Лет тридцать назад...

Автобус несся по военно-грузинской дороге, затем резко пошел на поворот, чтобы пересечь реку Куру по мосту и оказаться на противоположной стороне. Водитель сбавил скорость, потому что дорога стала намного хуже, но он продолжал рассказывать, вертел головой, обратил внимание пассажиров на Джвари – монастырь, описанный Лермонтовым в  знаменитой поэме «Мцыри».

«Там, где, сливаяся, шумят, обнявшись, будто две сестры, струи Арагви и Куры, был монастырь. Из-за горы и нынче видит пешеход столбы обрушенных ворот...» – прочел он.

Строение главного храма четко вырисовывалось на фоне голубого осеннего неба. Воздух был прозрачен и чист, такой бывает осенью, когда деревья еще стоят зеленой стеной, но по неприметным признакам, будь то паутина на деревьях или тревожный закат, ощущается приближение ненастий и дождей.

– Откуда вы так хорошо знаете русский язык? – спросила одна из пассажирок, на что водитель ответил, полуобернувшись и улыбнувшись ослепительно белой улыбкой на загорелом лице:

– Я в армии служил, в Пскове, в десантной дивизии, нас там учили не только с парашютом прыгать. Так что...

И он вновь обернулся и улыбнулся. Неожиданно лицо его стало серьезным. Продолжая крутить баранку, он вновь заговорил, обращаясь ко всем и ни к кому конкретно:

– Мы скоро подъедем к монастырю святого Шио, и нас встретит экскурсовод, обратите на него особенное внимание. Фамилия его Цицишвили, это знаменитый грузинский княжеский род, служивший русскому царю под фамилией Цициановы. Они в тесном родстве с князьями Абашидзе, Вачнадзе. Он очень образованный человек, говорит на нескольких европейских языках. Его бабушка была придворной дамой при императрице Марии Федоровне, супруге императора Александра III. И хочу обратить ваше внимание, Цицишвили – верующий человек, и, когда станет рассказывать о монастыре, святом Шио, о грузинской истории, воздержитесь от шутливых реплик. Они его больно ранят. Мы его называем дия Ираклий, дядя Ираклий. На вид он строгий, но на самом деле добрый и крайне застенчивый человек.

Шофер замолчал. Автобус продолжал вилять по неровной дороге. Справа высились поросшие лиственными деревьями горы, слева бурливо навстречу им неслась Кура. Там, где она сливалась с Арагви, точно по середине течения вода была наполовину темная, наполовину желтая от глины, которую другая река размывала где-то там, на севере, в горах.

Шофер вновь оглянулся и посмотрел на пару молодых людей, сидевших на втором сидении слева. Лицо молодого человека было отрешенным, девушка же, прижавшись к нему, что-то говорила, дергая его время от времени за рукав.

– О чем шепчетесь, молодежь? – вновь улыбнулся водитель. – Дело молодое, наверное, говорите про любовь?..

Девушка гордо вскинула голову и смерила его пренебрежительным взглядом. Улыбка сползла с лица водителя, и он стал сосредоточенно смотреть на дорогу.

Вскоре они подъехали к небольшому ущелью, зажатому между пологими склонами, поросшими платанами и низкорослым кустарником.

– Дальше пешком, – обернулся водитель к пассажирам. – А вон и дия Ираклий.

Высадившись из автобуса, пассажиры потягивались, с любопытством поглядывая на подходящего к ним пожилого человека. Был он в простом сером костюме, лицо у него было пожилое, волосы седые и растрепавшиеся от ветра, смотрел он немного исподлобья.

– Здравствуйте, дядя Ираклий, – на русском языке сказал ему водитель. Пожилой экскурсовод сдержанно кивнул головой и произнес на чистейшем русском языке: «Добро пожаловать, милости просим...»

Пассажиры нестройным хором отвечали ему.

Они стали подниматься по пологому склону, неширокая дорожка повернула вправо, и показался храм между склонами, слева от храма высилось двухэтажное здание, выкрашенное когда-то, очень давно, в радостный голубой цвет.

Молодой человек, немного опередив девушку, огляделся и осмотрел склоны гор. Они были испещрены пещерами на достаточно большой высоте, точно термитник разрезали пополам и обнажились тайные ходы жилища, в котором... жили монахи-отшельники, догадался он. Но стоило ему об этом подумать, как его отвлекла девушка, повисшая на его руке.

– Я хочу тебе рассказать, послушай... Меня все время отвлекал этот болтливый водитель.

– По-моему, он ничуть не болтливый, просто очень дружелюбный и по-кавказски гостеприимный... – отпарировал юноша.

Он был несколько раздражен и под большим впечатлением вчерашних экскурсий на тбилисскую гору Мтацминда, к могиле Александра Сергеевича Грибоедова. Словно побывал в другом измерении. Стояла особенная осенняя тишина. Справа, скрытые деревьями, время от времени громыхали вагончики фуникулера.

– Я все хочу тебе сказать, – обиженным тоном сказала ему девушка, – а ты...

– Я слушаю тебя, слушаю...

– Я вчера, когда ты отлучался к этим противным Симановичам, звонила папе, и знаешь, что он мне сказал...

И в это время заговорил экскурсовод.

– Меня зовут Ираклий Георгиевич, – сказал он. – Я хочу рассказать об этих святых местах. Жили здесь монахи-отшельники, вы, наверное, заметили не только жилые постройки монастыря, но и кельи-пещеры на склонах, окружающих монастырь. Смотрите...

Он сделал широкий жест рукой, а сам опустил голову, и ему сделалось невыразимо тоскливо и скучно. Рассказывать обо всем, что он мог рассказать, он не мог. Он еще не определил настроение приехавших туристов. Из тех ли они, которые приезжают в Грузию, чтобы вволю напиться вина и чачи…

Он посмотрел на молодую пару. Девушка выглядела несколько обиженной, юноша внимательно разглядывал кельи-пещеры.

– Ему интересно, – подумал экскурсовод, – буду рассказывать ему одному.

– Саш, ну ты только послушай, что сказал мне вчера папа. Папа сказал, когда мы поженимся, у нас будет своя квартира. Пока однокомнатная, на Мосфильмовской. Он договорился с зампредседателя комитета кинематографии. Они друзья, они учились вместе в Академии общественных наук.

– Подожди, – сказал юноша и стал прислушиваться к тому, о чем начал рассказывать экскурсовод.

– В Грузии существует двенадцать монастырей, которые основали святые люди, насаждавшие на этих землях христианство. Как правило, эти монастыри возводились и строились на высоких местах, где по всем законам физики не может быть воды. Но там били родники. И это говорило о том, что места эти как-то отмечены свыше, поэтому...

– Отмечены свыше, – фыркнула девушка, – что за чепуху он несет.

Он говорил на хорошем русском языке, но говорил как иностранец, давно уехавший из России.

Юноша понял это и неожиданно для самого себя спросил, слегка покраснев:

– Вопреки законам физики?..

– Да, – воскликнула недовольно какая-то дама, – а когда вы расскажете нам о святом Шио? Мы же приехали...

– Да-да, извините,– несколько смущенно ответил экскурсовод. Лицо его на краткий миг сделалось печальным. Он услышал, как девушка сказала молодому человеку: «Что за дурацкие вопросы ты задаешь... Я хочу тебе рассказать...»

– Да, да, – потер лоб юноша, и ему отчего-то стало не по себе. Он представил себе разговор о квартире, о том, что ее папа с кем-то уже договорился. Он чувствовал себя не в своей тарелке, точно ее папа – бывший комсомольский вожак из захолустного украинского района, ставший заместителем министра по вопросам культуры, снисходительно и фамильярно похлопал его по плечу...

– Нет, ты представляешь, однокомнатная квартира на Мосфильмовской. Мы после ЗАГСа приедем в новую квартиру, я в белом платье, кстати, тебе же непременно нужно купить новый костюм. Мама обещала подобрать что-нибудь в «Березке»...

– Вот здесь святой Шио провел последние пятнадцать лет своей жизни, – объявил экскурсовод.

Перед экскурсантами обнаружился склон горы с дверцей. Теснясь, туристы стали входить в крохотную келейку, посреди которой было возвышение.

– Здесь стоял гроб, – просто и кротко сказал Ираклий Георгиевич. – Он пребывал здесь, молился, прерываясь на краткий отдых, спал в гробу. Дверь была замурована.

– Зачем? – изумленно выдохнул кто-то. – Похоронить себя заживо, на пятнадцать лет... Ужас...

Экскурсовод неодобрительно оглянулся. Ему опять стало очень грустно. Ну как им объяснить? Высоким штилем они не поймут. Просто не захотят понять...

– Преподобный Шио, в мирской жизни его звали Симеон, родился в Антиохии Сирской, – заговорил он монотонным голосом. – Родители его были христианами. В юности он получил хорошее образование, особенное внимание уделяя Священному Писанию. В нем очень рано пробудилась любовь к Слову Божию, он постоянно носил с собой Евангелие, послания Апостола Павла и Псалтирь. Однажды он услышал о святом подвижнике Иоанне Зедазнийском, к которому, втайне от родителей, скоро и направился. Но тот возвратил его родителям. Но Шио было трудно остановить на пути, который он выбрал. Ему даже удалось убедить родителей провести остаток жизни в иночестве. Сам же все оставшееся после них имущество раздал бедным и монастырю и вновь пришел к преподобному Иоанну, сиявшему в Антиохии, чтобы получить от него пострижение и стать учеником великого подвижника.

– Сиявшему в Антиохи, – передразнила девушка. – Как все это скучно.

Она дернула жениха за рукав.

– Давай тихонько отделимся от группы и пойдем погуляем лучше. Я еще хочу тебе что-то сказать...

– Подожди, пожалуйста, – ответил юноша, в голосе которого почувствовалось раздражение, но она этого не заметила.

– Ну Саш, ну что нам слушать эти россказни. Это же неинтересно, – проговорила она и надула губы. Странным образом она считала, что это ее очень красит, делает беспомощной и очень привлекательной.

– Ну подожди, – шепотом ответил он ей, и экскурсовод заметил это и машинально подумал: «И этому юноше тоже неинтересно…».

Он запнулся, вздохнул и продолжал говорить, машинально потирая руки. У него была такая привычка, когда он нервничал.

– Спустя двадцать лет преподобный Шио, в числе двенадцати других учеников святого Иоанна, отправился в Иверию, так тогда называлась Грузия, чтобы проповедовать Слово Божие.

Юноша закрыл глаза, и ему представились неожиданные картины. Склоненные фигуры монахов в остроконечных клобуках, с длинными свечами в руках идут в храм, чтобы молиться. Ему представились старинные песнопения, которые он слышал однажды в записях, он услышал колокольный звон, призывающий окрестных жителей на молитву. И когда он представил это, вдруг где-то неподалеку раздался ужасающий вой какого-то животного, в котором чувствовалась боль и смертельная тоска. Все испуганно оглянулись.

– Не пугайтесь, – сказал экскурсовод. – Какой-то негодяй поставил капкан, и в него попалась собака нашего сторожа. Огромная собака, кавказская овчарка, волкодав. Кто-то пытался ее освободить, но она, обезумевшая от боли, никого не подпускает к себе. А сторож, как нарочно, уехал к родственникам на свадьбу. Когда приедет, не знаем, а бедное животное измучалось совсем...

Он провел по лицу рукой и сморщился, потому что вой раздался снова. Потом наступила тишина, потом раздался лай, похожий на рыдание, потом опять вой, от которого всем стало не по себе. Хотелось закрыть уши. На какое-то время все затихло.

Юноша посмотрел на склон горы, представил отшельника, живущего в пещере, вырытой в мягком грунте крутого склона. Зимой и летом, в любую погоду творящего молитву. Он не мог понять смысла этих подвигов, но, не умея понять, чувствовал за всем этим какой-то очень глубокий, недоступный его пониманию смысл.

– Надо сказать, что распространение веры Христовой в Иверии шло быстро и достаточно успешно. Послужив на этом поприще, Шио пожелал жить отшельником. По благослове-нию католикоса Евлалия и своего учителя – Иоанна Зедазнийского... – продолжал Ираклий Георгиевич.

– А почему Зедазнийского? – неожиданно перебила его одна из женщин.

– Потому что место, близ которого расположился монастырь, называется Зедазени, это недалеко, – указал он рукой на восток. – Так вот, по благословению и католикоса, и Иоанна Зедазнийского он направил свой путь на запад от тогдашней столицы Грузии Мцхета. Путь он держал именно сюда. Тогда здесь были непроходимые дебри. И здесь, в одиночестве, защищенный от взора людского крутыми стенами песчаной горы, он высек в скале тесную пещеру и поселился в ней. За свой суровый аскетический подвиг Шио удостоился чудесных видений. В скале открылся родник, а с пищей прилетал к нему голубь. Этот-то голубь и открыл людям жилище Шио. По изволению Божию, – улыбаясь, предвидя выражение лиц своих слушателей, добавил Ираклий Георгиевич, – определившему не оставлять под спудом благодатный светильник...

Девушка дернула юношу за рукав и простонала:

– Нет, я не могу слушать эти бредни, я не могу, не могу...

Юноша стиснул зубы и посмотрел на нее искоса. Лицо, которое ему так нравилось в Москве, показалось ему чужим. С легкой неприязнью он увидел капельки пота на ее переносице, посмотрел на ее ноги и опять-таки с легкой неприязнью увидел большие пальцы на ее ногах, далеко выдающиеся из легких босоножек.

– Потерпи, – сказал он. – Я тебя очень прошу, потерпи...

Что-то в его тоне не понравилось девушке, она сверкнула на него глазами.

– Почему я должна терпеть?

Юноше было ужасно неловко перед старым человеком, который, страдая от непонимания, равнодушия своих слушателей, продолжал говорить своим скрипучим монотонным голосом. Болезненно сморщившись, молодой человек представил себе столь далекие, и так не похожие на нынешние, времена, исполненные веры и подвигов, которые совершались во имя невидимого мира света, добра и справедливости. И, конечно же, всепоглощающей любви к Богу и окружающим людям.

И опять завыла собака, залаяла, захлебнулась. Юноша в ужасе прикрыл глаза, ему представилось, как рвется из железных зубьев капкана несчастное животное, срывая клочья шерсти и кожи до кости истерзанной ноги. Он представил весь ужас ее положения. Она даже не понимает, что происходит. Ей просто очень больно, и рядом нет того, кто мог бы оказать ей помощь.

– Это какой-то кошмар, – зло произнесла девушка. – Ну почему, почему я должна слушать весь этот вздор, почему я должна слышать этот ужасающий вой. Мне плохо, ты понимаешь, мне плохо... Я хочу...

Старый экскурсовод, прервавший свой рассказ при собачьем вое, показал рукой вверх. Стайка диких голубей выпорхнула из густой кроны стоявшего неподалеку развесистого дерева и понеслась куда-то вниз, к реке, резко и часто взмахивая короткими крыльями.

– Это дикие голуби, – сказал он. – Наверное, один из таких носил святому Шио пищу...

– Бред, бред, бред... – пробормотала девушка.

– Некто Евагрий, знатный царедворец, охотясь за рекой Курой, увидел голубя, носящего отшельнику пищу. Он последовал за ним и обнаружил отшельника, погруженного в молитву, с воздетыми к небу руками. Царедворец был так поражен при виде этого укрывшегося от мира человека молитвенно предстоящим в глуши пред лицем Единаго Бога, что почувствовал в себе непреодолимое желание отречься от суетных соблазнов мирской жизни. Он стал просить отшельника позволить ему вместе с ним, в пещере, всецело предаться Богу, – продолжал рассказывать экскурсовод, видя скучающее выражение лиц экскурсантов, чувствуя, что до них не доходит смысл его слов. Он смутился, считая, что виноват он сам, потому что не сумел заинтересовать их, говорит скучно, без всякого вдохновения. Он решил поскорее закончить свой рассказ, заговорил торопливо, чуть ли не глотая слова, заученно и без всякого выражения.

– О Шио узнали, вскоре возле него собрались двадцать пять пустынножителей. По откровению блаженному Шио выстроили церковь во имя Иоанна Крестителя. Место его уединенной жизни превратилось в обитель. Царь Парсман VI, навестивший своего бывшего придворного, отрекшегося от мира, подарил святому Шио землю под монастырь, выделил деньги из казны на строительство храмов. Главным стал храм Успения Пресвятой Богородицы, второй – в честь Рождества Иоанна Крестителя, где до сих пор покоятся останки преподобного. Побывал здесь и Иоанн Зедазнийский, навестивший бывшего ученика. Он удостоверился в высокой степени духовности новых иноков.

Старый экскурсовод прервал рассказ и сделал несколько шагов к храму. Огляделся...

– Неужели тебе все это неинтересно? – спросил юноша девушку.

Она с брезгливой миной посмотрела на него.

– ...Но стремление к полному уединению преобладало в душе Шио. Он оставил основанную им обитель, оставил братии 160 письменных поручений и прервал всякое сообщение с миром. В темной, глубокой пещере, вход в которую был замурован, он обрек себя на полнейшее уединение, помогавшее ему в его молитвенных подвигах. Он предугадал в откровении день и час своей кончины и, приобщившись Святых Тайн, девятого мая, по старому стилю разумеется, кончил свое временное земное житие. И святые мощи его и до сегодняшнего дня служат ограждением обители, которая одна из немногих уцелела посреди опустошений в Грузии.

Он развел руки в стороны, давая знать, что рассказ окончен.

– Что он такое несет? Слава Богу, всякой глупости наступает конец, – произнесла девушка и, не глядя ни на кого, быстро пошла вниз, к автобусу. Юноша остался. Он подошел к старому экскурсоводу и, застенчиво улыбнувшись, поблагодарил его.

– Вам интересно все это? – спросил экскурсовод недоверчиво, смущаясь чего-то.

– Вы многого не сказали, – тоже смущаясь, ответил юноша и попрощался.

В автобусе он сел рядом со своей спутницей, которая сделала вид, что не замечает его. Автобус тронулся.

– Интересно было? – громко спросил шофер и, не дожидаясь ответа, переключил скорость.

Автобус стал спускаться вниз, делая виражи среди густых деревьев. Неожиданно водитель резко затормозил, оглянулся, глаза его блестели.

– Скорее, скорее выходите, вы сейчас увидите такое...

Он сделал круглые глаза и, выскочив первым, стал смотреть куда-то вверх.

Заинтригованные экскурсанты поспешили последовать его примеру, все, кроме девушки.

Вдоль реки, плавно взмахивая широкими крыльями, неслась какая-то большая птица.

– Это орел, наш кавказский орел... Смотрите, смотрите, он что-то несет в своих когтях.

Птица приближалась, и все увидели, что орел несет большую рыбу.

– У него, наверное, птенцы. Это им он носит рыбу. Мой брат-альпинист однажды нашел здесь недалеко орлиное гнездо с орленком. Орленок величиной с хорошего индюка, но летать не умеет. Его не стали трогать. Но что удивило моего брата, в гнезде обнаружились останки рыбы храмули. А храмуля водится исключительно в реке Храми. А знаете, что река Храми – в 120 километрах!.. Представляете, орел ловит рыбу для своего орленка за 120 километров отсюда...

Лицо у водителя стало восторженным.

Юноша вдруг задумался, ему показалось...

«Странно, – подумал он, – очень странно.

Во всем этом присутствует какой-то смысл. Орел, античный, языческий символ... Войско Александра Македонского сопровождал орел. И пока сопровождал, войско было непобедимо. А рыба, рыба тут при чем? Рыба, ах да, рыба – раннехристианский символ. В когтях языческого орла...»

Во всем этом он почувствовал какой-то скрытый смысл.

Орел скрылся за деревьями. Все стали опять садиться в автобус.

– Ну что ты там телишься? – грубо крикнула ему девушка.

Он поставил ногу на ступеньку, пропустив перед собой грузную даму, и в этот момент до него донесся далекий, пронзающий безысходностью и отчаянием вой собаки, попавшей в капкан...

Владимир ПЕСТЕРЕВ

 

Перейти к содержанию номера