Эта непростая справедливость

Если спросить кого-ли­бо из наших православных о таком предмете, как соци­альная справедливость, то часто на губах появляется презрительная улыбка, а наи­более начитанные вам при­ведут слова Исаака Сирина: «Не называй Бога справедли­вым, ибо если Бог справед­лив, то я погиб» - мол, если бы Бог судил не по любви, а по всей справедливости, то, как сказал Псалмопевец, «не оправдится пред Тобою всяк живый». А кое-кто из батю­шек вам популярно разъяс­нит, что жажда социальной справедливости - это не что иное, как зависть шарико­вых к состоятельным людям, чувство постыдное, которого христианин должен чураться. Думается, что такое отноше­ние к социальной справедли­вости как раз нельзя назвать справедливым, и нам, хри­стианам, необходимо более вдумчиво отнестись к этому понятию.

Но сначала поточнее обри­суем предмет разговора. Ещё в Древнем Риме была сфор­мулирована общая формула справедливости: suum cuique (каждому своё, каждому по заслугам). Этот принцип ох­ватывает не только сферу судопроизводства, но и гро­мадное количество иных си­туаций, когда «каждому по за­слугам» особенно актуально. Это ситуации распределения ограниченного количества благ. Сплошь и рядом, еже­часно мы решаем эту задачу или кто-то решает её относи­тельно нас. Собственно, suum cuique в такого рода случаях и есть социальная справед­ливость. Слово «социальная» тут очень кстати. Ибо всегда налицо «круг распределе­ния» - некое общество. Оно может быть локальным (ска­жем, фирма) или глобальным (страна), но вне общества задача распределения благ становится бессмысленной. Общественный характер со­циальной справедливости подчёркивает и то, что в это понятие часто включают не­кий минимум поддержки каждого - иначе говоря, это социальная гарантия того, что общество никого не оста­вит на произвол судьбы.

Несмотря на, казалось бы, прозрачный смысл сло­ва «справедливость», само понятие оказалось ох каким непростым. Нет ясности ни в вопросе о нормах соци­альной справедливости, ни в сущностном смысле этого понятия, ни в условиях его реализации. К тому же работ, посвящённых его философ­ско-религиозному анализу, на удивление мало. Но раз­бираться надо. Не пытаясь объять необъятное, мы со­средоточимся на обсуждении следующих существенных для православного сознания вопросов.

От Бога ли социальная справедливость? Или она есть человеческое установле­ние? Это главный богослов­ский вопрос, от которого за­висит наше отношение к это­му феномену.

Справедливость и любовь. Как соотносятся эти понятия? Является ли справедливость совершенно отличной от люб­ви силой? Или между ними есть связь? А может быть, это в сущности одно и то же?

Почему для людей столь важна социальная справедли­вость? Хорошо известно, что люди много говорят о спра­ведливости, считают необхо­димым соблюдение её. Почти все (хотя понятие о справед­ливости у каждого своё). Так в чём же дело?

Наконец, возможно ли об­щество социальной справед­ливости? Причём не в теории и принципе, а в реальности, у нас на грешной земле, в усло­виях падшести нашего мира?

«С небес или от человеков?»

«От человеков» - скажут многие относительно соци­альной справедливости. И будут неправы. Ибо Писание недвусмысленно говорит о её Божественном источнике.

В Ветхом Завете повеству­ется, как Господь даёт еврей­скому народу Закон, кото­рый можно характеризовать одним словом - справедли­вость. «Субботний год» (каж­дый седьмой год) предписы­вал не засевать поля (всё, что на них вырастало, отдавалось животным и нищим), про­щать долги и отпускать рабов на волю. «Юбилейный год» (каждый пятидесятый) пред­полагал помимо всего этого безвозмездное возвращение земли прежнему владельцу, даже если прежде она была у него куплена. Эти законы не позволяли скапливаться в одних руках большим де­нежным и земельным вла­дениям. Закон также обязы­вал заплатить наёмнику «до захода солнца», предлагал справедливые нормы про­тив воровства и причинения хозяйственного ущерба. Ро­стовщичество по отношению к евреям полностью запреща­лось. Вводилась система пла­ты левитам, исключавшая их бедность, но не позволявшая неограниченно наживаться.

То же самое говорят и тек­сты, например: «Ты уготовал еси правоты; суд и правду во Иакове Ты сотворил еси» (Пс., 98:4). В синодальном перево­де: «Ты утвердил справедли­вость; суд и правду Ты совер­шил в Иакове».

Тут намечен мостик и к Новому Завету: словами «правота», «правый», «прав­да» усеяна Псалтирь, а они выражают одновременно и Божию справедливость, и Бо-жию правду - ту самую, кото­рую Евангелие велит искать прежде всего. «Блаженны алчущие и жаждущие прав­ды» (Мф., 5:6). «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное» (Мф., 5:10). Правда Божия - вот на чём стоит справедливость и в Ветхом, и в Новом Заветах. И Сам Спаситель Своими уста­ми с огромной силой утверж­дает социальную справедли­вость:

«блаженны нищие...» (Лк., 6:20);

«...горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утеше­ние» (Лк., 6:24).

Заметим, что в наших тек­стах Евангелия от Луки стоит «блаженны нищие духом», как в Евангелии от Матфея. Но дело в том, что в тексте Луки «духом» появилось только где-то в VIII веке. Так что все Святые Отцы читали Еванге­лие от Луки без «духом», что и обосновывало их социальный пафос.

Господь настолько заин­тересован в осуществлении социальной справедливо­сти, что готов её недостаток в земной жизни восполнить на Небесах. Воздаяние спра­ведливости на Небе - тема в Евангелии неоднократная.

Яркий пример - притча о бо­гаче и Лазаре (Лк.Д6:19-31). Там бедняк Лазарь в струпьях лежал у ворот пирующего бо­гача, но в другой жизни он утешается на лоне Авраамо-вом; богач же мучается в аду. Апостол Иаков вторит Еван­гелию: «Вы роскошествовали на земле и наслаждались; на­питали сердца ваши, как-бы на день заклания» (Иак., 5:5). Итак, Сам Господь оправ­дывает социальную справед­ливость и требует её установ­ления. И потому христианин должен бороться против её попрания, причём в этом, грешном и падшем, мире. И скептические ухмылки по по­воду социальной справедли­вости совершенно неумест­ны. А уж неумение отличить праведную жажду справед­ливости от греха зависти (который присущ людям, как раз справедливости не при­знающим) совсем не красит пастыря.

Справедливость и любовь

Ветхий Завет - это не только конкретные нормы социальной справедливости. Он даёт удивительно точное объяснение её моральной сущности. Вот оно: «...люби ближнего твоего, как самого себя» (Лев.,19:18). И действи­тельно, суть справедливости в том, что в вопросах распре­деления каждый получает по заслугам, невзирая на лица. И в этом смысле я ничем не выделен из других людей. Следовательно, принимая со­циальную справедливость за норму своей жизни, я тем са­мым утверждаю, что к себе я отношусь точно так же, как и ко всем остальным - не лучше и не хуже. Или иначе: люблю остальных так же, как себя.

Конечно, это не опреде­ление общества социальной справедливости, а лишь ха­рактеристика справедливого человека. Причём заметим, что человека отнюдь не святого - в нём любовь к ближ­нему уравновешивается лю­бовью к себе (т.е. эгоизмом). Но этот критерий позволяет ясно осознать, что социаль­ная справедливость невоз­можна без определённого уровня любви среди членов общества.

Любовь и эгоизм - две важ­нейшие моральные силы, по­стоянно появляющиеся в вет­хозаветном повествовании. Можно даже представить, что в Ветхом Завете все события, люди, установления и даже народы как бы нанизаны на установленную Богом мо­ральную ось. Вверху - Божия святость, любовь и правда, внизу - сатанинский эгоизм и ложь. Всякая душа челове­ческая (установление, народ) занимает на моральной оси определённое положение -если любовь в ней превали­рует, то она находится бли­же к Богу, если преобладает эгоизм - то ближе к сатане. Разумеется, есть и «нулевая точка», где имеет место пари­тет любви и эгоизма, где че­ловек любит себя так же, как и другого... Казалось бы, ура! вот она, справедливость! Но не станем трубить в фанфа­ры - это лишь точка на шкале, но не сама справедливость. Точка очень важная, ибо она даёт нам некий мысленный ориентир, определяет «нор­мативную» справедливость, но всю специфику понятия она не раскрывает. Поэтому пойдём дальше.

Посмотрим внимательнее, как относится к справедливо­сти Новый Завет. С одной сто­роны, Спаситель подтвержда­ет ветхозаветный критерий: «...люби ближнего твоего, как самого себя» (Мф., 19:19). И тут, в контексте эпизода с богатым юношей, становится ясен ответ на вопрос: «когда человек будет отдавать ближ­нему столько, сколько полу­чать?» - когда будет любить ближнего, как самого себя.

Но, с другой стороны, за­метно, что Евангелие как бы уклоняется от обсуждения темы справедливости. Пафос проповеди Христа в том, что Он принёс благую весть, что приблизилось Его Царство, Царство Любви. Он даёт бла­годать, позволяющую стать любящим, а значит - войти в Царство. Что же касается справедливости, то Христос, как кажется, уходит от её ис­полнения. Вот эпизод (Лк., 12:13-15), где два брата про­сят Христа разделить между ними наследство. Разумеет­ся, разделить справедливо -ведь о Нём фарисеи говорят: «Учитель! мы знаем, что Ты справедлив...» (Мф., 22:16). Но Христос делящим наслед­ство отвечает: «кто поставил меня делить и судить вас?». Этим Он как бы говорит: «Вы стремитесь к справедливому разделу имущества, Я же хочу от вас любви». А вот ещё: «больший из Вас да будет всем слуга». Снова справедливость парадоксально отрицается: больший не должен получить за свои заслуги больше, а на­оборот, послужить всем. Или притча о работниках в вино­граднике: по динарию полу­чили все - и работавшие с раннего утра, и пришедшие с одиннадцатого часа - вопре­ки, казалось бы, очевидной справедливости.

Так в чём же дело? А в том, что справедливость вовсе не является христианским иде­алом. Ибо Христом провоз­глашён куда более высокий принцип. Это любовь. Ново­заветным идеалом является чистая любовь, любовь как жертва, как полное отдание всех своих сил на благо дру­гому. К такому идеалу долж­ны восходить христиане. Но отправной точкой этого вос­хождения к совершенству яв­ляется справедливость. Ниже «нормативной» справедливо­сти по нравственной оси хри­стианин опуститься не имеет права - тогда он уже вне хри­стианства, в области эгоизма.

И идеал общества, пред­лагаемого Христом, - общество любви. Все его много­различные степени и состо­яния находятся в зоне люб­ви. Именно его, общество любви, и создали апостолы в Иерусалимской общине. О, это общество было намного выше всего существовавшего до сих пор, в том числе - всех чаяний о справедливом со­циуме. «Это было ангельское общество», - говорит о нём святитель Иоанн Златоуст. Причём нравственная высо­та его была настолько зна­чительна, что по сравнению с ним расхожие понятия о справедливости оказались грубой профанацией. Случай с Ананией и Сапфирой это подтверждает. Эта чета вряд ли была гнездом закончен­ного эгоизма. Нет, они, увле­чённые всеобщим порывом, тоже сначала решили продать всё и деньги принести к но­гам апостолов. Но, видимо, чуть позже «здравый смысл» возобладал, и они решили часть денег оставить себе, на всякий случай. Собственно, а почему нет - так будет где-то даже по-земному справедли­во: часть общине, часть себе. Они рассуждали по обычным законам падшего, безлюбов­ного общества. Но оказалось, что их поступок совершенно несовместим с новым обще­ством Христовой любви. Что и повлекло столь печальный финал.

Являя нам Иерусалимскую общину, Новый Завет завер­шает библейскую классифи­кацию обществ. А именно - человечеству предоставле­ны три социальные альтер­нативы: «общество эгоизма», «общество справедливости» и «общество любви». В пер­вом - обществе эгоизма -жило и ранее, и живёт сей­час большинство населения. Люди в этом обществе эгои­стичны, и быть такими их за­ставляют законы этого социу­ма. Это общество под властью мамоны, под маской кото­рого скрывается сам сатана. Новый Завет провозглашает общество любви - высший тип общества, в котором все, сознательно и по любви, слу­жат друг другу. Это «заповедь новая», ибо в рамках закона достичь её невозможно - она есть плод благодати, которую даёт Христос любящим Его. А границей между этими двумя противоположностями слу­жит общество социальной справедливости, реализовать которое требует от нас Го­сподь.

Относительная справедливость

Случай Иерусалимской общины даёт нам и другой урок. Оказалось, что некото­рые вдовицы «пренебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей» (Деян., 6:1). И апостолы, поставив семь диаконов, восстановили спра­ведливость. Да, именно так: в царстве любви они восста­навливают справедливость, ибо считают введённый ими строй общей собственности справедливым - для христи­ан, разумеется. Это означает, что кроме абсолютной спра­ведливости, о которой мы говорили до сих пор, есть ещё относительная справедли­вость. Суть в том, что в социу­ме, даже далеко отстоящем от «точки справедливости», всё равно вырабатываются свои, локальные нормы справедли­вости. Кстати, Новый Завет очень тонко учитывает этот случай, говоря: «И как хоти­те, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (Лк., 6:31). Иначе го­воря, «точка справедливости» показывает уровень «нор­мативной» справедливости (уровень, надо сказать, весь­ма высокий), но справедли­вость может иметь место и на другом уровне нравственно­сти - выше или ниже.

Есть высшая справед­ливость в высочайшем из обществ - Иерусалимской общине («и разделяли всем, смотря по нужде каждого»).

Есть своя справедливость и в бандитской шайке («ты зашухерила всю нашу малину, и за это пулю получай»). Но насколько разительно от­личаются друг от друга эти справедливости! Относи­тельная справедливость объ­ективна, но она зависит от господствующих в обществе социально-экономических отношений, а те, в свою оче­редь, - от уровня любви. Мо­дели же распределения, как известно, разные: «по силе», «по капиталу», «по труду». Потому и в соответствующих обществах - криминальном, капиталистическом и социа­листическом - будут разные социальные справедливости. Так, для капиталистическо­го общества «справедливо», если собственник получает больше рабочего, если круп­ная фирма съедает мелкую, если банкир вообще дела­ет деньги из воздуха, и если страна, печатая зелёные фан­тики, получает за них реальную продукцию. Отклонения от этих норм в сторону кри­минала считаются нечестны­ми и запрещены законом. А отклонения в сторону социа­лизма вызывают у носителей капиталистической «спра­ведливости» тихую ярость и неуёмное желание всеми правдами и неправдами та­кие «аномалии» ликвидиро­вать (недавний пример - Ли­вия). Заметим, что и спра­ведливость Ветхого Завета всё же ниже «нормативной». Это видно хотя бы из жесто­кой нормы «око за око, зуб за зуб» или из известного факта двойной морали: для «своих», для евреев, - одно, а для чу­жих - другое. Подтверждает это и апостол Павел: «...закон ничего не довел до совершен­ства...» (Евр., 7:19).

Примеры разных справедливостей можно множить и множить. Но и из приве­дённого ясно, что справед­ливость, будучи феноменом социальным, в форме относительной справедливости возникает в любом обще­стве. Более того, оказывает­ся, что чувство справедливо­сти - чувство глубочайшее, сродни совести, чувство, уко­ренённое в каждой душе, за­ложенное туда Самим Богом, чувство, ответственное за социальную жизнь человека. И именно поэтому справед­ливость столь важна для лю­дей. Хотя они трактуют его по-разному, но сама необхо­димость соблюдения спра­ведливости для большинства очевидна. И это нисколько не удивительно. Ещё Аристо­тель определял человека как «существо общественное», и, несмотря на всю личностную направленность христиан­ства, отменить это определе­ние невозможно - человек и личность, и часть общества, и вне общества он как человек сформироваться не может. Вот чувство справедливости и формирует человека обще­ственного, определяя тем самым физиономию общества.

Более того, оказывает­ся, что относительная спра­ведливость является мерой любви в обществе. Заряд любви как бы материали­зуется в соответствующих нормах социальной спра­ведливости. Какова любовь, такова и справедливость и наоборот. И если справед­ливости нет (точнее, отно­сительная справедливость на низком уровне), то разго­воры о любви носят оттенок демагогии - она в обществе отсутствует. Разумеется, лю­бовь совсем исчезнуть не мо­жет, но тогда она умаляется, уходит в чисто личные кон­такты, не выходя на уровень социальных отношений.

Наконец, относительная справедливость позволя­ет нам точнее сформулиро­вать критерий стабильности общества. Если в обществе сформировалось большин­ство, которое поддерживает существующую в обществе справедливость (пусть она даже далека от «норматив­ной»), то общество будет стабильным. Например, уже многие десятилетия наши фи­лософы ждут распада запад­ного капитализма, а он всё живёт и живёт. Стабильность капитализма обусловлена су­ществованием столь мощной и ненарочито действующей системы промывания мозгов, что большинство (и богатых, и бедных) - за справедли­вость по формуле «богатый и сильный побеждает». Консен­сус относительно своей спра­ведливости налицо, и потому никакие попытки «революци­онизировать» современный Запад никогда не приводили к сколь-нибудь серьёзному результату.

И наоборот, если в обще­стве нет согласия, если имеет место разделение на группы (классы), которые по-разному понимают социальную спра­ведливость, то общество об­речено на нестабильность -конфликты, перевороты, революции, взрывы массовых беспорядков и прочее. Такова наша Россия. У русских всег­да было обострённое чувство справедливости, причём на высоком, почти «норматив­ном» уровне. Но далеко не у всех. Наш иерархический со­словный строй как на верши­не властной/имущественной пирамиды, так и внизу её ча­сто рождал людей другой, бо­лее низкой справедливости. Когда справедливости верхов и низов были сцеплены - дво­ряне служили, крепостные работали на дворян, свобод­ные несли «тягло», - всё ещё держалось. Но после указа Петра III о вольности дво­рянства несправедливость системы стала для низов не­приемлемой, что и вызвало революционное движение. Предпочесть справедливость не только сытости, но даже стабильности - наша черта. Увы, сейчас она уходит, что является признаком вырож­дения.

Индивидуалисты и коллективисты

Теперь обсудим наиболее трудный вопрос: реализации общества социальной спра­ведливости. Но сначала надо уточнить постановку задачи. О какой справедливости тут идёт речь - абсолютной или относительной? В первую очередь о первой: имеется в виду справедливость на «нор­мативном» уровне или близ­ком ему. Но и относительный момент тут присутствует: та­кое общество должно быть стабильным. Итак, возможно ли сочетание обеих свойств в таком большом обществе, как, например, Россия? Обо­снованно ответить на этот вопрос с ходу нельзя - нужно начать издалека.

Как понять, насколько че­ловек может продвинуться в осуществлении социальной справедливости? Социальная психология давно и прочно выявила два типа личностей -индивидуалистов и коллекти­вистов.

Коллективист видит в обществе, к которому он принадлежит, как бы свою большую семью. Он ценит и уважает установления этого общества, подчиняется им не за страх, а за совесть. Коллек­тивист работает на общество, старается принести ему поль­зу. И в то же время он ждёт, что общество его не оставит в беде, поддержит, даст ему средства для достойного су­ществования.

Индивидуалист, разуме­ется, тоже понимает, что вне общества он жить не может. Но он прежде всего уповает на свои собственные силы. Для него общество - лишь некая среда, к которой он относится потребительски: как можно больше получить, как можно меньше отдав. И главное, чтобы общество не навязывало ему свои законы, свою мораль. Индивидуалист выше всего ставит свою соб­ственную личность, считая, что, чем меньше общество будет ограничивать его, тем лучше.

Тут сразу следует развеять одно недоразумение. Иногда говорят, что коллектив унич­тожает личность. Отнюдь. И коллективисты, и индивиду­алисты - полноценные лич­ности. Только индивидуалист признаёт свою личность вер­ховной ценностью и всё под­чиняет её существованию. Коллективист же смиряет себя, сознательно подчиняя свою волю коллективу.

Чтобы лучше понять это разделение, сопоставим тер­мины «индивидуалист» и «коллективист» с другой па­рой терминов: «альтруист» и «эгоист» (думается, что объяснять их не нужно; за­метим только, что христиан­ство призывает людей быть альтруистами, ибо христи­анство - это следование Спа­сителю, Который возлюбил людей до смерти крестной, а в эгоизме видит причину всех грехов человеческих). Каза­лось бы, эти пары имеют со­вершенно разный смысл. Но, всматриваясь внимательнее, мы увидим, что связь имеет­ся, и существенная: коллекти­вист - очень часто альтруист, а индивидуалист - по боль­шей части эгоист. И действи­тельно, коллективист, уважая общество, любит и уважает составляющих его людей. Индивидуалист же отрицает общество, поскольку любит только себя. Утверждать, что так бывает всегда, было бы неверно. Известен особый тип людей, эксплуатирующих коллектив, любящих качать свои права, не отдавая обще­ству ничего. Или, наоборот, есть индивидуалисты, кото­рые настроены на деятельную помощь людям, но кому по­мочь - решают только сами. Но всё же корреляция между этими понятиями очень зна­чительна, и это даёт нам пра­во во многих контекстах счи­тать соответствующие терми­ны синонимами.

И у индивидуалистов, и у коллективистов есть своя справедливость. Только раз­ная. Если у первых она сво­дится к тезису: «справедли­вость в том, чтобы грести к себе», то для коллективиста социальная справедливость существует на высоком, практически «нормативном» уровне. Но тут мы подходим к пессимистичному, но много раз проверенному факту: ин­дивидуалистов больше. Падшесть человеческая велика, и потому большинство людей любят себя любимого куда больше, чем окружающих. Заповедь «люби ближнего, как самого себя» оказывает­ся для них не реальностью, а лишь несбыточным идеалом. А для многих эта заповедь - просто абсурд, идиотизм и глупость, над которой разве что только и можно посмеять­ся. И тем не менее падшесть не всесильна, она не уничто­жила доброе в человеке. Хотя она затрагивает всех людей, но всех по-разному и не всех в равной мере. Поэтому наря­ду с индивидуалистами-эгои­стами существуют (и всегда будут существовать) коллек­тивисты-альтруисты, стремя­щиеся к установлению соци­альной справедливости.

И кроме того, индивидуа­лист индивидуалисту рознь. В первом приближении их можно разбить на две груп­пы: первого рода и второго рода. О вторых разговор про­стой: это настоящие эгоисты, работающие исключительно на себя. Таковых может ис­править только Бог, ибо че­ловекам это невозможно. А вот индивидуалисты первого рода другие - это люди с сове­стью, люди, в которых чувство справедливости не атрофиро­валось. По большей части это люди честные, с презрением относящиеся ко всякого рода халяве. Но в то же время до­тянуться до коллективизма они по тем или иным причи­нам не могут: своя рубашка ближе к телу, работать надо на себя (и на свою семью) с целью «выбиться в люди» - в этом их справедливость. К индивидуалистам первого рода относится большинство людей, живущих своим тру­дом, прежде всего крестьян.

Общество социальной справедливости возможно

Теперь уже можно вплот­ную заняться вопросом, при каких условиях возможна ре­ализация общества социаль­ной справедливости.

Индивидуалисты первого рода - это большинство че­ловечества. Это люди, хотя в силу падшести старающиеся урвать себе, но всё же люди, в которых голос Божий ещё не полностью вытеснен звоном злата, люди пусть и не твёр­дые в добре, но всё же способ­ные на него. И если глас Бо­жий их достигает, то они на­чинают понимать важность социальной справедливости, принимать её, требовать её осуществления, бороться за неё. Но они же могут быть со­вершенно индифферентны к справедливости, утыкаясь в корыто потребления.

И за эти нетвёрдые души идёт упорная борьба. Капи­тализм силится вытравить из них само понятие соци­альной справедливости, по­ставив на её место наживу. В ход идёт целая система при­ёмов, направленная на сни­жение культурного уровня, на замену духовного мате­риальным, на изображение греха в выгодном свете. Но всегда задача одна: вбить в голову человека мысль, что тебе нужно заботиться о благополучии только самого себя, а другие пусть сами о себе позаботятся.

От исхода этой борьбы за души людей и зависит ответ на вопрос о возможности со­циальной справедливости. Но победить можно только при объединении всех анти­капиталистических сил, как правых, так и левых. И более того, необходимым условием является активное участие в этом движении православ­ной церкви. По сути дела, она должна духовно возгла­вить антикапиталистическое движение. Церковь должна сказать, что капитализм и социальная справедливость -две вещи несовместные. И не только сказать, но и жить в соответствии с этим прин­ципом. Тогда ей поверят очень и очень многие, даже неверующие. И тогда станет возможным изменение пси­хологии индивидуалистов первого рода в сторону кол­лективизма и приятия под­линно евангельских, «нор­мативных» воззрений на со­циальную справедливость. Вследствие такого духовно-нравственного подъёма меч­ты о Святой Руси и великой России обретут реальную основу. Россия вернёт себе свою самобытность, в том числе и в обретении своего, присущего ей социального строя, который будет рази­тельно отличаться от запад­ного, приближаясь (в смыс­ле устроения экономики) к советскому социализму.

Это не рай на земле. Куда там! В Царстве Небес­ном жизнь бесконечная, где «несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание». А это всего лишь общество социальной справедливости, где присут­ствуют смерть и все тяготы земной жизни, но где ценится труд и нет забытых и выбро­шенных из социума. Такой строй - хорошая подготовка к жизни в Царстве, которое, несомненно, тоже будет обществом в высшем смысле этого слова. И этот строй воз­можен, несмотря на падшесть человеческой природы. Нуж­на только воля к свершению.

Однако пока события развиваются в совершенно противоположном направле­нии: руководство РПЦ сейчас взяло курс на «симфонию» с олигархической властью, оправдание капитализма и встраивание в его экономи­ческие институты. Церковь фактически отстраняется от борьбы за социальную спра­ведливость, сводя свою со­циальную функцию только к «социальной работе», т.е. к точечной помощи немощным и больным. В результате эта борьба (а борьба эта правед­ная, поскольку справедли­вость от Бога) будет вестись вне христианства, в основ­ном левыми силами, увы, склонными к атеизму. В силу такой несогласованности не­трудно спрогнозировать, что эгоистам второго рода, ныне находящимся у власти, удаст­ся сохранить её вместе с бес­человечным и антихристиан­ским социальным строем. В то же время очень вероятно, что общество в полной мере проявит свою нестабиль­ность, выплеснув весь заряд ненависти к новым барам. Надвигается социальная, го­сударственная, националь­ная катастрофа. К чему она приведёт - к окончательной гибели России или, наоборот, к её очищению и чудесному возрождению, - Бог ведает.

Но возможен и третий сце­нарий. Если власть имущим удаётся перетянуть на свою сторону индивидуалистов первого рода, прельстив их перспективой материального благополучия, то о социаль­ной справедливости будет напрочь забыто. Возникнет общество свиного корыта с неприглядными сценами от­талкивания друг друга от кормушки. Опасность такого развития событий велика, но, видимо, у мирового правительства другие планы: оно очень боится России и потому решило уничтожить русский народ на корню, оставив 15 млн рабов для обслуживания трубы. Однако человек пред­полагает, а Бог располагает. Посмотрим.

Ну а как же общество люб­ви, о котором на примере Иерусалимской общины так вдохновенно повествуют Де­яния апостольские? Оно тоже у нас возможно, но лишь в локальных сообществах, об­щинах, создаваемых группа­ми единомышленников. Но вся Россия стать обществом любви не в силах - слишком много у нас индивидуалистов как первого, так и второго рода. Однако для существо­вания общин любви характер окружающего их «большого» общества далеко небезраз­личен. В рамках общества эгоизма таким общинам су­ществовать крайне трудно -они скрываются, уходят в ан­деграунд или остаются чисто ментальными союзами напо­добие церковных приходов. Только общество социальной справедливости даст возмож­ность общинам любви раз­виваться, множиться, стать образцами жизни для «боль­шого» общества.

***

Кратко подытожим. В стремлении к социальной справедливости люди правы, ибо это Божие веление. Пра­вы, поскольку чувство спра­ведливости - чувство глубин­ное, ответственное за соци­альную жизнь человека. Они правы и в том смысле, что общество социальной спра­ведливости достижимо даже нынешним человечеством. Наконец, они правы потому, что только в условиях тако­го общества возможен рас­цвет общин любви, о которых нам повествует Новый Завет. Оправдание справедливо­сти - вот что нужно нам, хри­стианам, если мы хотим, что­бы Россия восстала из пепла.

Н.В. Сомин, к. физ.-мат. н.