Так уж случилось, что беседа эта состоялась 1 июня, в Международный день защиты детей. А предшествовали ей несколько моих встреч с детьми–сиротами и ребятами из неблагонадежных семей в приютах девочек и мальчиков, долгие невеселые размышления об их будущем. И – настоящем. Почему я не решился написать на эту тему авторскую статью, а выбрал в качестве собеседника именно эту взрослую женщину, старшего воспитателя одного из московских детских приютов? Возможно, еще и потому, чтобы разговор получился предельно честным. Есть ведь такое понятие, которое ныне не в чести, и называется оно моральным правом. Поясню свою мысль: пятьдесят четыре года назад автор этих строк появился на свет в родильном доме, носящем имя женщины, которая не только не родила ни единого ребенка, но и всю свою жизнь проповедовала идею общественного воспитания детей. В идеале, должны были появиться десятки тысяч детских домов, в которые дети были бы переданы государству для общественного воспитания при живых родителях – строителях светлого коммунистического будущего. Бог нас миловал. Что же происходит за глухими стенами этих воспитательных учреждений сегодня, в новой России?

Так вот, мне показалось, что профессиональный педагог, сама родившая пятерых детей, двух из которых ей пришлось похоронить, имеет право говорить об этом. О своей к ним любви. И боли. Ибо понятия эти неразделимы не только в языке нашем, но и в судьбе каждого из нас. Как и в непростых судьбах этих детей. А еще мне импонировало, что собеседница моя сразу же согласилась быть названной своим настоящим именем. Но я решил этого все же не делать. И не только потому, что по понятным причинам она, единственная кормилица в своей семье, после выхода статьи могла бы своей работы. Задача этой беседы виделась иной – попытаться понять проблему масштабно, а не копаться в нестроениях одного отдельно взятого детского дома, вовсе не худшего. В том-то и дело, что не худшего. 

– Совсем недавно мы с вами участвовали в мероприятии, где были мальчики и девочки из разных приютов. Они пели, плясали, показали небольшой спектакль. А после угощались за празднично накрытым для них столом. Прощаясь со мной, известный специалист в области детской психологии, доктор наук и профессор Медведева И.Я. сказала: «Как странно мы живем, какая печальная примета времени: многим детям, чтобы быть хорошо накормленными, прилично одетыми и музыкально образованными, надо оказаться вне своих семей».

– На первый взгляд, так оно и есть. Что же касается мальчиков, с которыми я работаю, могу сказать конкретно, что за плечами каждого – весьма непростая судьба. У них, и в самом деле не было бы не только никакого музыкального образования, но и регулярного четырехразового питания, и даже чистой постели. У тех девочек наверняка тоже.

– Вы работаете в детском доме, который опекает своим вниманием церковный приход. И это, на мой взгляд, существенная оговорка. В чем Вам видится главная проблема?

– Оговорка, и в самом деле, существенная, но ведь Церковь – она тоже находится не в космосе, а в конкретном государстве с его конкретными проблемами. И если даже государство ни копейки не выделяет на содержание нашего детского дома, существующего исключительно на средства попечителей, тем не менее, проверять приходят те же комиссии, что и в государственные дома. Это очень большое напряжение, потому как приходят они совершенно бесцеремонно, как к себе домой. И даже к мальчикам в спальню, а многие из них уже очень взрослые, может войти кто угодно и когда угодно, и дети об этом предупреждены. Это так сильно травмирует их, но мало кто из взрослых дает себе в этом отчет.

– Но ведь это, прошу прощения за сравнение, напоминает тюрьму.

– Очень верное сравнение. Но, к сожалению, это невозможно объяснить даже некоторым моим коллегам, которые воспринимают описанную ситуацию как данность. И похоже, что все это происходит по словам Экзюпери, который сказал как-то о том, что все взрослые были когда-то детьми, но мало кто об этом помнит. За все время у нас был только один человек, дьякон, который кожей чувствовал все эти проблемы. И только потому, что сам прошел через детский дом и стал священнослужителем – но не благодаря ему, а вопреки. Повторяю: когда к взрослым мальчикам без стука входит в спальню чужая взрослая женщина – это же дико… ну, и соответственно встречное отношение.

– И в самом деле, унижать людей можно не только оскорбляя их словом и раздавая подзатыльники.

– Конечно. Отвечая же на ваш вопрос, скажу: самая большая человеческая проблема – это вообще создание семьи. И прежде, – с кем ты ее собираешься создавать? Вот этот выбранный тобою человек – он будет отцом твоих детей? К сожалению, этот вопрос почти никогда не обдумывается, когда создается новая семья. Что только не становится предметом обсуждения! Но вот этот момент даже и в голову не приходит. Так все мы когда-то очень часто ошибались. Почему и важно слушать своих родителей. Если ты им доверяешь, конечно. И тогда вырастает следующий вопрос: а как сделать так, чтобы ребенок тебе доверял? Искушений очень много, ведь воспитывают не только родители. Кто-то очень хорошо сказал, что у человека – пока он не женат, не замужем – есть и права, и обязанности. Их примерно поровну. После заключения брака – меньше прав и больше обязанностей. После рождения ребенка остаются вообще только обязанности. Если человек к этому не готов, результаты будут такие, какие мы наблюдаем повсеместно. Люди не понимают, что обязанности – это счастье.

– Что это не гнет, не хомут…

– Да. Вот почему от компьютера дети получают такое удовольствие? Да потому, что там ничего не нужно отдавать взамен. Они только садятся и начинают получать, скачивать в больших объемах удовольствие. Знаете, есть такие участки мозга, которые отвечают за удовольствия. И в ситуации с компьютером они работают вовсю. Правда, другие участки мозга при этом атрофируются. А то, что радость можно получать через труд – это выведено сегодня за кадр, преодолевать же это потом становится все труднее и труднее. Потому они так агрессивны и не хотят возвращаться в реальность из виртуальности, в реальность, которая во сто крат лучше этого компьютера. Какие же изменения происходят в мозге, в том числе и необратимые, – этого пока реально не знает никто.

Возвращаясь к вашему вопросу, скажу, что самая большая проблема – это создание коллектива единомышленников. Вот что самое основное. Конечно, нужны деньги, нужно помещение, нужны программы, современные системы обучения, а это слабое место, в том числе и у нас, где учебный процесс просто пущен на самотек. А потому выполнение домашних заданий превращается в ад. И дети бегут от педагогов. Вообще же хочу сказать, что они еще очень лояльно к нам относятся. Они ведь очень многое от нас терпят и мало огрызаются на нас. Хотя  ленятся, потому как закреплять, по сути, нечего. Бездарно преподанный материал, естественно, не задерживается в памяти. Хулить же своих коллег мы не имеем права, мы должны уживаться с тем педагогическим коллективом, который есть. И получается ложь, получается фальшь. А на этом ничего прочного нельзя построить. Я интересовалась, но мне сказали, что детские дома со здоровой нормальной атмосферой есть. Но это не в Москве. И пусть я пока туда не доехала, уверена, что залог успеха в них – это, прежде, коллектив единомышленников, коллектив, правильно сформированный с самой своей головы. У меня же нет возможности подбирать воспитателя даже в своей группе, хотя я и работаю старшим воспитателем. Все они были набраны до меня. Мою же группу никто не брал, потому меня и поставили туда старшей. Тогда это были подростки 11–12 лет. Теперь им соответственно по 16–17, а в этом возрасте изменить, естественно, ничего нельзя. Можно, правда, построить просто добрые отношения. Что я и сделала.

– Порой в СМИ обсуждаются проблемы детей, выброшенных на улицу. Но редко – детских домов. Считается, что если ребенок оказался в детском доме, то он уже устроен. А на деле получается, что у них проблем немало, и это все серьезные взрослые проблемы, с которыми они в свое время вернутся в наше общество.

– Признаюсь, я плохо знакома с проблемами беспризорников. Правда, была как-то встреча с одним мальчиком, который побирался. Я отдала ему продукты, которые купила, оставшуюся сдачу и дала свой домашний телефон. Выяснилось, что он сбежал из какого-то подмосковного детского дома. Сказал мне тогда: «На воле лучше».

– Почему они бегут из детских домов?

– Из нашего, по счастью, не бегут. Значит, все не так безнадежно. Нормальное человеческое стремление к свободе – оно и диктует, как мне кажется, эти поступки.

– Мне не раз приходилось бывать в самых разных детских домах, а потому свидетельствую, что далеко не во всякой семье дети получают столько фруктов, имеют столько игрушек. Только вот слышишь, что все равно убегают. Туда, где грязь и вши, где их бьют и насилуют. Неужто это и есть та самая вожделенная свобода?

– Я знаю приюты, где материальные условия куда лучше наших, но бегут и оттуда.

– Один известный московский священник сказал как-то в одной из проповедей, что это случается по причине общей удобонаклонности человека ко греху, ведь бегут из детских домов, где им сытно, тепло…

– …Им не тепло. Потому, что это детский дом, а не отчий дом. Я даже пыталась говорить с ними и в шутку, и всерьез, что вот это, ребята, отчий дом для вас. Что вы вырастете, и мы будем с вами встречаться… знаете, они не очень в это верят. Потому как воспитатели постоянно меняются. Они осознают, что после их ухода отсюда, им, ребятам, уже не к кому будет вернуться. Уходит, скажем, Марья Ивановна, а на смену ей – Марья Семеновна, которую они вообще не знают. Жизнь проходит как в бешеной скачке: очень много всяких мероприятий, которые, кстати, мешают учебному процессу, и так хромающему на обе ноги. Дети чувствуют эту фальш, эту свою роль неких выставочных экземпляров, когда, скажем, нужно выступить, сплясать для спонсоров, чтобы они дали денег на их содержание. Это говорится моими коллегами детям в лицо!

– Да вы что!?

– Да-да, и я выгляжу белой вороной оттого, что пытаюсь это хоть как-то смягчить. Можно, конечно, сделать это резче, но тогда меня, простите, попросту выпрут оттуда, и я лишусь возможности возвращаться к этим детям. Такие случаи имели место, и тогда этим воспитателям – теперь бывшим – входить в этот детский дом табуировано. Причем эти опасения тоже можно понять. Ведь детский дом – это закрытая система. Детей надо оградить от всякой грязи, тем более, что у них не совсем хорошая наследственность. И потому здесь я не могу решать за директора, за администрацию (простите за такие холодные слова, но их постоянно слышат и дети, а вы – «дом»!) Кстати, как вообще этим нашим детям общаться? Пускать всех сюда каждый день – это нереально. Только на праздник, только с разрешения директора может прийти какой-то опекун или, скажем, друг из музыкальной школы. Все это очень эпизодично, все под жестким контролем, и, конечно, дети это очень чувствуют. И, общаясь со сверстниками, они не могут не сознавать, что у тех совсем иная жизнь. Телевизор у нас отключен вообще, даже новости под запретом.

– А детские мультфильмы?

– Это есть на кассетах, но в строго определенное в неделе время. Ведь фильмы – это сильный эмоциональный заряд, а им так не хватает этих эмоций, у них серьезный эмоциональный голод. Замотанные воспитатели не могут им дать чего-то другого. Выйти за пределы дома – очень сложно, ведь женщина-воспитательница с шестью-семью подростками – тоже проблема. На самом деле, проблем так много, что обо всех и не расскажешь. Своего ребенка после праздника я могу даже в школу не повести, здесь же я не имею такого права. Они зажаты в жесткие рамки. Только вслушайтесь, уходя из детского дома после работы, я говорю ребятам: «Я пошла домой». А где тогда остались они? Я уже не говорю о таких бестактностях, которые закатывают некоторые воспитательницы, говоря им: «Вы мне так надоели, я устала от вас, я к маме хочу!» А им – кого хотеть? Это говорится детям-сиротам, что вот я с вами здесь умоталась… а они, это совсем маленькие, они за нее цепляются, шутят: нет, мы вас не отпустим. А она им: нет, я поеду к себе домой! Вот с чего надо начинать! Чтобы такие люди не проникали сюда, а заодно вести с педагогами беседы, потому что далеко не все такие, в принципе, просто надо их учить, надо ставить в ситуацию: а как бы вы поступили на месте этих детей? Вот мы приезжаем на дачу, а взрослые пятидесятилетние тетки при них плачут, – потому как их, теток, видите ли, от семьи оторвали. Натурально плачут! А этим детям что прикажете делать?

– То есть дети видят, что их не любят? 

– Увы. А все потому, что коллектива попросту нет. Каждый приехал сам по себе: это воспитатель средней группы, этот – старшей. Это хозяйственник, это повар, – каждый сам по себе. А дети покрываются такой коростой, эдакой защитой. Помню, меня больно кольнуло, когда девушка, которая работала в моей группе, перешла в другую, а их передали мне. Так вот они сразу уселись ко мне лицом, а к ней спиной. Словно ее уже нет вовсе. И это так резануло меня тогда! А для них это – жизнь, они не могут на все реагировать так живо. Они не могут себе этого позволить! Мало того, что все они помнят свою «ту» жизнь, где они свободно гуляли маленькими мальчишками 6–7–8-летними, а вот 15-летними они не имеют права выйти за ограду. Так они еще не выходят. Значит, все еще не так плохо, что-то их еще здесь держит.

– А как они воспринимают свое будущее?

– В будущее они смотрят со страхом.

– Такой неожиданный, может, вопрос: а друг друга они любят?

– Нет. Сейчас я читаю книгу, написанную одним православным человеком, которая называется «Как пережить расставание». Она о разных формах расставания близких людей, в том числе и о любви. Так я впервые прочла о том, что любовь – это даже не чувство, а состояние воли, зрелой воли. Это вообще способность именно взрослого человека. То, что у ребенка принято считать любовью, – нечто иное. Боюсь, что многие из них так и не станут взрослыми в этом смысле, а останутся в этом детском эгоизме. И многие люди, они ведь любят, что называется, для себя. Правда, это уже отдельная тема. Так вот в этой книге есть очень хорошие слова о том, что если человек любит кого-то, то он позволит ему уйти, если тот так решил. Именно уважая его свободу.

– Они привязаны друг к другу?

– Нет. В основном это возникает спонтанно и в вынужденных, что ли, ситуациях. Ведь они принуждены находиться рядом с тем или иным человеком. Конечно, от этого можно устать. Я не вижу залога того, что в будущем они будут общаться между собой, хотя и пытаюсь эту ситуацию как-то переломать. Но все это протекает подспудно, и с ними говорить об этом напрямую не нужно – это будет их еще больше ранить. А потом, они могут вообще не понять, – о чем это разговор. Все они мечтают отсюда выйти, но не знают куда.

–  Все они уходят от вас в 18 лет. Так куда же?

– Некоторые уходят в суворовское училище. За все время только один мальчик получил квартиру. И он, конечно, мечтает поскорее переехать, хотя и не представляет себе, – а что будет дальше? Проблем, как я вам уже говорила, великое множество, а потому и жизненно необходим коллектив единомышленников, и чтобы человек, стоящий во главе его, был безусловным авторитетом. На берегу надо договариваться о том, как будем плыть, чтобы потом уже не мучить детей. Знаете, по натуре я неисправимый оптимист, а потому верю, что в детском доме можно создать столько тепла и убедить ребят и показать им, что любить их можно независимо от того, из какой грязи вынут каждый из них. И что и в счастливых семьях бывают трагедии, беды и потери, да все что угодно.

– Для них счастливая семья – любая, взятая наугад, за пределами их детского дома?

– К сожалению, да. Они ведь прекрасно понимают, что если даже ты очень хороший человек, все равно, по большому счету, ничего для них сделать не можешь, у тебя попросту полномочий таких нет. Есть хороший фильм, который я хотела бы им показать среди недели, но даже этого нельзя сделать. Потому что фильм положен только в конце недели.  Разве так я общаюсь с собственным ребенком? Нет, конечно. Я понимаю, что нельзя тут уравнивать, – свой ребенок и есть свой. Тут иная мера ответственности. Ведь здесь я – ушла и ушла. Ввела, скажем, свои какие-то правила. А потом взяла и ушла. А дети-то остались.

– Выходит, они обречены на нелюбовь?

– Нет, почему же. Просто все здесь происходит спонтанно. И даже сама директор пришла, когда уже был коллектив – очень разный, я бы даже сказала разношерстный, который создавался до нее, без ее участия. Помню, возникло непреодолимое желание, просто необходимость обменяться мнениями. Когда же это случилось, ясно поняла, что с большей частью этого коллектива я просто не смогу договориться: у них другие взгляды на те же самые проблемы. Мы, педагоги, одними и теми же словами называем разные вещи.

– Наверняка, кому-то из них покажется, что вы многое усложняете. И вообще, скажут, надо жить проще: детей кормят, обувают, одевают, худо-бедно обучают. Чего ж еще надо?

– Это действительно так. Знаете, доходит до того, что одна группа не любит другую. А знаете почему? Да потому, что та воспитательница очень опекает своих, а потому дети из другой группы чувствуют себя обделенными. Но в то же время, они ни за что не захотят ту самую воспитательницу к себе в группу. Такая вот противоречивость.

– И что же тогда есть идеальный детский дом?

– Тот, во главе которого стоит талантливый человек, а не бывший партийный или комсомольский функционер.

– Талантливый в чем?

– В педагогике.

– Но это во все времена штучный товар. Их всегда мало.

– Помните, был такой замечательный педагог Шаталов, о котором когда-то так много писали? Он брал заведомо слабый класс, от которого все отказались по той причине, что этот класс «тупой» и его нельзя обучить математике. У него же они расцветали, становились замечательными учениками. Чем все окончилось? Да тем, что он попросту не преподает в Москве. Понятно почему? Диски, правда, продаются, можно купить и посмотреть. Так вот если во главе детского дома станет человек такого плана, то он не будет выдавливать других талантливых людей, а станет только привлекать их. Кроме того, у него будет школа, направление. Это обязательно, он должен кого-то обучать. Приведу пример. Дети мои ходили в православный детский садик, и батюшка занимался не только с детьми, но и со всем взрослым персоналом в течение двух часов по субботам. Они там читали толкование на Евангелие, задавали, конечно, свои вопросы. И это правильно, потому как если вы не знаете Евангелия, что настоящего можно дать детям? И если поначалу новые сотрудницы, те же нянечки, воспринимали эту «нагрузку» со скрипом, то потом просто бежали на субботние занятия. Таким образом, сложился коллектив, хороший, настоящий.

– Христос, как и всегда, всех объединяет. А в чем выражается православность вашего детского дома?

– Дети ходят по благословению в храм, где раз в две недели исповедуются и причащаются.

 

– А есть священник, который опекал бы их постоянно?

– Он, к сожалению, приходит только раз в две недели. Молебен служит через пятницу, проводит краткие беседы. Увы, у батюшки тоже немного времени…

– В чем еще выражается православность между этими двумя неделями, в перерывах между храмом и молебнами?

– Это совместная утренняя и вечерняя молитвы, молитва перед вкушением пищи. Это очень важно: у меня ощущение, что, если разрешить им не молиться, это угаснет за один день.

– Практически во всех системах коллективного воспитания много места уделяется труду. Как с этим обстоит дело у будущих мужчин? Ведь лишение возможности заниматься трудом – это один из древних видов наказания. Есть ли в их жизни труд, но не как акция (скажем, разгрузить машину), а как процесс с элементами творчества? Да то же садоводство.

– К сожалению, нет. Увы, но труд пока только, как вы выразились, акция, потому как преподаватели-мужчины не идут на эти жалкие зарплаты. Впрочем, вы сами хорошо живописали эту острую проблему в предыдущем номере вашего журнала в статье «Мужское начало». А ведь у ребят как раз тот подростковый возраст, когда трудно загнать  за парту и большая физиологическая потребность в мышечной деятельности. Вместо этого целый день мы загоняем их делать уроки.

– Но так можно вообще возненавидеть эти самые уроки?!

– Что они и делают. Вообще, очень много лишней беготни, суеты. Такая вот имитация активности. А хочется, чтобы меньше, да лучше.

– А как обстоят дела со спортом, с физической культурой?

– Посудите сами, вот есть велосипеды, но почему-то не у всех. Какая-то странная система поощрения, на мой взгляд. Скажем, подарили младшекласснику велосипед за хорошую учебу, а он его потом раскурочил. Причем мне лично понятно почему, ведь у него на душе такое… а потом он вырос, это, по сути, совсем другой человек. Мало ли, кто в детстве что раскурочил или разбил, чтобы мы, родители, постоянно напоминали об этом взрослому своему ребенку? Конечно же нет. Вот ему и приходится выпрашивать у товарищей. Те, естественно, не дают, потому как самим охота покататься. И потом, если он его нечаянно сломает? Опять проблема. Потому и не дают. Просто велосипеды должны быть у всех, чтобы не вносить в отношения детей, и без того непростые, еще и эту головную боль. Некоторые, правда, ходят в секции. Физической же культуры и спорта, как такового, в стенах дома нет.

– А как происходит их общение с миром девочек?

 – У нас практически никак, к сожалению, хотя они очень этого хотят, но стесняются говорить об этом. К слову, им не только общения с девочками не хватает, но и с мальчиками. Но девочки – это, конечно, особая тема. Они соприкасаются с ними в музыкальной школе, но отношений, которые должны бы быть между мальчиками и девочками, их попросту нет.

– Это что, пуританство?

– Нет.

– Или это та область, показатели по которой не будет проверять ни одна комиссия, а потому ею вообще нет смысла заниматься?

– Совершенно верно. Более точно и не скажешь. Хотя, когда приходила моя дочь и гоняла с ними в футбол, они были безумны рады (она работала у нас несколько месяцев уборщицей). И мальчики были безумно счастливы, что моя Верка забила им два гола! Это не секция, а так, между собой. Хотя есть мальчики, которые в футбол играть не хотят. Многое, опять же, упирается в средства: надо оборудовать площадки, купить инвентарь, форму… но самое главное – нужны люди, которым бы все это было нужно, которые жили бы этим по-настоящему. Ведь если мы пять дней в неделю по восемь часов находимся на работе, – это же целая жизнь! Мы здесь фактически больше, чем дома. И если нет уюта, нет очень важного – тепла…

– Тепла в чем?

– В том числе и в отношениях между нами, преподавателями. Когда на педсовете говорят подолгу (по пять с половиной часов!?) о том, что вот никто из детей ни с кем не дружит… я даже не стала указывать на то, что прежде надо нам, воспитателям, научиться дружить между собой. Мы сами ни разу не были друг у друга в гостях. И такие же отношения, соответственно, и у них, – это же отражение нас самих. А потому они очень рады, когда кто-то из преподавателей идет с ними, что называется, на неформальный контакт. Я не могу не видеть, как они наблюдают за тем, как мы, преподаватели, общаемся между собой. Слушают внимательно, даже когда я с кем-то говорю по телефону. Им интересно, как там, в том, в нашем с вами мире? Удивительно, но они многое нам прощают. Вообще они добрее нас, добрее и умнее. В этом можно убедиться, когда кто-то из взрослых что-то бестактное им говорит, а ребенок милостиво молчит, хотя мог бы и огрызнуться. И в такие моменты ясно понимаешь, насколько они добрее и даже великодушнее нас. И тогда я просто не знаю, куда деваться… в том числе и от стыда. Ведь остановить коллегу, сделать ему замечание на глазах детей я не могу. Все понимаю, ребенок тоже все понимает. И тогда я готова провалиться сквозь землю. Вот что значит на деле отсутствие коллектива единомышленников, которые между собой еще и друзья…

– Как в хорошей семье…

– Совершенно верно. Нужна настоящая семья. Вот почему мой любимый педагог – Василий Иванович Сухомлинский, который умел работать еще и с родителями.

– Знаете, директор одной московской школы, где мне довелось заниматься с детьми, вообще ввела такое понятие, как родительский университет, куда приглашала интересных людей, а те делились своим опытом, рассказывали много интересного, помогали им становиться достойными родителями своих чад. И объединяли их тем самым в некую семью. Надо ведь как-то сообща поднимать планку самих родителей, а потом уже требовать что-то с детей.  Если б вы видели, как это интересно!

– Замечательная идея! А вы знаете, что у нас руководство может преспокойно ругать педагога в присутствии детей? Им и в голову не приходит, что это просто недопустимо! Как потом ребенок должен с этим взрослым общаться? Которого только что при нем выбранили за то, что, простите за подробность, туфель воспитанника лежит не так. Потому как главное – порядок, ибо в любой момент может прийти комиссия. 

                   

– А вы можете реализовать свою любовь к ним стопроцентно?

– Нет. И это проходит рефреном по всей нашей с ними жизни. Это табуировано самой системой. Потому я и сказала им как-то: «Потерпите, ребята, встретимся на свободе!».

* * *

Такой получилась наша беседа в первый летний день календаря. Собеседница моя – человек трезвомыслящий и практичный, а потому не только мечтает о хорошем детском доме, но и начала предпринимать самые первые шаги для его устроения. Прекрасно отдавая себе отчет в том, сколько сил это потребует от нее и  от той команды единомышленников, которую ей предстоит подобрать. А потому, если вам созвучны эти планы, если вас тронули ее слова,  эти непростые судьбы простых на вид мальчишек, отзовитесь, напишите на наш сайт pereprava.org, а мы постараемся соединить вас с нашей собеседницей. Дети ждут нашей с вами помощи. Нашего неравнодушия.

Интервью взял

Василий ИРЗАБЕКОВ

 

Перейти к содержанию номера