Давно думаю, как бы хорошо нам поглядеть на матушку-литературу, как на служение, на проповедь, как на церковный мир, чем она была, да перестала быть.

Очень этому разговору время. Потому что, если мы не будем обманываться вместе с политиками (для кого обман и успокоение, усыпление народного беспокойства только профессия), а просто оглянемся в своей душе, семье, городе и мире со всей открытостью обыкновенного человеческого сердца, мы увидим свое одиночество и беззащитность, свою отдельность и отделенность друг от друга. И догадаемся о глубине замечания одного умного христианского писателя, что раньше всякий город был, как человеческая семья  и живое единство, а сегодня каждый человек, как разоренный город. Думаю, что и сами, убеждающие нас в обратном, политики наедине с собой чувствуют себя не лучше.

Только Церковь стоит тверже, потому что у нее старая школа и тысячелетняя выучка «служить в пехоте» и знать, что «бой идет не ради славы – ради жизни на земле». И жизни осмысленной, исполненной чести и красоты. Хотя и она живет не в небесах, а с нами и в нас и тоже не может миновать общих недугов, ибо ее служители сделаны из того же человеческого и исторического материала, что и мы, – разве что лучше закалены и зорче видят врага.

История миновавшего столетия с самого его начала, с эпохи несчастных войн и череды революций (когда Церковь  понимала опасность близящегося потопа, торопилась  с Собором, но уже не успевала построить ковчег, и была умучена в лагерях, изгнании, в страдании за человека, отменившего душу), – эта история на наших глазах совершила гибельную, но и, странно сказать, грозно вопрошающую работу. Мы извержены из уютной, теплой материнской утробы наследованного существования и естественного течения дней. Все корни оборваны, родословные деревья посечены. История исковеркана лукавыми разночтениями, потому что ее толкователи давно озабочены не истиной, а приспособлением ее к  своим политическим целям. У нас уже нет прав даже на наше прекрасное прошлое. Мы его не заслужили. Нам только еще предстоит стать достойными, чтобы оно вернулось к нам по праву, приняло нас в себя,  как своих детей.

Мы помимо воли оказались перед опасностью недоверия ко всякой истории и разочарованы во всех социальных учениях. А в вере мы еще только «экскурсионны» и только обживаем церковные стены, больше пока примерно изображая верующих, чем являясь ими в настоящей свидетельской глубине.

Так вот тут-то и можно говорить о вызовах нашего невеселого времени. Нам выпадает счастливая возможность встать перед опасностью с открытым лицом. Поневоле пришла пора каждому русскому  человеку поглядеть в себя дальше той спасительной поверхности, которой мы обычно ограничиваемся, чтобы не ранить сердце опасной глубиной действительной жизни. Бог с нас не за поверхность спросит.  Он не затем посылал Сына  Своего на крест, чтобы мы прятали головы в песок. Во всяком случае, спросит Он с русского писателя, который всегда проходил со своими героями до конца такие пути, каких  сам порой по недостатку сил не мог бы пройти в собственной жизни. И писатели, и именно русские писатели, услышали эту Господню жертвенность лучше других.

И мы не по утренним новостям, как они ни мрачны, а именно по литературе, которая разворачивает каждую новость в полноту человеческой судьбы, знаем, как действительно страшна жизнь, как она уклончива, как деятельно пуста. На наших глазах она готова сдаться потреблению и уступить победительным «храмам» супермаркетов с их апсидами и башнями,  с их алтарями рекламы и «иконами» молочных рек и кисельных берегов, машин и компьютеров.

Князь мира сего всегда умел облекать соблазны в нарядные платья гуманизма и прогресса, «инновационных технологий», «информационных пространств», «поликультурных проектов». За ним только смотри.

Он готов отнять у Бога и обмирщить не одну литературу, а и армию, культуру, власть, всю жизнь нашу, лишив ее тайны святости и простоты. Готов выдать нас государству, которое уверено, что оно ставит на довольствие и саму нашу совесть, освобождая от ответственности и понимания.

Но, слава Богу, ремесло писателя и великая традиция литературы не позволяют нам сдаться и по-прежнему учат стойкости перед устремлениями «подавляющего большинства» и зоркости в выборе вечно  нарядного греха или бедного милосердия.

Лучшая литература (а есть, есть, конечно, и на глазах множащаяся, растленная и растлевающая  худшая!), по-прежнему, как матушка-церковь, знает, что ее дело не подольщаться ни к общественному мнению, ни даже к Богу, а оставаться с человеком и снова, и снова вставать с ним по утрам с простым знаменем и орудием молитвы «Отче наш», с которой всякий труд – Церковь.  А труд писателя и вовсе, ибо он властен погубить или спасти душу.

Мир бросает нам вызов. Что ж, примем его со старинным русским мужеством, не ожидая скорых побед, не смущаясь тем, что каждый день надо начинать сначала. Любовь дело не прибыльное и не выигрышное. Она, по слову апостола,  «долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине». Видите одно «не, не, не…».

И потому остережемся измерять даль предстоящего нам пути. А просто пойдем.

Валентин КУРБАТОВ,

писатель,

Псков

Перейти к содержанию номера