Художник Боровиковский. Портрет Г.Р. Державина

 

В ближайших планах книжной серии «Переправы» – работа Арсения Замостьянова «Русская героика. Очерки из истории литературы». Предлагаем вашему вниманию отрывок из книги. Надеемся, что этот историко-литературный обзор будет интересен не только учителям, старшеклассникам и студентам, но и всем, кто неравнодушен к поэтике подвига, к поэзии, к истории Отечества.

Хранителями и защитниками православия выступают и герои русского XVIII века в исторических песнях и в стихах, созданных современниками событий. Показательна «жалобная» песня, в которой «молодой солдат – рядовой служак» обращается к покойной императрице Екатерине:

…Без тебя нам жизнь похужела,

 

Жизнь похужела, поплошела,

 

От твово сына любимого,

Что от Павла от Петровича.

Стал он слушать иноземщину,

Иноземщину неверную,

Немчуру ли некрещёную,

Ведёт службу чужеземную.

«…»

Мрет там сила православная

Что от холода от голода.

Встань, проснися, наша матушка,

Заступись за нас, за служивыих,

За служивыих, за верных».

(«Жалобы солдат на Павла»)

Да, эти строки можно отнести к лубочной культуре, лучшие образцы которой оказывали и оказывают влияние на нашу литературу (вспомним современную стилизацию жалобной солдатской песни у К. Симонова «Как служил солдат», а также близкие фольклору военные песни М. Исаковского). Здесь проявляется важный в фольклоре образ героя-заступника: по словам исследователя, «в фольклоре народная история запечатлелась такой, какой предстает она увиденная глазами народа и оценённая им с точки зрения его интересов и идеалов». С народными симпатиями всегда связано представительство исторических героев в фольклоре. Настоящие герои исторических песен – те, кому русский солдат симпатизирует, – все стояли за православный уклад и против любого иноземного влияния. Это классические для старинной российской традиции герои-охранители. В этом смысле в фольклоре был обработан и образ Петра, связанный с иноземным порядком лишь в редких «бунташных» песнях, где автор явно не благоволит к императору. Характерное отношение автора исторических песен к Петру выражено в следующем монологе императора, вполне традиционном для героя-спасителя, защитника родной земли и православной веры:

Уж вы детушки мои, ребятушки!

Что нам делать, что нам делати?

К нам хотел шведский король

в гости побывать,

хотел в гости побывати.

Да и чем его, детушки,

будем потчевать,

будем потчевати?

(«Русские готовятся встретить шведского короля»)

Солдаты ему обещают встретить шведов сухарями, которые «в Туле сушены», и можно не сомневаться, что враг будет встречен достойно. Архетипы, выраженные в фольклоре, не теряют художественной актуальности, и в годы Великой Отечественной появляется солдатская песня литературного происхождения на музыку Глиэра с такими словами:

Наш народ не подкачал,

Хорошо врага встречал.

Не святой водой кропил –

По-суворовски лупил!

(«Будет Гитлеру конец»,

стихи И. Дорентова)

Ироническое уподобление тульских снарядов сухарям, леденцам и пряникам тоже останется в поэзии навсегда.

Восприятие солдата как защитника Родины – эта привычная и банальная для русского уха формулировка – получало художественную основу в течение нескольких веков в устном и литературном творчестве. XVIII век можно считать временем окончательного утверждения патриотической идеологии, идеологии имперской с культом Родины и её воинов, её героев. Эти процессы отразились и в исторической песне, и в песне солдатской – новом жанре, выделившемся и из фольклора, и из литературных традиций в XVIII веке, и нашедшем внимательного исследователя в веке двадцатом. Солдатская песня – жанр, связанный с историческими песнями, посвящёнными армии, но в нем отразились и представления о новой поэзии, пришедшей в Россию в творчестве А. Д. Кантемира, В. К. Тредиаковского, М. В. Ломоносова и А. П. Сумарокова. Сам Г. Р. Державин писал: «Песня родилась вместе с человеком прежде, нежели лепетал, издавал он глас». И символично, что именно Державин одним из первых (как он сам признаётся, вместе с Львовым) начал исследовать влияние народной песни (преимущественно – любовной) на литературу, первым произнёс в связи с этим имена поэтов Тредиаковского, Нелединского-Мелецкого, Дмитриева, Богдановича.

Солдатская песня была демократичным, массовым жанром, связанным с традицией литературной песни (отметим стилистическую близость к солдатской песне ряда произведений Г. Р. Державина – «Гром победы», «Заздравный орёл», «Атаману и войску Донскому»). Конечно, солдатские песни получили огромное распространение, они занимали значительную часть культурного обихода России XVIII века, влияли на эстетический вкус широких кругов, из недр которых в течение XIX века выделялись ценители и «изящных» литературных песен, и – в более редких случаях – собственно литературы. Солдатскую песню любили, продуктивно работали с ней и творцы, ставшие подлинными символами российской культуры; здесь уместно вспомнить об А. В. Суворове и Г. Р. Державине, а также о великом продолжателе их традиций, А. С. Пушкине. Солдатская песня оказала влияние на поэтическое творчество обоих (говорим об этом, учитывая колоссальную разницу в поэтических талантах Державина и Суворова). И Державин, и Суворов осознавали большое воспитательное значение солдатской песни, формировавшей идейный арсенал армии. Солдатская песня входила в стратегическую систему Суворова, о чём ярко написал Д. В. Давыдов. С XVIII века создание эпоса солдатской песни проходило параллельно созданию литературной героики; у этих двух направлений нашей словесности появились общие герои, общие темы. Герой Державина и Жуковского, Кутузов, и в народной песне «О Кутузове и французском майоре» даёт захватчику отпор:

Как ударил его Кутузов в щёку:

«И ты врёшь ли всё, майорик, лицемеришь!

Я угроз ваших французских не боюся,

До самого Наполеона доберуся,

Доберуся, доберуся, я с ним порублюся».

Замечателен финал этой песни, в котором с большой художественностью дается завязка будущего великого поединка:

Не красно солнце

в чистом поле воссияло –

Воссияла у Кутузова вострая сабля

Над твоей ли над французской головою.

Образ Суворова – наиболее развитый как в литературном героическом эпосе, так и в фольклоре, в народных исторических и солдатских песнях. Осмысленная поэтами Державиным и Шишковым христианская праведность Суворова осмысляется и в фольклорном исполнении. В песне «На взятие Варшавы» звучат слова:

За его выпьем здоровье,

Мы поздравимте его:

Здравствуй, здравствуй, граф Суворов,

Что ты праведно живешь,

Справедливо нас, солдат, ведёшь.

Ты военностей не тужишь,

Рад хоть в воду и огонь,

Ты царице верно служишь!

Ещё раз заострим внимание на том факте, что литература и народное творчество решали аналогичные задачи; этот фольклорный отклик был современен поэтическим откликам Державина, Дмитриева, Кострова на это событие. И героический образ Суворова из народной песни в истории литературы может восприниматься как вариант, набросок Суворова, каким его представили прославленные поэты державинского поколения.

Импонирует безымянному автору и быстрота Суворова, его богатырские ухватки: склонность к натиску, к действенной, наступательной войне. В этом видится дух богатырства. В сатирической песне, объединяющей воспоминания о Семилетней войне с впечатлениями от екатерининских войн, сравнивающей трёх полководцев того времени – Румянцева, Потёмкина и Суворова, последнему отдаётся предпочтение, потому что:

А Суворов – генерал

Свою силу утверждал,

Мелки пушки заряжал,

Короля в полон брал.

«Суворов свет батюшка» – любимый герой солдатских песен XVIII века. И его прославление в литературе шло параллельно прославлению в фольклоре. Как заметил исследователь, «гениальная личность Суворова не могла пройти незаметной для русского человека, отзывчивого и чуткого по натуре. Народ окружил любимого героя циклом преданий и легенд и отвёл ему почётное место в своих былинах и песнях. Песни эти не плод фантазии доморощенных поэтов, они зародились в сердце народном, выносились в нём и вылились на широкий простор земли русской во славу и честь великого её сына – Суворова».

В ряде песен образ генералиссимуса особенно близок образному строю русских былин. Это опять-таки связано с популярностью и глубокой укоренённостью суворовского чуда в народном сознании:

То не сизый орёл на лебёдушек

Напускается из-за синих туч:

Напускается орлом батюшка,

На поганых на турков-нехристей,

Сам Суворов-свет батюшка.

Исследователь подчёркивает близость этого суворовского образа изображениям полководца в лубочных картинках. Поэтам предстояло переосмыслить героя в соответствии со стилистическими требованиями литературы и особенностями собственных стилей.

Интересным фольклорным жанром представляется и народная легенда – предание, из уст в уста доносящее свои картины. В 1930е годы в Прибайкалье были записаны любопытные легенды о Суворове, во многом подтверждающие нашу концепцию идеального героя – концепцию, прослеживаемую прежде всего в литературе, в поэзии. Одна из легенд описывает аскетизм Суворова, его близость народу, монашескую простоту. Характерно само название легенды: «Суворов не барин». «Суворов больше заботился о своих солдатах, чем о себе. Как только его войска приходили на новое место, он сам выбирал им лучшие квартиры, а себе отводил самый немудреный домик. Ел он из одной поварни с солдатами, спал всё больше на соломе, как и его солдаты. С виду он совсем не был похож на барина, а солдаты знали, что он из богатой и барской семьи. Вот все и удивлялись, почему у него барских замашек нету. Но это просто объяснялось, он всю жизнь в походах да в войнах проводил, а в промежутках между ними старался своих солдат военному ремеслу научить. Когда бой начинался, каждый солдат своё место знал и действовал так, как учил его Суворов. Всю жизнь Суворов с солдатами прожил, и барская жизнь ему не нужна была. После барской жизни какой же из него полководец был бы. Изнеженный тягот военной жизни не переносит» (записано от Матвея Спиридоновича Захарова, ст. Тайшет Красноярского края, 1936 год).

Конечно, в антидворянском демократизме этой записи 1936 года прослеживается некоторая тенденциозность. Но нельзя не признать, что в этом кратком описании – зерно к пониманию образа идеального народного героя России. Простота и подвижнический аскетизм для такого героя – черты необходимые и не менее важные, чем храбрость и полководческий гений.

Кроме суворовского образа следует упомянуть развитые в народной песне образы героев Ермака, Ивана Грозного, Дмитрия Донского. Все эти герои станут важными для героики1730х – 1810х, обретая новую актуальность в условиях зарождения и развития русского классицизма. «Димитрий князь» с «благоверной женой княгиней Евдокиею» стал одним из любимых героев исторических песен. Тенденции развития фольклорной героики были таковы, что в песнях занимательность подчас для автора и исполнителей становится важнее собственно героического начала. Но порой и в этих, относящихся к раннему периоду развития жанра исторической песни, образцах мы видим проблески героики (в данном случае – крепко связанной с былинной традицией):

Ломаются рогатины булатные,

Льется кровь богатырская

По седельцам по кованым,

Сверкают сабли булатные

Около голов богатырских…

(«На поле Куликовом»)

Так увидел автор исторической песни картину Куликовской битвы – поворотного героического акта русской истории, смысл которой будет разгадываться и исследователями, и поэтами ещё долгие годы.

Чрезвычайно ответственный как для поэзии XVIII – начала XIX веков, так и для поэзии последующей образ императора Петра богато представлен и в народной исторической песне. И к поэзии А. С. Пушкина, и к поэзии А. Н. Майкова тянутся нити народной поэзии. В песне «Пётр раздаёт деньги» идеализация образа императора Петра выразилась в наивном (и чрезвычайно ценном для нас) распространении народного представления о добродетельном государе на историческую личность Петра Алексеевича:

Становился государь на место царское,

Он служил-то, государь,

божьи службы да молебены.

Покатился государь наш

от божьей церкви.

От божьей церкви от соборноей.

Впереди царя несут знаменьё царское,

Позади-то несут мису серебряную,

Что на мисе той золотых много.

Еще больше того всё серебряных.

«Вы берите, ребята, сколько надоть вам!»

Народная песня оставалась одним из наиболее действенных способов поднятия боевого духа, то есть исполняла идеологическую роль литературы. В литературе 1730х – 1810х годов интерпретации фольклорных сюжетов и стилизации фольклорных жанров занимали достойное место. Такие произведения, как «Царь-девица» Г. Р. Державина, «Илья Муромец» Н. М.Карамзина и «Бова» А. Н. Радищева, соседствовали с «русскими песнями» от Сумарокова до Дельвига и солдатскими песнями-стилизациями Державина и Жуковского.

В XIX веке пересказывались и слагались былины, звучали солдатские песни, а лубочные картинки передавались из рук в руки. В ту пору, когда массовая культура уже отделялась от фольклора, Некрасов вздыхал о времени, «когда мужик не Блюхера и не Милорда глупого – Белинского и Гоголя с базара понесёт». Лубочные рассказы (в том числе и о прусском генерале, герое Ватерлоо Гебхарде Леберехте Блюхере) были в XIX веке не менее популярны, чем комиксы в Соединённых Штатах века ХХ.

Арсений ЗАМОСТЬЯНОВ

 

Перейти к содержанию номера