И радуются, что Бог тебя принёс и велико­му государству,

Понеже всегда против супостатов лица своего не щадишь,

И Богу, царю и но всем человекам правду творишь.

Это сказано про князя Димитрия Пожарско­го.

Начну с воспоминания. Ничего удивитель­ного, что для меня потрясением стала первая поездка в Суздаль - в летние каникулы, после первого класса. До сих пор помню то ощущение русской сказки, город, в котором остановилось время. Побывал я тогда и в Спасо-Евфимиевом монастыре. Там и увидел могилу князя Пожар­ского, которая выглядела удивительно невзрач­но: барельефный портрет витязя, низенькая пли­та. И здесь похоронен легендарный спаситель Отечества! Это имя я знал, оно воспринималось как один из синонимов доблести, и знали мы его, конечно, в связке с «гражданином Мини­ным». Правда, неподалёку в сквере стоял вполне представительный памятник Пожарскому - не в полный рост, зато с имитацией кремлёвской сте­ны в композиции... Конечно, я тогда не знал о горестной судьбине могилы героя. В конце XVII века усыпальница Пожарских пришла в запусте­ние. Ещё через век её разобрали, а надгробные плиты употребили для строительства новых мо­настырских построек. Только в середине XIX века великие князья, посетив Суздаль, опомнились и внесли первый взнос в будущий мемориал По­жарского. Через 25 лет по всенародной подписке над новой могилой Пожарского возвели часов­ню. А в 1932 году, за несколько лет до того, как советские идеологи повернутся лицом к истори­ческому прошлому, неистовые ревнители рево­люции снесли часовню.

Было в те годы такое разрушительное на­строение:

Я предлагаю Минина расплавить, Пожарского. Зачем им пьедестал? Довольно нам двух лавочников славить -Их за прилавками Октябрь застал.

Случайно им мы не свернули шею, Я знаю, это было бы под стать. Подумаешь, они спасли Рассею! А может, лучше было 6 не спасать?..

Это - Джек Алтаузен. Сколько всего в каждом из нас намешано - и как уродливо это порой про­является, особенно в смутные времена. Алтаузен погибнет, как герой, под Харьковом в 42-м, спа­сая не только Советский Союз, но и «Рассею», ко­торую, видимо, презирал - если не пересмотрел своих взглядов в военные годы.

Много лет место захоронения Пожарского пустовало... Офицеры, служившие в Суздале в годы войны и в первые послевоенные годы, уз­нав о могиле Пожарского, писали в Москву, тре­бовали установить достойный памятник. Власти вроде бы соглашались, но руки не доходили до Суздаля... Один полковник, как мог, привёл в по­рядок место захоронения, даже останки часовни разыскал и собрал. Он писал: мне стыдно перед пленными немцами, которых немало было в мо­настыре, что мы махнули рукой на могилу всена­родного героя, славного полководца. Стыдно! Из Москвы отвечали: восстановление часовни невозможно, но достойный памятник на могиле героя будет сооружён.

Однако только в 50-е годы в городе открыли памятник спасителю Отечества, ещё через десять лет более-менее благоустроили его могилу.

Мы с детства восхищались союзом двух па­триотов (слово «тандем» тогда употребляли только любители велоспорта), воина и купца, спасших Отечество от интервенции. О патриар­хе Гермогене тогда вспоминали нечасто - уж так трактовали историю. Помню, с каким ужасом я читал, что в Кремле хозяйничали захватчики, что приходилось выбивать их из нашей лучшей в мире крепости... В советские годы было приня­то говорить именно об интервенции, хотя точнее другая формулировка - Смутное время. Напасть, болезнь, поразившая и государство, и народ; болезнь, которую необходимо было преодолеть молитвой и ополчением. Что такое смута? По Далю, «общее неповиновение, раздор меж на­родом и властью». Эпидемия. Гибельная атмос­фера, в которой царит смущение умов, «шатости и нестроения», как говаривали наши церковные писатели. Русь ослабла, потеряла волю, сама себя потеряла...

В те же школьные годы я впервые посмотрел фильм Всеволода Пудовкина «Минин и Пожар­ский», который с наслаждением пересматриваю время от времени. Фильм старенький, дово­енный, который (спасибо обветшалой плёнке!) воспринимался чуть ли не как документальная лента. Как великолепно патетичен в этой кар­тине Борис Ливанов - актёр неповторимый, на­стоящий исполин, под стать русской героике. Он - настоящий Пожарский, колеблющийся, но благородный и несгибаемый вождь сопротивле­ния. Истинный патриот, как и его вдохновитель-Козьма Минин, в роли которого снялся ещё один любимец публики - Александр Ханов.

Мне жаль тех, для кого «пафос» - ругатель­ное слово. Беспафосный мир впадает в апатию. Искусство без пафоса - преснятина, даже хоро­шего разговора без патетических взлётов не по­лучится. В фильме Пудовкина ухвачено главное: Русь треснула и едва не рассыпалась. Так бывает с человеком: жил-жил - и вдруг оказался слабее пороков, подчинился бутылке, начал деградиро­вать от праздности и разврата. Стоит позволить себе слабину - и очень трудно будет подняться, возродиться.

Вот так и страна оказалась на грани уничто­жения. Как говорили церковные историки -тону­ла в пучине крамол. Достаточно только показать слабость- а интервенты найдутся. Но теплились на Руси очаги будущего возрождения. У победы над Смутным временем было три главных героя: патриарх Гермоген, князь Пожарский и Козьма Минин. Каждый из них одолел прежде всего внутренних супостатов - соблазны...

Патриарха Гермогена поляки пленили, за­перли в подземелье, в Чудовом монастыре, дер­жали его на хлебе и воде. Требовали, чтобы он отрёкся от сопротивления и признал польского короля Владислава русским государем. Ответы Гермогена - пример жертвенного служения пра­вославному Отечеству:

«Что вы мне угрожаете? Боюсь одного Бога. Если все вы, литовские люди, пойдёте из Мо­сковского государства, я благословлю русское ополчение идти от Москвы, если же останетесь здесь, я благословлю всех стоять против вас и помереть за Православную веру».

И непокорённая Русь слышала его голос. Он, не покидая каземата, стал духовным вождём Ни­жегородского народного ополчения. Тем, кто колебался, кто впал в панику или в апатию, Свя­тейший напоминал о ценностях, за которые сле­дует сражаться во дни испытаний: вера и родная земля...

Ополчение медленно, но верно шло на Мо­скву, но не успело освободить Святейшего. Князь Пожарский позже не раз корил себя за промед­ление: но в те недели он решил действовать осмотрительно, постепенно накапливая силы.

Эта тактика принесёт победу, но какой ценой... Гермогена не спасли, он не дождался русского ополчения.

Несломленного патриарха заморили голо­дом, он - вдохновитель сопротивления - при­нял мученическую смерть. Его последние сло­ва - благословение ополченцам: «Да будет над ними милость от Господа Бога». Мощи святого патриарха ныне пребывают в Успенском соборе Кремля.

На московский бой Пожарского благословил любимец патриарха Гермогена - архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий. Выда­ющийся политик, истинный патриот, умевший подчинять своему слову души сограждан. Он не­устанно призывал всех ратных людей бороться с поляками, а всех имущих - помогать ополчению лептой... Будущая Лавра в те дни превратилась в огромный лазарет.

А Пожарский всё накапливал силы, всё гото­вился к освобождению Москвы, отрезая поляков от тылов, от продовольствия.

Фамилия князя Пожарского в России извест­на всем. По крайней мере в это хочется верить. Но жизнь остаётся не на слуху... Напомним неко­торые факты.

Пожарские - потомки Всеволода Большое Гнездо, самого могущественного из властителей Владимиро-Суздальского княжества. Князья Пожарские исправно служили царю и Отечеству с оружием в руках. Дед полководца, Иван Фё­дорович Пожарский, погиб в бою под Казанью в 1552 году. Отец - стольник Михаил Фёдорович Пожарский - отличился там же под Казанью и в сражениях долгой Ливонской войны. Но подвиги не принесли им состояния: древний род обеднел. Дмитрий Пожарский начал воинскую службу при царе Борисе, стал стольником.

Он присягнул царю Василию Шуйскому и не предавал государя, хотя времена и обстоятель­ства были искусительные. При царе Василии он - воевода, заметный полководец. Приближает царь и мать Д.М. Пожарского - Евфросинью Фё­доровну, которая становится сначала боярыней у дочери царя, Ксении, а затем - верховной боя­рыней у самой царицы, Марии Григорьевны Го­дуновой.

За ревностную воинскую службу Пожарский получил от царя В.И. Шуйского в 1610 году в вот­чину из своего старого поместья в Суздальском уезде село Нижний Ландех и посадец Холуй с де­ревнями, починками и пустошами. В жалованной грамоте было сказано, что он «многую службу и дородство показал, голод и во всём оскуденье и всякую осадную нужду терпел многое время, а на воровскую прелесть и смуту ни на которую ни по­кусился, стоял в твёрдости разума своего крепко и непоколебимо безо всякия шатости». Он сра­жался с поляками. И неудивительно, что инозем­ные власти постарались лишить князя вотчин... Но он презирал их указания. При первой попытке освободить Москву Пожарский получил тяжёлое ранение.

В начале осени 1611 -го он лечился в деревне Юрине, что под Нижним Новгородом. А в самом Нижнем уже собиралось народное ополчение, на сходах Минин обращался к народу. Кто возгла­вит войско? Патриоты сошлись на кандидатуре князя Пожарского. Делегация нижегородцев во главе с архимандритом Феодосием обратилась к князю - он ответил:

«Рад за православную веру страдать до смер­ти, а вы из посадских людей изберите такого человека, который бы мог со мною быть у вели­кого дела, ведал бы казну на жалованье ратным людям. У вас есть в городе человек бывалый: Козьма Минин-Сухорук; ему такое дело за обы­чай». Так совпало: Минин выбрал Пожарского, а Пожарский - Минина. И оба не ошиблись: упря­мец и патриот, Минин стал отменным старостой. Только благодаря его колоссальной воле войско получило средства для успешного сопротивле­ния. А Пожарский...

Историки бодро объявляли его заурядным полководцем и политиком. Дальше всех, как это часто бывало, пошёл Костомаров (в жертву своему правдолюбию он нередко приносил саму правду), который представил Пожарского сла­бохарактерным воеводой,неспособным поддер­живать дисциплину во взбаламученных войсках.

Воистину иногда скромность героя даёт по­вод потомкам к недооценке его заслуг... Князь всегда говорил о себе с иронией - почти уничи­жительной:

«Был бы у нас такой столп, как князь Василий Васильевич Голицын, - все бы его держались, а я к такому великому делу не придался мимо его; меня ныне к этому делу приневолили бояре и вся земля».

Это не поза, это суть Пожарского. А Василий Васильевич Голицын действительно умел вла­ствовать над сердцами воинов, обладал волей полководца, но не любил плыть против течения и подчас забывал о вере и Отечестве, присоеди­няясь к потенциальному победителю. Он умрёт в польском плену. В плену он пребывал и в те дни, когда Пожарский возглавлял победное ополче­ние. В Польше он не всегда держался с гордо­стью, подобающей русскому патриоту. Впрочем, не нам судить этого яркого человека... Но - «Рука Всевышнего Отечество спасла», и не зря на роль вождя был избран князь Пожарский - верный, бескомпромиссный и не самый честолюбивый воин. Храбрость израненного героя не требует доказательств, полководческая осмотритель­ность также очевидна. О той победе недаром говорили: «Рука Всевышнего Отечество спасла». Гермоген, Дионисий, Минин, Пожарский - всех как будто объединила общая молитва.

Вспомним, сколько раз честолюбие толкало сильных людей на предательство. Мы пока что не можем читать в мыслях героев прошлых веков, но рискну предположить, что Пожарский даже в мыслях никогда не ставил себя выше Отечества, выше церковных и государственных властей. Пока царя на Руси не было - он вёл Отечество за собой, но не возносился. Склонял голову перед церковными пастырями и перед будущим царём, чьего имени Пожарский ещё не мог знать. Себя он считал лишь воеводой, который в роковую минуту не имеет права сплоховать. Хотя долж­ность Пожарского разъяснялась весьма пышно: «у ратных и земских дел по избранию всех чинов людей Московского государства». Верховный правитель! У кого бы не закружилась голова от такой власти, от такой славы?