Предлагаем вниманию читателей актуальное интервью с Константином Михайловичем Долговым, доктором философских наук, профессором Дипломатической академии МИД РФ, председателем Леонтьевского философско-богословского общества. Материал посвящен феномену личности уникального русского философа, писателя и дипломата К. Леонтьева, принявшего под конец жизни монашеаский постриг с именем Климент.

– Константин Михайлович, исследователи творческого наследия русского философа Константина Леонтьева часто говорят о мировоззренческом феномене этого мыслителя. Как он формировался?

– Константин Леонтьев родился в очень непростой семье. Это был своего рода мезальянс, неравный брак, если угодно. Отец его был офицером, происходил из обедневшего дворянского рода, мама же, напротив, была из очень богатых, зажиточных дворян. Она получила блестящее образование и некоторое время даже состояла фрейлиной Государыни Императрицы, затем вышла в отставку и занималась воспитанием детей. А их было семь человек! Ей приходилось очень трудно, потому что отец Леонтьева воспитанием детей совершенно не занимался, он был человек безалаберный, поверхностный. Сам Леонтьев писал, что отец большей частью гулял, пьянствовал, развлекался и всячески наслаждался жизнью. Поэтому у Леонтьева остались об отце весьма отрицательные воспоминания.

В то же время влияние матери в семье было по существу господствующим. Она была глубоко религиозным человеком, и Леонтьев всегда вспоминал свою мать с благодарностью. Интерьер их родового дома в селе Кудиново Калужской губернии, обстановка кабинета матери отличались изысканной красотой. На самом видном месте всегда были иконы, перед ними горели лампады, и в доме царил запах ладана.

В этом доме человек сразу попадал в иной мир, мир благоговения перед Божеством. Своей религиозностью мать оказала на него удивительно сильное влияние, заронила в его душу неистребимую любовь к Богу. В пятилетнем возрасте она повезла сына в Оптину пустынь, и тогда маленький Леонтьев произнес пророческую фразу: «Мамочка, Вы меня сюда больше не привозите, а то мне так понравилось, что я могу остаться здесь навсегда».

Посещение православного монастыря в младенческом возрасте оказало на него столь сильное воздействие, что он потом всю жизнь мечтал о постриге.

– Но помимо религиозного мировосприятия мать Константина Леонтьева сумела воспитать в сыне еще и государственное сознание?

– Поскольку его мать служила при дворе фрейлиной, то до конца жизни ко всему на свете у нее был государственный подход. И она с детства заронила в душу Леонтьева сознание того, что если государство сильное и могучее, то и все сферы человеческой жизнедеятельности, в том числе культура, искусство и религия, будут твердыми, жизнеспособными и плодотворными.

Леонтьев постоянно отмечал, что понимание определяющей роли государственности вошло в него одновременно с верой в Бога.

И это во многом предопределило все его творчество. Не случайно он потом писал: «Где сильна государственность, там будет великое разнообразие различных стилей, различных взглядов, различных направлений. И государство всегда будет опираться на духовное богатство народа, которое воспитывается в высокой религиозности».

– Многие русские интеллигенты, которые радели о просвещении и освобождении народа, понимали под государством некую отрицательную силу, аппарат подавления человеческой личности.

– У Леонтьева все наоборот! Под государственностью он понимал высокое творческое и религиозное начало, которое Россия приняла от Византии и формировала на протяжении тысячелетия. Государство, с одной стороны, дает человеку свободу, а с другой стороны – ограничивает его, не позволяет превращать свободу в произвол. Державность – это то великое нравственное русло, по которому должна протекать жизнь всего народа. Народ без могучей государственной идеи превращается во что угодно, в некую несвязную толпу. Это отличало Леонтьева от большинства русских мыслителей, которые не всегда понимали, что такое подлинная державность.

Леонтьев настаивал на тесном взаимодействии Церкви и государства. Конечно, здесь сказывалась его византийская закваска, но вместе с тем он прекрасно понимал, что если бы в России не было доброй, благодатной почвы, то семена византийской культуры у нас бы не взошли.

– То есть все произошло, как в евангельской притче о сеятеле?

– Именно! «…вот вышел сеятель сеять; и когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то; иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло и, как не имело корня, засохло; иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его; иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать. Кто имеет уши слышать, да слышит!» (Мф 13:3-9)

– Константин Леонтьев оставил нам колоссальное творческое наследие, но от своих ранних работ он позже отрекся. Почему это произошло?

– Леонтьев начал писать очень рано. Многим нашим мыслителям, Алексею Хомякову, Михаилу Погодину, он пытался дать прочесть свои сочинения, чтобы они их как-то оценили. Он верил, что он способен создать что-то талантливое, но все же колебался. И в конце концов он отдал несколько своих рукописей Ивану Сергеевичу Тургеневу, и тот сразу оценил незаурядность Леонтьева, начал наставлять его в творчестве, помогать издаваться. Хотя издали его тоже не сразу, поскольку на ранние сочинения Леонтьева цензура наложила запрет как на аморальные и безнравственные. Все дело в том, что они носили нехристианский характер, поэтизировали язычество Древней Руси. Поэтому неслучайно в конце жизни Леонтьев отказывается от ряда своих сочинений, также называя их аморальными и безнравственными.

– Как Константин Леонтьев оказался на Крымской войне?

– Не окончив Московский университет, Леонтьев сам вызвался поехать на Крымскую (Восточную) войну 1853–86 годов. В ту пору для мыслящего человека в Москве не было иных дел, кроме салонной жизни и литературных кружков. Молодежь вела веселый, разгульный образ жизни, и Леонтьев понимал, что он отдаляется от каких-то духовных истоков, которые он не переставал искать. Он видел, что обстановка, которая сложилась в стенах университета, все больше затягивала его в какую-то рутину.

Поэтому, когда началась война, Леонтьев не раздумывая направляется в действующую армию войсковым медиком. Кампания была очень тяжелой, было много раненых, увечных солдат. Не хватало медикаментов, хирургических инструментов и элементарного перевязочного материала. Леонтьев пишет, что только на войне он нашел настоящую жизнь, увидел настоящий героизм и патриотизм. На войне человек всегда проявляется во всем своем многообразии: или в изъянах и недостатках, или наоборот – в своих возвышенных качествах, поэтому в осажденном Севастополе он пережил то, чего не мог увидеть в московских салонах.

– Леонтьев пишет, что на войне произошло его нравственное перерождение…

– Действительно, он вырос как личность, стал мужественным и отважным человеком. Это уже не был субтильный московский студент. Именно здесь к Леонтьеву пришло осознание того, что сам по себе героизм не существует на пустом месте. Отвага русского солдата предполагает какую-то глубинную духовную основу, а это дается только религиозным сознанием человека. Герою необходима вера, без нее подвиг невозможен.

С войны им написано большинство писем к матери, и это совершенно удивительная переписка. В этих письмах рефреном сквозит мысль о том, что православная вера – это величайшая сила на земле. В это время он глубоко задумывается над тем, что же должно быть самой сутью веры. Леонтьев, вопреки распространенным в то время философским концепциям, заявляет, что на вере должно быть основано абсолютно все и краеугольным камнем веры является страх Божий. Это совершенно поразительная вещь!

– Поэтому Леонтьев критиковал Льва Толстого и Федора Достоевского за «розовое христианство», за попытку разбавить православие слащавым либерализмом?

– Леонтьев открыто заявляет, что вера не может быть елейной и лицеприятной, поскольку она основана на страхе человека перед Создателем. Именно из-за этого мыслителя многие не любили и даже считали мракобесом. Не только потому, что он разоблачал так называемый либерально-эголитарный прогресс, но ещё и потому, что он выдвинул этот принцип о страхе Божием.

Я сам помню, у меня родители верующие были, и меня крестили в раннем детстве ещё те священники, которые были до революции. Они в 1931-м году ещё служили, массовые репрессии начались позже. У нас была большая семья, и мама часто говорила о том, что имейте в виду, Бог всё видит, всё знает и за всё накажет. За все ваши грехи. И мы, будучи детьми, часто задавали себе вопрос, а как Он всё видит, Его ведь не видно вокруг? И мы боялись что-то нарушить, потому что знали, что за это обязательно придёт наказание. И когда такого страха нет, то сама вера хиреет. Когда нет страха Божьего, всё начинает постепенно разлагаться. Поэтому Леонтьев так резко выступает против Толстого и Достоевского.

И вот смотрите, у Леонтьева зарождается политическая концепция, которая находит своё концентрированное выражение в политической воле и народа, и его правителей.

Не только потому, что он разоблачал так называемый либерально-эголитарный прогресс. Он открыто говорил о том, что либерализм и республиканский строй, мифический общественный прогресс и конституции, все это – слишком мелко для России. У нее другой путь, глубинный, вековечный, связанный с моделью политического устройства Византийской империи. Иными словами, Россия должна быть империей, другого пути у нее нет. В этом состояло основное убеждение Леонтьева, и он, кстати, был во многом прав.Потому что все злоключения России: отречение от престола Государя Императора, революции, красный террор – суть производные либеральных идей.

– Иными словами, всякая реформа в России – с либеральным душком?

– Либерализм всегда только разлагал и деформировал нашу жизнь. По существу, любой либерализм всегда связан с деградацией. Посмотрите, демократия преобладает в большинстве цивилизованных стран, но в России она привела к очень сильному разложению общества. Во всех сферах: в политике, в экономике, в культуре. Либерализм необычайно измельчает и деформирует все вокруг, в результате чего мы неизбежно получаем политический, экономический и социальный хаос. Леонтьев это хорошо понимал и хорошо чувствовал, он считал, что для России, которая прошла тысячелетнюю историю как христианская держава, любая демократия и конституция просто смешны.

Леонтьев – единственный из всех русских мыслителей, который считал, что любая подлинная государственность опирается на силу. Это не значит, что она должна сеять кругом террор. Наоборот, государственная машина, обладая колоссальной силой, будет противиться любому злу и любому проявлению насилия. Когда все дозволено, то по земле текут реки крови и слез. Но если карающий меч принадлежит только государству, тогда уже никто не посмеет применять силу. Кроме самого государства. При этом государство применяет силу исключительно против тех, кто вредит народу, вере и самим державным устоям.

Леонтьев сформировал правильное понимание природы власти, ее взаимоотношений с народом и Церковью. Это был единственный в своём роде глубинный, пронзительный и проникновенный ум России.

– А как Константин Леонтьев попал на дипломатическую службу?

– Его брат Владимир служил в Восточном департаменте Министерства иностранных дел. Рассказы о дипломатической службе настолько заинтересовали Леонтьева, что он просит брата посодействовать его поступлению на службу в департамент. Леонтьев успешно выдержал экзамены и был направлен на службу в Грецию, на Крит, а затем – в Турцию. Так начался новый период в его жизни.

Когда он прибыл к месту службы, то был совершенно очарован Востоком. Он увидел, что Восток является полной противоположностью либеральному Западу. У него вызвали большую симпатию мощные духовные и религиозные устои, на которых базировалась жизнь людей. Это были совсем не те порядки, которые царили на Западе и в европеизированном Петербурге. Он с горечью пишет, что разочарован в Петербурге, что этот город не может быть ни национальным, ни историческим, ни духовным центром России. Это – западный город, в котором нет никаких русских традиций.

Надо сказать, что служил он там с наслаждением. Дипломатическая служба в то время была в известном смысле свободной. Сейчас дипломаты каждый свой шаг сверяют с политическим руководством страны, а в то время они многие вопросы решали по своему усмотрению и, кроме того, не были стеснены в денежных средствах.

И конечно, служение государству было именно служением, в глубинном понимании этого слова. И деньги за это платились достойные. Человек, находившийся на государственной службе, не бедствовал.

Сейчас – и мы это видим – всё наоборот: огромные зарплаты в частном секторе и ничтожное жалование в государственных учреждениях. Это само по себе аморально, потому что государственная служба должна быть почетной. Возьмите даже современный Китай, где все стремятся попасть на государственную службу! А у нас от нее бегут. Это полное извращение, потому что государственная служба должна быть самой престижной, почетной и – высокооплачиваемой. Кроме того она, эта служба, должна быть самой благородной и уважаемой, потому что представляет собой служение государству, а значит – всему народу.

И Леонтьев, касаясь этих вопросов, с восторгом писал о своей дипломатической работе. Она ему нравилась ещё и потому, что он изучал восточные народы, и поэтому, когда вышли первые два тома его восточных рассказов, они оказались настолько колоритными и интересными, настолько не похожими на европейскую литературу, что жизнь на этих страницах просто бьёт ключом. Но главное, с чем столкнулся Леонтьев и что ему безусловно нравилось, – на Востоке была очень твёрдая вера. Никто из окружавших его магометан даже не помышлял о том, чтобы не исполнить намаз или как-то отклониться от предписаний ислама. Часто мусульман называют приверженцами фанатичной веры, но Леонтьев считал, что это не фанатизм, а такое религиозное сознание, которое и должно быть. Когда люди во что-то верят и добросовестно это исполняют, то такое положение вещей – нормально.

Леонтьев отмечал, что греки и турки с восторгом говорят о Российской империи, её Государе и о русском народе.

Кроме того, он с удивлением отмечал, что восточные народы крайне положительно высказываются о православии, о Новом завете и благой вести Иисуса Христа, называя христиан «людьми Священного писания».

Как следствие, Леонтьев стал с интересом относиться к исламу. Он хорошо изучил Коран, симпатизировал мусульманам в части твёрдости их религиозных убеждений. Но в многочисленных беседах с восточными людьми Леонтьев всегда отмечал незыблемость своей личной веры, приверженность православию. И с удивлением писал о том, что такая позиция не вызывала в его собеседниках раздражения или отчуждённости. Напротив его начинали уважать за то, что он крепко держится веры своих отцов.

Когда вышли в свет первые два тома его восточных рассказов, они оказались столь необычны и нестандартны, что отзывы на них были не всегда лицеприятны.

– Иван Аксаков пишет, что Леонтьев исповедует «сладострастный культ палки».

– И тот же Аксаков был в восхищении от его восточных повестей и говорил: «Прочтя их, не нужно и в Турцию ехать»! На дипломатической службе Леонтьев имел огромный успех. Это был настолько незаурядный человек, что князь Александр Горчаков, бывший в ту пору министром иностранных дел, всегда первым делом читал донесения Леонтьева. Эти послания написаны не казенным канцелярским языком, а возвышенным литературным слогом и при этом необычайно содержательны. Леонтьев очень серьезно изучал быт и нравы тех народов, где ему доводилось служить.

Карьера его развивалась, и ему прочили самые высокие дипломатические посты, но в 1871 году он неожиданно отказывается от службы. Граф Николай Игнатьев, возглавлявший в то время Посольство Российской Империи в Константинополе, очень любил Леонтьева и необычайно ценил его как дипломата, но в это время между ними происходит разрыв. Причиной стал кризис в греко-болгарских отношениях. Произошло следующее: болгары, по словам самого Леонтьева, «отложились от православия», образовав собственную автокефальную церковь, выйдя из подчинения греческого Патриархата. Леонтьев был на стороне греков, а граф Игнатьев – на стороне болгар. Леонтьев открыто выступает против так называемого «болгаробесия», но он был одинок – российское общественное мнение неприкрыто симпатизировало болгарскому расколу.

Кроме того, к этому времени он был уже серьезно болен. Как врач он понимал, что жизнь его угасает и – подал в отставку.

– И оказывается на Афоне?

– Он много встречался с афонскими старцами Макарием и Иеронимом, которые были его духовными наставниками. Леонтьев отмечал, что, будучи человеком образованным и просвещенным, рядом с этими духоносными старцами он ощущал свою ничтожность. Он смиренно полагал свою житейскую гордыню к их ногам и старался учиться у них жизни и глубинной вере в Бога.

Мы не можем обойти вниманием то событие в жизни Леонтьева, которое он сам считал самым важным. Афонские старцы подарили ему икону Божией Матери. И вот когда Леонтьев окончательно убедился, что неизлечимо болен, он горячо помолился перед этим образом. И случилось чудо: Матерь Божия зримо явилась ему. Леонтьев умолял Царицу Небесную сохранить ему жизнь, потому что он только подошел к порогу истинной веры и ему еще так много предстоит сделать. И его горячая молитва была услышана, через полтора часа он был абсолютно здоров! Это чудо определило всю дальнейшую жизнь русского философа.

– Дальнейший жизненный путь Леонтьева не назовешь ровным и безмятежным, но случилось главное – он начал упорное восхождение к своей заветной мечте, монашескому постригу?

– На Афоне Леонтьев пробыл год, и, конечно, он просил старцев Макария и Иеронима о постриге. Но они видели, что русский вельможа еще не готов к монашескому подвигу. Страсти еще полыхали в его сердце, роскошная светская жизнь навела на нем аристократический лоск. Кроме того, рискну предположить, что юношеское увлечение язычеством не прошло бесследно для его души. Старцы благословили лишь поездку в Константинополь.

К этому времени Леонтьевым уже была написана его знаменитая работа о триедином законе развития. Он считал, что каждое государство живет примерно тысячу – тысячу двести лет. Любое государство, любое социальное образование, даже любой биологический вид вначале рождается и начинает бурно рост. Это первая стадия развития – становление, формирование любого организма, в том числе социального и политического.

Затем наступает вторая фаза развития – зрелость. Эта зрелость очень многообразна, сложна, полна сил. Это – стадия цветения, или как писал Леонтьев, период «цветущей сложности». Любой организм, в том числе государство, созревая, вступает в такую фазу развития, и тогда все его органы, все сферы жизнедеятельности процветают, буквально излучают жизненные силы. Это действительно апофеоз жизни.

Через некоторое время этот апогей благоухающей жизненности начинает увядать, наступает третья фаза – угасание, разложение организма. И все обращается в то, из чего вышло, – в прах, в некую элементарную первичную субстанцию.

Это очень интересное умозаключение Леонтьева. Он прослеживает это во всех сферах: в области философии, культуры, биологии, архитектуры, искусства – везде.

– Что же тогда является критерием в определении жизнеспособности такого организма?

– Красота. Леонтьев утверждает, что там, где красота, – там сила, там разнообразие, там жизненность и цветение. И Леонтьев разрабатывает особую эстетику, эстетику жизни. Он утверждает, что чем прекрасней явление, с которым мы сталкиваемся, тем оно совершенней. И на этом основании он строит эстетическое понимание истории.

Многие философы упрекали Леонтьева в однобокости, напоминая о классовой борьбе, естественном отборе и тому подобных вещах. Но Леонтьев утверждал, что чем совершенней отношения внутри любой системы, будь то семья, государство, различные народы или биологические виды, тем они прекрасней. Почему Леонтьев приходит к такому выводу? Потому что он основывался на православной вере. А православие само по себе основано на абсолютной Красоте, которой является Христос. Почему Достоевский говорит о том, что красота спасет мир? Он ведь говорил не о зримой красоте, похоти очес. Он говорил о красоте духовной, которая исходит от Бога. Это – божественная благодать. И если эта благодать есть в мире, то мир спасется, а если ее нет – мир погибнет. Потому что каждый человек – это образ Божий, в нем есть душа, именно это составляет истинную красоту любого человека. Вот в чем суть эстетического понимания мира Леонтьевым.

Если человеческие души не совращены различными соблазнами, если они сохранены в Богом данной чистоте, если есть в мире божественная благодать, то мир и люди спасутся.

Эту концепцию Леонтьев развивал как глубоко церковный, православный человек. И в истории русской философской мысли – это совершенно уникальное явление.

Конечно, у нас был эстет Александр Герцен, на него сам Леонтьев ссылается. Герцен понимал значение красоты в обществе, но все-таки он был публицистом, в известной степени атеистического толка. Но так, как понимал красоту исторического развития Леонтьев, этого не было ни у одного мыслителя – ни в России, ни на Западе. Поэтому Леонтьева можно назвать первым и единственным в своем роде подлинным эстетом.

Но не это главное. Творчество Леонтьева насквозь автобиографично. Все его романы, повести, даже письма отражают формирование и становление православной веры в своей душе. Это совершенно поразительная вещь, у философов это редко встретишь, только у Святых Отцов. Леонтьев научил нас совершенствовать свою веру, становиться по-настоящему православным человеком. Христианство ведь не единожды данная догма, это путь. В этом смысле биография Леонтьева – это живительный источник веры.

– Как он пришел к постригу?

– Вернувшись в Россию, Леонтьев поселился в Оптиной пустыни. Там его духовником был преподобный Амвросий Оптинский.

В обители он сблизился с иноком Климентом Зедергольмом, который из лютеранства обратился в православие. Он был исключительно эрудированным теологом западного склада. Этот человек был интересен Леонтьеву прежде всего тем, что пришел к православию через собственное разумение, через понимание глубинности и духоносности восточного христианства. Среди иноческой братии Оптиной пустыни Климент отличался еще и необычайной ревностью в вере. Леонтьев написал о нем удивительную книгу «Отец Климент Зедергольм». Общение с этим монахом настолько сильно повлияло на Леонтьева, что когда он сам принимал монашеский постриг, то одним из будущих своих имен он избрал имя Климент. И при постриге жребий пал именно на это имя!

Ему еще не было шестидесяти лет, но он уже очень часто болел. Особенно боялся он 1891 года, он чувствовал, что именно в этот год он уйдет из жизни.

Он очень много беседовал об этих предчувствиях с преподобным Амвросием Оптинским, поскольку, как человек православный, Леонтьев сторонился суеверий и очень боялся, что эти предчувствия есть не что иное, как наваждение бесовское.

Преподобный Амвросий в эту пору был уже очень слаб, по существу, он уже медленно умирал. Старец благословил Леонтьева отправиться в Троице-Сергиеву лавру и принять постриг. Но Леонтьев настолько сильно дорожил общением с преподобным Амвросием, что всем сердцем желал быть постоянно рядом с духовником и ни под каким предлогом не соглашался покинуть Оптину пустынь. Но старец сказал ему, что расстанутся они совсем ненадолго и скоро обязательно встретятся. Я убежден, что со временем отыщутся документальные свидетельства того, что преподобный Амвросий, исполненный дара прозорливости, назвал Леонтьеву точную дату как своей кончины, так и его смерти.

Леонтьев немедля отправляется в Троице-Сергиеву лавру.

Первое время он жил в гостинице для паломников. Те, кто бывал в Сергиевом Посаде, легко найдут это место: кирпичный дом напротив Лавры. Там сейчас, увы, ресторан русской кухни.

Там очень жарко топили, и, по всей вероятности, Леонтьев открыл на ночь форточку. Его сильно просквозило, в результате – крупозное воспаление легких, которое в то время было неизлечимой болезнью. Скончался он 12 ноября 1891 года. А преподобный Амвросий Оптинский скончался месяцем ранее – 10 (22) октября 1891 года. Пророчество старца сбылось.

В Гефсиманском саду Троице-Сергиевой лавры есть две могилы. Леонтьев очень сблизился по переписке с Василием Розановым. Вначале Розанов не воспринимал Леонтьева, называл его даже пустым человеком. Но когда познакомился с поздними работами Леонтьева, то был потрясён его взглядами. Они неоднократно договаривались о встрече, но увидеться при жизни им так и не довелось. И вот их могилы в Гефсиманском саду находятся рядом.

Мы установили в Константинополе великолепную памятную доску на бывшем российском посольстве. И пока это – единственный памятник великому русскому философу.

Интервью взял

Эдуард КИТАШОВ

 

 

Перейти к содержанию номера