В фойе кинотеатра было прохладно. Я сразу почувствовала это, как только зашла. Меня встретила жизнерадостная толстушка с ямочками на щеках и курносым носиком. Девушка мило улыбалась, глаза светились оптимизмом и добротой. Симпатичная девушка. Длинные волосы, собранные на затылке в хвост, круглое лицо и вся, словно сдобная, свежеиспеченная плюшечка. Настоящая русская девушка. Все бы хорошо, только… коляска и ее парализованные ноги свидетельствовали о страшном  диагнозе: ДЦП.

Толстушечка (так я сразу окрестила встретившую меня девушку) поприветствовала меня, протянув пригласительный билет. Она показала мне кресла, куда я могла бы положить куртку, и, пожелав приятного вечера, стала встречать новых гостей.

Раздеваться я не стала, и так было холодно. Став в сторонку, быстро пробежала глазами пригласительный билет. Затем обратила свое внимание на собравшихся в фойе. Здесь практически все были с ДЦП. Парни и девушки от восемнадцати и старше. Одни – на колясках, другие – на своих ногах, но передвигающиеся с огромным трудом, с помощью костылей и близких, которые всегда рядом с такими людьми и подставляют им свое плечо.

Многие знали друг друга и весело общались, беседуя о жизни и наступающем новом годе. Я никого не знала, так как только пару недель назад вступила в этот Клуб молодых инвалидов. Сама я тоже инвалид. Не буду называть диагноз, это сейчас не важно: история не обо мне. Как только я вступила в Клуб, председатель Света позвонила и пригласила меня на новогоднее шоу. Вот каким образом оказалась я в фойе кинотеатра в обществе инвалидов с ДЦП холодным декабрьским днем.

А народ все прибывал, заполняя просторный холл. До начала еще было время, и я принялась бродить по фойе, разглядывая висевшие на стенах картины какого-то старого города. Лишь они несколько оживляли это серое, неприглядное помещение.

Пока собирались члены Клуба, мальчики-подростки из отряда скаутов с легкостью передвигали диванчики, расположенные по обе стороны фойе, ближе к установленным в центре микрофонам и елке. Нас всех попросили отойти в сторону, чтобы не мешали расставлять стулья и диваны для ходячих.

Надо сказать, что я впервые находилась в подобном обществе. Никогда раньше мне не приходилось сталкиваться с людьми, носящими этот тяжкий крест: ДЦП. Я внимательно наблюдала за всеми. Особенно жалки были те, кто обходился без коляски. Мое сердце обливалось кровью, глядя, как тяжко передвигаются неколясочники. Как не слушаются их ножки!

Как они испытывают невероятные мучения, делая шаг! Казалось, вот-вот ноги откажут, заплетутся одна за другую и несчастный или несчастная упадет. Но не только ножки их не слушаются. Эта страшная болезнь поражает все!

Им неподвластно их тело, они не в состоянии контролировать движения. Вот передо мной девушка. Тело ее трясется, словно в судорогах. Удивляюсь, как ей еще удается делать шаги? Голова ее слегка повернута влево и сильно откинута назад. Она пытается повернуть голову, вернуть ей нормальное положение, но… не получается. Не в их силах контролировать движения! Поистине печальное зрелище.

У большинства таких людей нарушена речь. Ничего не могу понять из их разговора. А их родные привыкли и несут это бремя с ними вместе, помогая во всем, разделяя беды и радости, которых так мало в их горькой жизни. Они привыкли. Приспособились жить. И хотят, безумно хотят хоть немножко, хоть капельку быть, как все. Не сидеть в четырех стенах, а веселиться, петь и танцевать, встречаться и общаться с ровесниками, болтать о жизни и всяких пустяках. И, благодаря этому Клубу, осуществляются эти мечты и желания девушек и парней с ограниченными возможностями.

Мои мысли прервал мелодичный, радостный голос председателя Клуба молодых инвалидов, Светы. Она подкатила на коляске к микрофону и сообщила, что все могут занять свои места. Колясочники разместились по левую сторону фойе, где не было ни диванов, ни стульев (они им не нужны), а ходячие – по правую сторону, на диванах и стульях. Все мы образовали полукруг. Впереди нас – большая площадка для выступающих и танцев. Дальше – импровизированная сцена с несколькими микрофонами и нарядной елкой.

Я опустилась на жесткий, видавший виды диванчик, обшитый дешевой материей, которая от времени так истерлась, что определить ее цвет с первого раза составляло проблему: не то серый, не то желтовато-зеленый, а может, все вместе.

Соседкой моей оказалась худенькая девушка в рыжеватой дубленке, черных брючках и белых кроссовках. Но на нее я обратила внимание спустя несколько минут, а первым делом меня привлек ее необычный костыль. Не такой, как мы привыкли видеть: с одним началом и одним концом. Такой костылик я видела впервые. Начинался он, как все костыли; но заканчивался особо: не одним концом, а четырьмя. Его стержень переходил в конце в некоего рода подставку с четырьмя ножками. Ведь опираться на привычный костыль больным ДЦП проблемно: его единственный конец в любую минуту может пошатнуться, свернуть в сторону и тем самым принести такому человеку немалый  вред, даже травму. Использовать обычные костыли опасно: можно просто упасть. Кроме этой девушки с костылями были еще несколько человек. Но такой – только у нее.

Я с интересом  рассматривала диковинку некоторое время. Затем покосилась на ее обладательницу. Заметив мой взгляд, соседка повернула ко мне голову и улыбнулась.

– Как вас зовут? – девушка обратилась ко мне на «вы», чему я очень удивилась.

По возрасту она казалась младше меня на несколько лет. Наверно, именно поэтому она решила так обратиться. Из этого я сразу сделала вывод: девушка воспитанная, с хорошими манерами и высокой культурой, с доброй душой. Ко мне впервые обращался на «Вы» человек младше меня. Чувствовалось: она любит и уважает людей. Всех людей. Независимо от их возраста, интеллекта и внешнего вида.

– Наташа, – ответила я на ее вопрос, – а тебя?

– Меня – Алена.

«Красивое имя», – подумала я. Алена, Аленушка… Как в русской сказке.

– Сколько вам лет? – поинтересовалась моя новая знакомая.   

Я твердо решила: буду говорить ей «ты», и она сама скоро перейдет на такое же ко мне обращение. Я не ошиблась.

– Мне двадцать три года. А тебе?

– Девятнадцать.

У людей с диагнозом ДЦП нарушена речь. Побыв в их среде, я услышала, как кто разговаривает. С тяжелой формой заболевания (они еле-еле передвигались, их тело постоянно билось в судорогах) речь была абсолютно непонятной. Они говорили замедленно и нечленораздельно. Но близкие и друзья (если таковые имелись) за столько лет научились разбирать и понимать, что говорят эти несчастные.

С более легкой формой говорили попонятнее. А колясочники – совершенно чисто.

Моя новая знакомая страдала средней тяжестью ДЦП (так она сама сказала позже). С виду, сидит нормальная девушка. Очень, кстати, хорошенькая: волнистые длинные волосы русого цвета, широкий лоб, длинные пушистые ресницы, карие глаза-пуговки, аккуратный носик, верхняя губка выступает над нижней, ямочки на щеках, идеально ровные белоснежные зубки. Она не сотрясалась всем телом, как многие другие. Только руки слегка подергивались, когда она запахивала полы дубленки или держала своего главного помощника – костылик с четырьмя ножками. Хотя его можно было вообще не держать: благодаря подставке с ножками, он твердо сам стоял на полу. Речь Алены была лишь слегка замедленной и непонятной. Но очень громкой. Ей явно очень хотелось поговорить, и, после затянувшегося молчания, она обратилась ко мне. Уже, как я и предполагала, на «ты».

– Ты работаешь?

– Да. В этом городе.

Алена не стала вникать в детали работы, даже не спросила, какова моя профессия. Ей было интереснее рассказывать самой. О себе, своих трудностях и свалившихся бедах. Но это я поняла чуть позже.

Я задала встречный вопрос:

– А ты? Чем занимаешься? Учишься? Работаешь?

– Нет. Учителя иногда приходили домой, занимались. Но основные знания мне дала мама. Она много занималась и занимается со мной. Сейчас сижу дома,  помогаю ей. А ты где училась?

Надо сказать, что родом я из поселка. А действия, о которых пишу, происходили в городе, находящемся от него в восьмидесяти четырех километрах.

– Я из близлежащего поселка. Там закончила школу, а уже здесь – Академию государственной службы. Сейчас, как я уже сказала, работаю здесь. Соответственно – и живу. Ты тоже в этом городе живешь?

– Да. Но здесь мы пять лет. Приехали из Казахстана.

– Почему именно сюда?

– Потому что мамина сестра уговорила переехать к ней, сюда. Она сама давно уже здесь устроилась: своя квартира, работа, очень приличная зарплата. Так что это она перетащила нас оттуда.

– Какая хорошая у тебя тетя! – искренне порадовалась я. – А бывают такие родственники…

– Да ты не все знаешь! – перебила мой восторг Алена. – Она очень нехорошая, злая и непредсказуемая. Вообще дурная. Когда уговаривала  маму переехать  сюда, такая милая была, заботливая. А как переехали… – Девушка нервно сглотнула, сжала губы от обиды и еще крепче схватилась за костылик, словно в нем одном было спасение.

Было видно, что ей очень хочется излить душу, высказать наболевшее. Не только хочется… ей это было просто необходимо!

Алена продолжала:

– Мы недолго пожили в ее квартире, и она выгнала нас. Сказала, что «нахлебники ей не нужны», чтоб шли куда-нибудь, но ее больше не доставали. Оскорбляла маму, говорила: вот, мол, приперлись на все готовое, сидим у нее на шее.

Я слушала и поражалась: как можно так говорить?! Да еще родной сестре с такой несчастной, обиженной судьбой дочкой. Я пребывала в шоке от этой исповеди.

– И это родная мамина сестра так поступила? – с негодованием спросила я Алену.

– Они с мамой по матери родные, отцы – разные.

Но данный факт ничуть не оправдывал жестокость и бессердечие Алениной тетки, которую я никак не могла назвать человеком.

– И где же вы сейчас живете?

– В общежитии. С тетей контакта нет. Она постоянно грозилась маме: вот умрешь, говорила она, мне твоя Аленка не нужна будет!  Не собираюсь ее допокаивать, даже не рассчитывай!

– Может, вам лучше было бы вернуться на родину?

– Нет. Так хуже. Там вообще денег нет.

Я слушала, широко раскрыв глаза, и все больше проникалась теплотой и жалостью к моей соседке и ее маме. К их горькой судьбе, несчастьям, свалившимся на хрупкие плечи женщин. За что только такое?

– У вас хоть в общежитии отдельная комната?

– Да. Там и вода есть, и ванна, и туалет. Жить можно.

– Зачем же тетка уговаривала вас переехать к ней? – изумилась я.

Алена ничего не ответила. Только очень выразительно пожала плечами и закусила нижнюю губу. От обиды.

– А папа твой где?

Я понимала, что задала нетактичный вопрос и, возможно, затрагиваю болезненную для девушки тему, но почему-то спросила. Она, нисколько не смутившись, спокойно стала рассказывать об отце:

– Нет. Он бросил нас, как только узнал о моем диагнозе. Как-то вечером мама пришла с работы и, зайдя в квартиру, почувствовала: что-то не то. И увидела в прихожей чужую женскую обувь. Она вошла в спальню… а там – папа… на их кровати… с другой женщиной. Мама тут же собрала вещи, взяла меня и ушла к своим родителям.

– Сколько же вам пришлось пережить! – посочувствовала я ей.

– Да. И это лишь часть, маленькая капля всего. Чего только не было в моей жизни! В основном страдания, боль и слез море. В детстве меня все дразнили, насмехались: вон, идет кривоногая параличка, кричали вслед.

– Понимаю тебя прекрасно! Сама подобное пережила. Только в Академии ко мне стали относиться, как к личности и полноценному человеку.

Помолчав немного, Алена стала делиться печальными эпизодами своего  детства:

– Помню: вышла погулять. Одна. Спускалась по лестнице, а соседка, злая и ненавистная тетка, подставила мне подножку. И я, конечно, не удержалась на таких ногах и покатилась вниз по лестнице. Все ступеньки телом пересчитала. Потом долго болела, не могла подняться с постели. Мама, узнав об этом, ворвалась к  обидчице в квартиру, схватила толстенный словарь иностранных слов и ударила ее по голове, сказав: это тебе за Алену!

Тут моя новая знакомая улыбнулась. Но улыбка была безрадостная, полная печали и горечи от пережитых унижений и издевательств.

Я искренне, всей душой переживала за эту девушку, за ее участь и страдания. Ком стоял в горле, ничего не могла сказать. Только сочувствующе покачивала головой, разделяя тем самым ее боль. Ей этого было вполне достаточно.

Алена снова заговорила:

– У бабушки с дедушкой мы с мамой жили в их домике с садом и огородом. Меня все ненавидели и издевались. Соседка, опасаясь, что хулиганы будут обрывать овощи и фрукты с ее огорода, натянула колючую проволоку по всем сторонам. Точно не помню: то ли я сама споткнулась, то ли мальчишки толкнули… но я растянулась вся на этой проволоке. Боли не почувствовала от шока, только много крови помню было, так как я поранила вены. Вот… шрамы так и остались. – Алена, оголив руку, показала мне длинные рубцы.

– Как несправедлива жизнь! – промолвила я.

– Очень. И я все больше убеждаюсь в этом. И еще давно поняла: жизнь сейчас страшная, суровая и жесткая.

– Ты права. Жить нормальному человеку опасно, – согласилась я, – слабым, душевным и стеснительным людям очень туго приходится. Таким просто не выжить: забьют, затопчут и оттеснят в самый дальний угол, чтоб не вылезал.

– Я убедилась, – задумчиво рассуждала Алена, – выжить и приспособиться к нашей жизни может только сильнейший и жестокий человек, и еще наглый.

И, помолчав, добавила:

– Как в волчьей стае… кто кого загрызет, тот и выживет.

Теперь, после такого Аленкиного вывода, я  испытывала к ней не столько жалость, сколько огромное уважение и восхищение. Подумать только! Девушка без высшего образования, получавшая знания только от мамы и проводящая большую часть времени в четырех стенах, так точно дала определение нашей современной жизни. Именно «волчья стая»! Равнодушие, жестокость, эгоизм, отсутствие сострадания – стали нормой. Страшно существовать в таком обществе.

В знак согласия я кивнула и тяжело вздохнула. Все правильно она сказала. Слова были ни к чему. Новогоднее шоу началось, и мы прервали нашу беседу.

Представление длилось почти два часа. Потом Света объявила, что основная часть закончилась и сейчас по программе дискотека. Врубили попсу. Несколько колясочников переместились в центр площадки и стали кружиться вокруг друг друга. Таким вот образом они танцевали. Позже к ним присоединились некоторые ходячие. Но большинство и не собирались принимать в танцах участие: направились к выходу со своими близкими. Фойе вмиг опустело.

Алена повернулась ко мне.

– Понравилось шоу? – улыбаясь очаровательной улыбкой, спросила она.

– Да. А тебе?

– Мне тоже.

– Скажи, твоя мама работает? – задала я очередной вопрос.

– Да. Но дома. Ведь я требую постоянного присмотра и ухода. Я помогаю ей в работе.

– Что за работа?

– Мы… шьем простыни, пододеяльники… только не пугайся… похоронные.

– А что в этом такого? – удивленно промолвила я. – Я ничуть не испугалась. И считаю: любая работа, любой честный труд заслуживает уважения. Дело не в престиже профессии. Работа юриста, уборщицы, швеи… – благородна! Ведь она приносит пользу людям. Все мы смертны. И после смерти нужны простыни и пододеяльники. Кто-то же должен их шить? Так что тебе не стоит стесняться этого.

– Ты права. Все там будем, – согласно кивнула Алена. – А у тебя есть молодой человек?

– Да, – улыбнулась я.

Эта тема – моя любимая. Я готова рассказывать всем и бесконечно о моем парне.

– Он с таким же диагнозом, как и я. Мы знакомы почти три года. Нашла его в Интернете. Живет он, к сожалению, далеко. Мы редко видимся, страдаем от этого оба. Но я постоянно благодарю судьбу за то, что она мне его подарила!

Я говорила с воодушевлением и гордостью. И так бы и продолжала хвалиться моим любимым, но стало любопытно: а есть ли у Аленушки парень? Спросив ее об этом, получила отрицательный ответ.

– Ну, это пока. Он обязательно у тебя будет! Просто время не пришло.

– Вот и я так считаю, – вновь улыбнулась Алена, – а мама постоянно цепляется ко мне: Алена, посмотри вот на этого парня, какой симпатичный, а вот тот… а вот еще… ну, обрати внимание! Что же, говорит, такое? Тебе уже девятнадцать лет, а ты все одна, без поклонника.

– Какая она внимательная и заботливая! – воскликнула я восхищенно.

– Да. Боится, что я останусь одна. Ведь она не вечная. А я ей на это отвечаю: мама, в шестнадцать лет парень у меня не появился, в восемнадцать – тоже, сейчас мне девятнадцать – его все нет. Значит, еще не время. Как Бог решит, так и будет, – заключила девушка.

– Ты веришь в Бога? – слегка удивленно спросила я.

– Да, – ответила Алена тоном, не терпящим возражений.

Мне тут же захотелось поспорить с ней на эту тему и опротестовать данное утверждение. Но, подумав, решила не высказывать своего мнения и просто промолчать. Пусть верит! Это личное дело каждого. Возможно, в этом она находит утешение и душевную гармонию.

Алена продолжала рассказывать:

– В прошлом году мы с мамой отдыхали в Сочи. Там, на дискотеке, ко мне подошел парень и сказал, что я ему очень понравилась и он хочет дружить со мной.

– Да ты что?! – обрадовалась я этому сообщению. – Ну? А ты что?

– Отказалась.

– Что так? – немного разочарованно поинтересовалась я. – Не понравился?

– Да. Не понравился.

– Он был здоровый?

– Абсолютно. Потом он начал меня преследовать. Прямо по пятам ходил. Когда кушали в столовой, я видела, что он ищет меня глазами, и пригиналась к столу, чтоб не заметил. Или пряталась за спину мамы.

Я посмотрела в окно. Смеркалось. Алена еще что-то собиралась рассказать, но к нам подошла белокурая женщина с короткой стрижкой и в очках.

– Нам пора, – тихо обратилась она к дочери.

– Это моя мама, – представила мне Алена эту женщину, хотя я сама сразу догадалась об этом.

Я поздоровалась. Мама девушки, улыбнувшись, кивнула в ответ. Алена не была похожа на свою мать. У последней были голубые глаза, внешность довольно-таки обычная. Но она излучала море положительной энергии (я почувствовала это). Улыбка не сходила с ее лица, глаза были полны радости, тепла и огромной любви к дочери.

Алена потихоньку поднялась с дивана и крепко схватила костылик. Другой рукой она опиралась на руку мамы. Мы попрощались, и они стали покидать фойе. Алена шла медленно, с трудом делая шаги непослушными, заплетающимися от паралича ножками. Рядом, подставив свое плечо, шел ее единственный близкий человек на этой земле, ее опора и смысл жизни – мама. Они были одни-одинешеньки на этом свете. Смирились со своей участью за столько лет и молча, не ропща, несли свой крест по жизни. Они терпели страдания и боль, несправедливость и тяготы судьбы и, несмотря ни на что, выжили и не озлобились. И старались находить в таком своем положении позитивы и радости. Они были счастливы, что просто есть друг у друга. Они жили и вопреки всему радовались жизни. Таких людей я по праву называю героями нашего времени.

Наталья ТЕКУТОВА, 23 года

Иловля,

Волгоградская область

 

Перейти к содержанию номера