Церковная служба включает в себя благодарственное поминовение  храмовых строителей и благоукрасителей. Поэтому в сердцах  верующих людей всегда хранится память о храмоздателях. О них молятся, благоустраиваются места их захоронения. Уже второй год я обихаживаю могилы строителей Пюхтицкого подворья в Таллине. Введенский храм подворья снесли в 1959 году по указанию правителей богоборческой власти, а вот могилы строителей, по благословению настоятельницы Пюхтицкого монастыря игуменьи Варвары, всегда содержатся в порядке.8

Главными жертвователями при строительстве этого храма были известные ревельские семейства Басаргиных и Коршуновых, надмогильные надгробия которых были восстановлены в прошлом году. А в нынешнем году обновляется надгробие на могиле губернского архитектора Николая Александровича Хераскова, одного из членов строительного комитета, созданного при возведении Пюхтицкого подворья.

Обихаживая могилу Хераскова, я часто смотрю на другое захоронение, расположенное поблизости. Там покоится прах владыки Иоанна (Алексеева), бывшего правящего архиерея Таллинской епархии, позже переведенного в город Горький (Нижний Новгород). И неизменно вспоминается, как за службой я подходил к Владыке за благословением со словами: «Да помянет Господь Бог архиерейство твое во Царствии Своем». А Владыка отвечал: «Иподиаконство твое да помянет Господь во Царствии Своем...» Ведь в 1959 году я недолгое время работал в епархиальном управлении шофером владыки Иоанна, а также у него иподиаконствовал. Эти должности столь малы, что не по чину мне судить об этом архиерее и о его действиях. Могу сказать лишь о том, что видел своими глазами. Помню, как однажды Владыка приехал в местечко Тахкуранна, расположенное за Пярну на берегу моря. Там состоялась служба по-эстонски, Владыка сказал проповедь. Когда мы подъезжали, ожидавшие нас люди стояли группами, разговаривали, кто-то даже курил...

Однако после того, как владыка Иоанн сказал свое слово и после службы пообщался с народом, все вышли его провожать и выстроились в ряд, как на параде. Конечно, никто никого не строил, все сложилось само собой – Владыка вызвал в людях глубокое уважение самой своей личностью и глубиной мыслей. Он не требовал уважения, был очень прост, деликатен в общении, даже мягок, но люди чувствовали, что общаются с человеком великодушным и благородным. Он обладал в полной мере даром слова, умением вести беседу с самыми разными людьми. Проповеди же его всегда запоминались и заставляли людей задуматься над услышанным.

Годы архиерейства владыки Иоанна в Эстонии и позднее в Горьковской епархии (1955-1966) совпали с тем периодом, когда безбожные власти во главе с Н.С.Хрущевым начали новое гонение на Церковь. Было закрыто много монастырей, храмов и духовных учебных заведений. Именно в это время был разрушен Введенский храм Пюхтицкого подворья в Таллине и само подворье.  Пюхтицкий Свято-Успенский монастырь, расположенный в Куремяэ, едва не стал «домом отдыха для работников сланцевого бассейна», то есть, проще говоря, для шахтеров. Уже была отобрана гостиница при входе в монастырь, в которой открыли сперва медицинский пункт, а потом и стационарную больницу. В министерстве здравоохранения монастырь уже числился как дом отдыха, даже было просчитано и спланировано, в каком квартале он откроется, а светские комиссии осматривали кухню, трапезные, кельи монастыря, определяли, сколько можно сразу принимать и кормить людей, где их размещать и так далее.

Для выполнения задуманного потребовалась замена правящего архиерея, ибо владыка Иоанн решительно противостоял как сносу подворья, так и каждому новому отторжению от монастыря принадлежавших ему строений. Он несколько раз ездил в Москву, и было ясно, что закрыть монастырь без шума не получится – а власти в то время боялись огласки подобных действий, поскольку хотели выглядеть прилично в глазах мировой общественности и утверждали, что у нас свобода веры. Так что такие скандалы им были вовсе ни к чему. Уничтожать Церковь старались по возможности «деликатно», чтобы духовенство не могло говорить о гонениях. Закрытие храмов готовили заранее. Например, год-полтора не разрешали направлять священника на приход, а потом говорили: поскольку служб нет, то, значит, приход уже распался. Действовали не прямо, и разные причины придумывали, потому что время было уже другое. И к устранению Владыки приступили тоже не прямо, но с тыла, со стороны его подчиненных и сослужителей.

Уже при возведении в сан епископа Таллинского и Эстонского Владыка, словно предвидя те трудности, с которыми ему предстоит столкнуться, сказал в своей речи: «Устрашает меня, недостойного во иереях, возводимого ныне на степень архиерейства, мысль о том, что жизнь пастыря, а наипаче архипастыря испытывается тысячами глаз и языков». И вот, словно во исполнение этих слов, на Владыку была написана жалоба, под которой, к сожалению, подписались многие представители духовенства нашей епархии. Не мне сейчас решать, насколько справедлива или несправедлива была эта жалоба – ведь власти интересовала вовсе не справедливость, а уничтожение обители.

Это знали и понимали все, так что дело тут не в поиске справедливости, а совсем в других вещах. Такой жалобы было достаточно, чтобы уполномоченный по делам религий мог сместить как священника, так и Владыку. По подсказке властей такие жалобы и составлялись, а теперь эти власти требовали от Церкви удаления несговорчивого епископа и назначения нового, с которым будет легче справиться, пока он еще не освоился на новом месте.

Ситуация для монастыря сложилась крайне опасная, почти безнадежная. Я знал об этом, поскольку был членом семьи протоиерея Валерия Поведского, мы жили в одной квартире, и отец Валерий делился с близкими своими опасениями. Как бывший духовник разрушенного Пюхтицкого подворья он, конечно, очень переживал за судьбу родного ему монастыря, в котором часто бывал и служил. А будучи духовником Владыки Иоанна, он знал весь драматизм внутрицерковной ситуации. Всего он, конечно, нам не говорил, но общий ход событий был известен нам постоянно.

И вот в 1961 году произошла развязка. Владыку Иоанна отправили правящим архиереем в город Горький, бывший и нынешний Нижний Новгород – это выглядело как повышение, поскольку Горьковская епархия была и больше, и древнее, чем Эстонская, и переводился он туда в сане архиепископа, но все же расставание с Таллином было для него тяжелым испытанием. Ведь он не знал, чем без него закончится борьба за Пюхтицкую обитель. Все было очень смутно и тревожно, и тревога эта ощущалась всеми.

Но безбожники рано радовались – Святейший Патриарх Алексий (Симанский) сумел сделать так, что они сами попались в свою же ловушку. Кандидатура нового епископа Таллинского и Эстонского вполне соответствовала их планам – он был очень молод и не имел еще опыта архиерейского служения, так что власти от него особого сопротивления не ожидали. Но Святейший Патриарх знал, кого он посылает спасать монастырь и храмы епархии.

Новый владыка Алексий (Ридигер) не стал явно противиться закрытию обители, но лишь попросил уполномоченного не спешить с этим делом, чтобы не пришлось ему начинать свое епископское служение с такого неприятного для всех верующих решения. И тот, успокоенный, согласился. Между тем владыка Алексий, пользуясь своим участием в работе отдела внешних церковных сношений Московской Патриархии, начал направлять в Пюхтицы делегации зарубежных церквей – они ехали одна за другой в большом количестве, и мы впервые увидели тогда представителей всех христианских конфессий, всевозможных цветов кожи. О гостеприимстве монастыря пошла добрая слава, и вскоре уже стало как бы естественным направлять сюда приехавших в Союз иностранцев. В России в то время не очень-то много было подходящих для этой цели мест, а Пюхтицкая обитель и среди них выделялась своей красотой, потому что никогда не была в руках безбожников.

Записи в книгах почетных гостей и фотографии на память быстро умножались в своем количестве, и при подобном повороте дел закрыть монастырь было уже просто немыслимо – ведь об этом тотчас узнали бы все те, кто успел побывать в этой цветущей и ухоженной – стараниями сестер – обители. Тут уж никакая ложь бы не прошла и кое-кому пришлось бы отвечать на множество острых и неприятных вопросов. Словом, обитель оставили в покое. Это была, конечно, большая победа Церкви и тех, кто Богом поставлен блюсти и хранить ее – Святейшего Патриарха Алексия I и владыки Алексия (Ридигера), епископа Таллинского и Эстонского. Конечно, глава Церкви был в курсе всех действий владыки Алексия, иначе и быть не могло. В Церкви все делается по благословению.

Сегодня, приезжая в Пюхтицкий Успенский монастырь, входя в его прекрасные храмы, которых не коснулась рука гонителей, я не могу нарадоваться, что обитель ни на день, ни на секунду не была закрыта, не была разграблена, но осталась духовным оплотом для всех верующих в Эстонии. Я знаю, о чем говорю, потому что сам видел, как закрывали и разоряли Пюхтицкое подворье в Таллине. Я был там вместе с отцом Валерием, на наших глазах подгоняли крытые брезентом машины ГАЗ-51, выносили и грузили в них иконы, прочее церковное имущество – и можно ли представить себе, что мы чувствовали в этот момент? Все описывалось, ничего нельзя было взять и хоть как-то спасти – потому что сразу было бы получено обвинение в сокрытии ценностей и сопротивлении властям. Грузовики уезжали в сторону Пирита, как потом выяснилось, – в бывшее имение братьев Орловых, там все и складировали в сараях. Даже если бы храм не разрушили, само его осквернение было бы очень трудно уврачевать, а до конца, скорее всего, и вовсе невозможно. И то, что монастырь был спасен от надругательства, – милость Божия ко всем нам.

А владыка Иоанн и в Горьком оставался верен себе. Я с радостью узнал, что за время его служения из двенадцати церквей, намеченных властями к закрытию, им удалось закрыть лишь четыре, а восемь Владыка отстоял, действуя с присущей ему энергией и не идя ни на какие уступки. В город Горький иностранцам въезд воспрещался, и действовать там можно было только одним способом – в единстве с паствой стоять стеной за свои храмы, не давать ослабить приходы, всячески поддерживать и ободрять настоятелей. Из пятидесяти храмов епархии было закрыто всего четыре – и это значило обойтись малыми потерями.

Вскоре закончилось правление Хрущева и воздвигнутые им гонения на Церковь.

…Литургия по-гречески означает «общее дело». Следовательно, и Пюхтицкий монастырь, у основания которого стоял сам святой праведный отец Иоанн Кронштадтский, – это тоже в каком-то смысле наша «Литургия», общее дело всех его строителей, благоукрасителей, насельниц, трудников, паломников. И, конечно, наш общий дом, освященный присутствием Пресвятой Богородицы. Так случилось, что я писал эти строки в самый день рождения матушки игуменьи Варвары – и если бы в результате моей попытки получилась не маленькая заметка, а большая солидная книга, то было бы логично и правильно посвятить ее теперешней хранительнице и устроительнице этой обители. Сейчас ее усилиями и молитвами идет становление Ильинского скита – это, конечно, нечто прямо противоположное событиям конца 50-х – начала 60-х годов, о которых я вспоминал выше. Быть может, когда-нибудь откроется и новое Пюхтицкое подворье в Таллине – конечно, на другом месте, поскольку старое уже застроено...

Человеку многое кажется невозможным, но для Бога возможно все.

Владимир ПЕТРОВ

Перейти к содержанию номера