVIII веке Ломоносов по-своему сформулирует эту ценность: «Царей и царств земных ограда, возлюбленная тишина!..». И сильные мира сего – по крайней мере, мудрейшие из них – понимали, что во избежание губительных бурь следует заботиться о духовной жизни общества, о помощи обездоленным, следует создавать для широких масс возможности для учения и созидательного труда. Альтернатива ясна – деградация, сума да тюрьма, а то и пугачевский бунт, «бессмысленный и беспощадный». У благотворителей чиста совесть перед Историей: в страшных катаклизмах русской смуты нет их вины. Личную необходимость благотворительности осознавали аристократы и торговый люд, промышленники и военные. Конечно, сделать такой выбор им помогал климат православной культуры. Контекст для меценатства был благодатный. Как важно воссоздать его в наше время! И начинать придется не только с самых богатых и успешных. Издавна душа народа проверялась на отношении к сиротам – и здесь благотворителями оказывались отнюдь не только титулованные и прославленные граждане.

Есть у Ивана Сергеевича Тургенева знаменательное стихотворение в прозе – «Два богача». Оно коротенькое, позволю себе процитировать целиком:

«Когда при мне превозносят богача Ротшильда, который из громадных своих доходов уделяет целые тысячи на воспитание детей, на лечение больных, на призрение старых – я хвалю и умиляюсь.

Но, и хваля и умиляясь, не могу я не вспомнить об одном убогом крестьянском семействе, принявшем сироту-племянницу в свой разоренный домишко.

– Возьмем мы Катьку, – говорила баба, – последние наши гроши на нее пойдут, – не на что будет соли добыть, похлебку посолить...

– А мы ее... и не соленую, – ответил мужик, ее муж.

Далеко Ротшильду до этого мужика!».

Тургеневская притча мудра: благотворительность измеряется не длиной рубля, а силой светлого сердечного помысла. Но разве не заслуживают благодарной памяти на много веков щедрые жертвователи, каждый из которых поставил целью своей деятельности не личную наживу, а стратегическое созидание в интересах многих поколений?

Мы постараемся восстановить в памяти образы замечательных русских благотворителей – людей, которым мы и в ХХI веке обязаны очень многим. Они достойны и благодарной памяти, и внимательного переосмысления их судеб. Их опыт, их пример не истлеет в исторических архивах: слишком уж он необходим нам сегодняшним.

* * *

В золотой книге меценатов имперского российского просвещения прочно и по праву стоит славное имя Ивана Ивановича Шувалова (1727–1797). Он стал первым великим меценатом новой России подобно тому, как Петр был зачинным ее императором, а Ломоносов – первым академиком и, по утверждению Пушкина, «нашим первым университетом». Блестящий фаворит императрицы Елизаветы Петровны заслужил упоминания в этом ряду исполинов российской культуры именно как меценат. Благотворитель по призванию, Иван Иванович Шувалов не был ни тщеславным, ни даже честолюбивым человеком. Современников удивляла (и даже казалась нарочитой!) блистательная скромность Ивана Ивановича, который – единственный из братьев Шуваловых – отказался от графского титула, отверг проект памятной медали, которую хотели выбить в его честь… Ивану Ивановичу хватало мудрости иной раз отказываться и от поместий с тысячами крепостных душ, которые предлагала ему в дар императрица Елизавета Петровна.

Был он человеком последовательным и неторопливым, всякий раз шел к цели медленно, но верно. «Мало-помалу, потихоньку» – это были излюбленные слова всесильного Ивана Шувалова. Таким и полюбила его дочь Петра Великого. Таким полюбил Шувалова и разборчивый, неуживчивый М.В. Ломоносов, посвящавший Шувалову стихи и трактаты, как другу, как коллеге-просветителю. Именно Ломоносов обессмертил своего благотворителя Шувалова в хрестоматийных стихах «Письма о пользе стекла»:

Неправо о вещах те думают, Шувалов,

Которые Стекло чтут ниже Минералов,

Приманчивым лучом блистающих в глаза:

Не меньше польза в нем, не меньше в нем краса.

Нередко я для той с Парнасских гор спускаюсь;

И ныне от нее на верх их возвращаюсь,

Пою перед тобой в восторге похвалу

Не камням дорогим, не злату, но Стеклу.

Шувалов был истинным покровителем Ломоносова: защищал Михаила Васильевича от недоброжелателей, помогал во всех начинаниях. Проект создания Московского университета Шувалов составил самолично. На счастье России, он шел рядом с Ломоносовым и всей душой принимал просветительскую программу неутомимого помора.

Вклад Ивана Ивановича Шувалова в учреждение первого русского университета невозможно переоценить. Шувалов был первым куратором университета, открыл университетскую типографию, в которой с 1756 года печаталась газета «Московские ведомости». Для всей образовательной системы России учреждение Московского университета и двух академических гимназий при нем стало великим событием. Две гимназии – дворянская и разночинская, образованные одновременно с университетом стараниями Шувалова, стали прообразом будущих многочисленных гимназий России.

* * *

Шувалов был истинным русским европейцем XVIII века, не чуждым всех противоречий этой изысканной касты. Дипломат из Парижа Ж.Л. Фавье писал о Шувалове: «...с приятной наружностью он соединяет чисто французскую манеру держаться и говорить. Он вежлив, приветлив и особенно покровительствует артистам и писателям». Всю жизнь Иван Иванович стремился удалиться от политики, от государственных дел – и посвятить все силы благотворительности, наукам и искусствам. Друг Ломоносова, один из самых образованных людей своего времени, переписывается с Гельвецием, Дидро, Д'Аламбером, Вольтером. Шуваловское сердце не принимало материалистических новаций французских просветителей, его привлекал в их политической философии человеколюбивый дух. Это под влиянием Шувалова императрица Елизавета подписала указ об отмене смертной казни… Основатель Московского университета стоял у истоков и Академии художеств, учрежденной в 1757 году. А год спустя стараниями Шувалова в Казани была открыта гимназия, в которой закладывались традиции будущего университета. Шувалов не только добивается государственной помощи этим образовательным учреждениям, но и щедро жертвует собственные средства, подавая пример другим аристократам и толстосумам.

После смерти Елизаветы Шувалов удалился от дел, четырнадцать лет жил в Европе – в Вене, Париже, Лондоне, Риме. Гостил у Вольтера, а позже вернулся на Родину и снова был куратором Московского университета. Сорок два года финансовая и административная жизнь университета была заботой этого человека! В петербургском доме Шувалова часто собирались писатели, художники, ученые, получавшие помощь от мецената и друга: Шишков, Костров, Оленин, Львов, Державин, Фонвизин.

Бронзовый памятник И.И. Шувалову встал на Ломоносовском проспекте, возле центрального входа в Фундаментальную библиотеку МГУ. Эта уникальная библиотека, открытая к юбилею университета, 25 января 2005 года, стала знаком того, что традиции Шувалова живут и в наши дни. И в наши дни находятся благотворители, которым небезразлична судьба российского просвещения, которое всегда нуждалось и нуждается в Шуваловых.

* * *

Человеком совсем иного круга и склада души был современник Шувалова Петр Данилович Ларин (1735 – 1778). Благотворительность – это, пожалуй, единственное, что объединяло этих двоих сынов века Просвещения.

Петр Данилович родился в простой православной крестьянской семье, в селе Любичи Зарайского уезда Рязанской губернии. С детства был трудолюбив, усердно работал пастухом, позже прислуживал в кабаке, стараясь досконально изучить торговое дело. Отменным прилежанием он приглянулся управляющему питейными сборами, был принят на службу кассиром. Скопив небольшую сумму, решил открыть собственное дело, взял питейный откуп по городу Архангельску. Несомненно, уже тогда он видел целью своих стараний не только богатый барыш. Но – учился зарабатывать деньги, собирая копеечку к копеечке. И началась торговля – рыбой, пенькой, хлебом. Ему удалось наладить связи и с зарубежными покупателями: Ларин активно торгует с Британией, то и дело бывая в Лондоне. Немалые суммы жертвовал купец Ларин на храмы, приюты и школы. Был энтузиастом народного просвещения.

В ознаменование рождения великого князя Александра Павловича (будущего императора Александра I) в 1777 году Ларин задумал создать в родном селе образцовую школу, нечто в роде коммерческой академии. Проект устройства школы понравился Екатерине II , которая в именном указе от 12 марта 1778 года признала эти начертания «за благо». Но в том же году Ларин умирает... Гораздо позже в любичской церкви Воскресения Христова, где похоронен Ларин, появится надпись на чугунной доске: «Здесь покоится прах Петра Даниловича Ларина, Санкт-Петербургского первой гильдии купца, уроженца с. Любичи, создателя храма сего, основателя Ларинского училища и банка, благотворителя сира и убога, другу человечества, воздвигается на память сие усердными его почитателями. 1822 г.». Двухэтажный каменный храм в родном селе Ларин возводил на собственные деньги, не считаясь с расходами. Увы, судьба храма не была безоблачной: после 1917-го он был разграблен, в стенах храма устроили склад удобрений. А уже в наше время сильный пожар уничтожил последние фрагменты росписи ларинских времен… Ночь особенно темна перед рассветом – и сегодня храм восстанавливается.

В своем завещании Петр Данилович наставлял преемников учить крестьянских детей «грамоте российской, чистоте языка и слога, вере страху Божию; арифметике и некоторым частям высших геометрических наук, для лучшего знания сей для промыслов науки, служащей к счислению и поверью своих дел и имущества; познанию русской торговли; и откуда и как оную производить удобнее; познанию того, как вести купеческие по бухгалтерии книги и счета».

Увы, деньги долго и драматически шли к школе. Оставленные для устройства учебного заведения 50 тысяч рублей были похищены племянником Ларина и попали к купцу Барукову. Целых семнадцать лет продолжались судебные тяжбы. С проволочками, ошибками, пересмотрами. Наконец, высочайшим повелением было объявлено: похищенные деньги с наросшими процентами взыскать с виновных, в том числе с членов опекунского совета, по неосмотрительности которых и пропали честные ларинские рубли из московской сохранной казны.

После всех треволнений долгой тяжбы училище было открыто только в 1819 году. Тогда деньги Ларина начали активно работать на пользу просвещения. В 1884 году учредили и открыли и женское отделение училища. На остальные ларинские средства были построены в 1828 – 1835 годах залы Императорской публичной библиотеки, стоившие 127 тысяч рублей. Один из библиотечных залов император Николай I почтительно повелел именовать Ларинским. Такое уважение гордого самодержца дорогого стоит! Уж много лет не было на земле Петра Ларина – а добрые дела его продолжались. В 1836 году была основана Ларинская гимназия в Петербурге, на Васильевском острове. Из того же капитала отпущена сумма на постройку здания Ришельевского лицея, с гимназией, в Одессе.

Как автор уникального для XVIII века проекта сельского коммерческого училища, Ларин остался в истории педагогической мысли. Остался он в народной памяти и как щедрый благотворитель, действовавший по зову сердца и в соответствии с собственной продуманной программой.

* * *

Особая статья – просветители и меценаты малых народов России, бывшие опорой далеких и близких окраин империи. О выдающемся чувашском просветителе Иване Яковлевиче Яковлеве (1848 – 1930) известно немало. Писатель, педагог, товарищ И.Н. Ульянова, основатель Симбирской чувашской школы… Интерес к его наследию не угас и после падения некогда незыблемого авторитета семьи Ульяновых – и закономерно. Великий просветитель заслужил это своей долгой жизнью, посвятив ее высокому служению педагогике.

Но благодарную память потомков заслужил и Николай Яковлевич Шатров (1854 – неизв.) – купец, фабрикант, меценат, канувший в безвестности, на чужбине, в вынужденной эмиграции. Н.Я. Шатров щедро поддерживал начинания Ивана Яковлева, в начале ХХ века оба они не раз жертвовали личными сбережениями ради общего блага, ради просвещения.

Выходец из податных, Шатров в 1885 году приобрел захудалую суконную фабрику в Симбирске. Закупив механические станки, Шатров за два года в десять раз увеличил фабричную прибыль. На фабрике работало более 2000 человек, проживавших в специальном электрифицированном городке, в чистоте и тепле. Дела шли на лад – и Шатров разбогател.

Однако он «выше всех на свете благ общественное благо ставил» – и, набрав силу как деловой человек, занялся политикой и благотворительностью. Шатрова избирают гласным Государственной думы, он становится попечителем Симбирской чувашской «яковлевской» школы. Что это означало? Вдохновившись идеями Ивана Яковлева, промышленник жертвует школе трехэтажный особняк стоимостью 60 000 рублей. Шатров покупает для школы и «мебелей» на 717 рублей, и комплект музыкальных инструментов. Ежегодно из своего кармана выплачивает жалованье учителям. Шатров не оставлял и другие учебные заведения губернии (30 000 рублей пожертвовал торговой школе, купил дом для коммерческого училища); как благотворитель, входил в строительную комиссию симбирского музея. Был приходским старостой Никольского собора, жертвовал немалые деньги на помощь малоимущим, которые искали приюта при храме.

Пришла Германская война, Первая мировая, которую тогда называли второй Отечественной, – и купец Шатров устраивает лазарет для раненых, ежемесячно стоивший ему 500 рублей. За войной последовали революции, имущество Шатрова национализировали. В 1919 году он был арестован, два месяца провел в тюремных застенках. Только заступничество Яковлева (чувашского просветителя высоко ценил сам Ленин, вождь нового государства!) вернуло свободу статскому советнику рухнувшей Российской империи и потомственному почетному гражданину. Но советская власть навсегда вселила испуг в душу бывшего купца первой гильдии.

Осенью 1919 года, с тяжелым сердцем, он отбывает во Францию. В эмиграции Н.Я. Шатров не нашел себя: жизнь потеряла смысл, остались только воспоминания о тех благих делах, плоды которых все-таки произрастали на далекой, неузнаваемо менявшейся Родине. И таких судеб в среде меценатов образования начала ХХ века было немало…

А в бывшей симбирской резиденции миллионщика Шатрова сейчас располагается Дворец бракосочетания.

 Александр АРСЕНТЬЕВ

Перейти к содержанию номера