Савва Васильевич Ямщиков – один из главных соратников «Переправы» и журнала «Шестое чувство» – обращается к нам из недалёкого прошлого. Прислушаемся к его голосу…

С Саввой Ямщиковым беседовала Ольга Вячеславовна Глаголева.

СТАНОВЛЕНИЕ

– Савва Васильевич, уже само ваше редчайшее имя предполагает мой первый вопрос – каковы ваши корни?

– Мои предки по материнской линии – из крестьян Калужской и Брянской губерний. Дед, Василий Андреевич, как и многие тогда, был раскулачен, хотя никогда не прибегал к услугам наёмных рабочих, и сослан на 15 лет в то самое Шушенское. Здесь он и умер, так и не свидевшись с женой и шестерыми детьми. Пережить те трагические времена, помноженные на военное лихолетье, нашей семье помогла только вера в Бога. Бабушка, Екатерина Ивановна, строго соблюдала традиции и каноны старообрядчества. С малых лет запомнил я праздничные службы в храме на Преображенской Заставе, чин и порядок в котором помогали поддерживать наши близкие и дальние родственники.

– Ваше детство пришлось на военные годы… Что запомнилось?

– Что запомнилось? Немало. Жили мы с мамой, Александрой Васильевной (мой отец, Василий Андреевич Ямщиков, умер в 1944 году), в железнодорожных бараках на Павелецкой набережной, напротив Новоспасского монастыря. Мама работала на транспорте, а я, пятилетний мальчишка, вставал чуть свет, чтобы на маневровой станции украсть ведро угля: надо было топить барак, где мы жили, – дров-то тогда не было. Запомнилось бесконечное стояние в километровых очередях за хлебом… Номерки, написанные химическим карандашом на моей ладошке… Радость от найденных картофелин, утерянных при разгрузке вагона…

Но вот что удивляет до сих пор – таких оборзелых людей, как сейчас, тогда не было. Даже и в этих нескончаемых очередях взрослые старались пропустить детишек без очереди! Такой чёрствости, равнодушия и хамства не было ни в военное, ни в послевоенное время. Те суровые годы воспитывали и меня, и моих сверстников, научили серьезному и честному отношению к окружающим.

– Вы учились на искусствоведческом отделении истфака МГУ, что само по себе удивительно – в те годы молодежь в основном «штурмовала» технические «высоты». Что или кто послужил толчком к вашему увлечению именно древнерусским искусством?

– Теперь могу сказать однозначно – то был Божий Промысел. В школе я очень увлекался историей живописи, театра и литературы. Поэтому и выбрал искусствоведческое отделение университета. Это был как бы первоначальный толчок. А потом… Уверен, во многом твою будущность определяют люди, с которыми сталкивает тебя судьба. Во всяком случае, так случилось со мной. Так, начав учиться, с упоением слушая лекции Всеволода Владимировича Павлова, замечательного ученого, хранителя египетского отдела Пушкинского музея, по искусству Древнего Египта, я мечтал, что непременно буду египтологом. Даже изучал иероглифы, старательно готовил курсовую работу о фаюмских портретах! Но через год начался курс по древнерусскому искусству с интереснейшими поездками во Владимир, Суздаль, Ростов Великий, и я отчетливо понял, ЭТО – моё! С той поры я старался верой и правдой служить делу охраны, реставрации и изучения памятников древнерусского искусства.

Сегодня, к великому сожалению, уже мало кому известны Касьян Ярославович Голейзовский – знаменитый балетмейстер и живописец, ученик Серова и Врубеля; Виктор Никитович Лазарев – авторитетнейший специалист по итальянскому Возрождению и Византии; Николай Петрович Сычёв – живописец и искусствовед, ученик Репина, главный реставратор храма Василия Блаженного и Дмитровского и Успенского Владимирских соборов; Леонид Алексеевич Творогов – влюбленный в наше прошлое псковский ученый и книжник… Именно общение с этими выдающимися людьми и повлияло в конечном итоге на мой жизненный выбор. А слова Льва Николаевича Гумилева: «Савва, вы обязаны, реставрируя, изучать икону: знать, где она создана, в каком веке… Знать, ЧТО в то время происходило в Пекине, Лондоне, Риме, – ощущать связь времен!» – я запомнил на всю жизнь.

– Вот вы окончили университет… Что было дальше?

– До окончания учебы было еще далеко – в двадцать лет я заболел полиартритом и был вынужден перейти на вечернее отделение. Одновременно стал работать в отделе иконописи Всероссийского реставрационного центра, который располагался тогда в Марфо-Мариинской обители на Большой Ордынке. И проработал здесь двадцать лет, большая часть из которых прошла в русской провинции.

– Простите, Савва Васильевич, что перебиваю, но не могу не спросить: а разве можно быть реставратором, не умея рисовать? Или вы все же рисовали?

– Практически нет. Но мой учитель, Николай Петрович Сычев, не раз мне говаривал: «Слава Богу, что вы не художник. Не будете вторгаться в канву произведения, искажать его своим видением».

– А что такое икона лично для вас – произведение древнерусского искусства или нечто большее?

– Только в атеистическом государстве икону стали именовать произведением древнерусского искусства. А ведь икона (кстати, с греческого «икона» переводится как «образ») – не просто картина с изображением Иисуса Христа, Богородицы, святых, некоего церковного события… Это – своеобразное окно в духовный мир, не видимый нами. Помните, у Владимира Соловьева: 

Милый друг, иль ты не видишь, 

Что все видимое нами – 

Только отблеск, только тени 

От незримого очами?..

Икона отображает духовный мир в образах и символах, приближая его к нам, раскрывая реальность непостижимого человеческому разуму иного миробытия. Так что лично для меня икона – это ИКОНА, и только потом – работа того или иного выдающегося иконописца, объект для реставрации.

– Правильно ли сказать, что, реставрируя иконы, вы как бы «разговариваете» с изображенными на них святыми?

– Нет, это не диалог, а односторонний разговор. Так же, как и во время молитвы, – диалог с Богом исключен! Просто когда человек от души молится, он не вступает в какие-либо разговоры с высшими силами, он просто верит в них и надеется сподобиться Божией благодати.

ДЕЛО ЖИЗНИ

– Итак, большая часть вашей жизни прошла в русской провинции…

– Да. Именно здесь я понял одну простую истину – важно и нужно донести результаты реставрационной деятельности наших первоклассных мастеров до широкого круга людей, интересующихся историей отечественной культуры. Лучшим же способом достижения поставленной цели были, с моей точки зрения, организация и показ выставок новых открытий реставраторов. Иначе эти шедевры так и останутся в запасниках музеев, будут всего лишь провинциальным явлением.

И начались мои поездки в Суздаль, Псков, Карелию, Ростов, Вологду… А потом, с 1966 года, были выставки в залах Союза художников на Кузнецком Мосту, 20 (рядышком с КГБ), привлекшие огромное количество посетителей. Зрители и специалисты открывали для себя древнюю живопись Карелии, Вологды, Пскова, Ростова Великого…

Чтобы ощутимее представить себе объем подготовительных работ, скажу, что, к примеру, выставку «Живопись Ростова Великого» мы готовили около десяти лет. В музеях Ростова, Углича и Переславля-Залесского отобрал я несколько десятков икон из местных монастырей и храмов, хранившихся в запасниках, и привез их в Реставрационный центр – ведь все они «нуждались» в руках реставраторов. Здесь-то и происходило их возвращение к жизни…

– И в чем особенность вашей уникальной профессии?

– Пожалуй, в том, что ты одновременно живёшь как бы в двух мирах – сегодняшнем и минувшем… Об этом замечательно сказал мой друг, писатель и литературный критик Валентин Курбатов: «Реставратор – профессия, быть может, самая синтетическая: живописец, философ, историк, ремесленник, психолог… Современник, подвижно живущий в нескольких веках. У этой профессии три лица… и шум времени в ней слышнее, чем в остальных человеческих занятиях».

Абсолютно точно сказано – временами мне казалось, что я совершаю фантастическое путешествие на машине времени, попадая в мастерские псковских и новгородских средневековых иконописцев; присутствую на празднике окончания ферапонтовских росписей Дионисием с сыновьями; наблюдаю за монтировкой иконостаса Благовещенского собора в Московском Кремле; «слышу», как старший по возрасту Феофан Грек делает замечания талантливому ученику Андрею Рублеву…

– Теперь понятно, почему вас, совсем еще молодого человека, Андрей Тарковский пригласил консультантом на свой знаменитый фильм «Андрей Рублев» – столько ваших открытий, «встреч с прошлым»… Савва Васильевич, вы встречались, общались, дружили без преувеличения с лучшими людьми нашей эпохи. Несть им числа… И все же какая встреча произвела на вас самое глубокое впечатление? Стала в чем-то, быть может, решающей?

– Колоссальную роль в моей судьбе сыграл архимандрит Алипий (в миру Иван Михайлович Воронов) – настоятель Псково-Печерского монастыря. Художник, участник войны, имевший множество боевых наград, он рассказывал о себе совсем немного: «Савва, война была такой страшной… Там дал зарок: если выживу – уйду в монастырь».

За короткий срок он поднял его из руин и практически в одиночку отстоял в хрущевские погромы, когда были уничтожены десятки тысяч (!) церквей и монастырей. Когда приехали закрывать монастырь, Алипий твердо сказал чинушам: «Извините, но обороняться я умею. Слава Богу, прошел от Москвы до Берлина в армии Лелюшенко. У меня почти все монахи – бывшие солдаты, так что мы будем защищаться до последней капли крови. Танкам здесь не пройти, поэтому нас вы можете взять только с воздуха. Но когда начнете бомбить, об этом сразу расскажет Би-би-си, и вам же будет хуже». И что удивительно – они оставили его в покое!

Целых двенадцать лет мы вместе пополняли уникальные коллекции монастыря, реставрировали иконы, открывали их людям. Сейчас личное собрание икон игумена Алипия – печерского Третьякова – вошло в экспозиции Русского и Псковского музеев.

ПОДВОДЯ ИТОГ ПРОЖИТОМУ…

– Савва Васильевич, вам удалось сделать так много всего, а чем вы гордитесь особенно?

– Давайте лучше скажем, что особенно дорого… За сорок с лишним лет труда удалось возродить к жизни сотни произведений иконописи; уникальные собрания русских портретов XVIII–XIX веков из различных музеев России; вернуть забытые было имена талантливейших художников – костромичей Григория Островского (XVIII век) и нашего современника, самородка Ефима Честнякова (умер в 1961 году) – художника, мыслителя, драматурга и литератора; познакомить соотечественников с сокровищами частных коллекций Москвы и Ленинграда. Да и цикл передач «Служенье муз не терпит суеты…» на Центральном телевидении, который я вел пять лет, давал возможность зрителям соприкоснуться с сокровищами музеев Солигалича, Кологрива, Переславля, Ростова Великого, Ярославля и Углича; рассказать о совершенно неизвестных или незаслуженно забытых художниках, судьбе их творений.

Ну и, конечно же, не могу не упомянуть «Реставрационную опись произведений иконописи в музеях России». Чтобы она вышла в свет, я побывал в музеях практически всех больших и малых городов России. И не просто побывал, а тщательно ознакомился с их бесценным содержимым – историко-художественным наследием нашего Отечества.

– А что расстраивает?

– Моя душа в буквальном смысле болит, когда сегодня вижу катастрофическое состояние русского искусства, музейного дела и культуры в целом. Отсутствие средств, воинствующее невежество, безнаказанность правят бал. 

В угаре вседозволенности, почему-то называемой свободой, мы теряем великое наследие и добрые традиции. И пока мы не поймем, что в основе развития и существования любого государства должно быть духовно-нравственное начало, наша жизнь будет только ухудшаться!

Особую тревогу вызывает сегодняшняя «монументальная» пропаганда. Как требовательны были к себе русские скульпторы прошлых столетий – лишь по два-три памятника оставили потомкам Мартос, Опекушин, Микешин, Волнухин. Но каких! Памятник Минину и Пожарскому в Москве, памятник Тысячелетию России в Великом Новгороде… А посмотрите на нынешних! Циклопический Петр, лишенный какого-либо художественного вкуса, подавил своими уродливыми формами не только храм Христа Спасителя, но и исковеркал божественную панораму древнего Кремля. Уродливые зверушки и фонари на Манежной лишили первозданного пафоса и величия Могилу Неизвестного Солдата, да и весь кремлевский комплекс. Неужели же не понимают эти «ваятели», что их «творения» заранее обречены на недолговечность и забвение?

– Сегодня мы стали свидетелями начала воссоединения двух Православных церквей – нашей и зарубежной. Возвращение Тихвинской иконы Божией Матери, возможность поклониться мощам мучениц Елизаветы и Варвары – первые шажки на этом долгожданном и нелегком пути… Вот бы и со староверами замириться…

– Полностью с вами согласен – я давно уже всюду высказываюсь и пишу о том, что Русской церкви пора забыть про никоновско-аввакумовский раскол и наконец воссоединиться. Надеюсь, этот час настанет!

– Не секрет, что в свое время обострились отношения церковных общин и светских организаций, многие десятилетия занимающих помещения православных храмов. В первую очередь я имею в виду московские храмы Воскресения Христа в Кадашах, где до недавнего времени располагался известный вам Всероссийский художественный научно-реставрационный центр имени И. Грабаря и до сих пор находятся реставрационные мастерские, и пророка Илии на Воронцовом Поле, в историческом здании которого находится Музей народов Востока. Общины этих храмов подали иски в суды. Кстати, их примеру готовы последовать еще 158 (!) только московских приходов. На чьей стороне вы?

– Еще на заре перестройки многие деятели культуры – Ю. Бондарев, Ч. Айтматов, Д. Лихачев, С. Залыгин, Г. Свиридов, И. Моисеев, В. Распутин, ваш покорный слуга и другие – в открытом письме просили содействия и помощи государства в возвращении Церкви всех выдающихся памятников религиозной культуры. Я и сейчас придерживаюсь того мнения, что ВСЁ принадлежавшее Церкви имущество ДОЛЖНО быть ей возвращено!

В то же время поспешное решение этой наболевшей проблемы может отрицательно сказаться на сохранности уникальных произведений церковного искусства и возрождении приходских храмов. В первую очередь имею в виду такие шедевры, как собор Спасо-Мирожского монастыря во Пскове или Рождественский собор Ферапонтова монастыря. Уверен – сегодня получившая их Церковь без помощи реставраторов и музейных работников не сможет гарантировать соблюдение нормальных условий и температурно-влажностного режима.

Но закрывать глаза, и так долго, на эту наболевшую проблему никак нельзя!

ИСПЫТАНИЕ

– Всю жизнь вы были в гуще событий – объездили полмира, общались с огромным количеством людей. И вот Всевышний послал вам тяжелейшее испытание в виде болезни... Что давало силы пережить его? Кто был рядом?

– Рядом были мама и дочь. Сказать честно, не знаю, откуда брались силы… Во время болезни я много молился – за своих друзей, за себя, за дочь… И отчетливо понял одно – мы пришли в этот мир для того, чтобы уйти из него. И надо успеть за отпущенное Богом время не посрамить Того, Кто дал нам возможность жить!

Итог этих долгих десяти лет – истинных друзей осталось немного, но, как говорится, «мал золотник, да дорог!» Меня не оставляли коллеги по работе из Института реставрации. А ещё – старые друзья Валентин Лазуткин, Валентин Распутин, Валентин Курбатов, Виктор Астафьев не давали мне расслабляться и потерять веру в силу мужской дружбы. Спасибо им всем!

– Савва Васильевич, а чем вы заняты сейчас?

– Отпущенный болезнью на волю, я первым делом поспешил навестить свои любимые Новгород и Псков, Кижи и Петербург, Ярославль и Рязань, Вологду, Кириллов и Ферапонтово…

Перейти к содержанию номера