Перед вами, дорогой читатель, продолжение увлекательного литературного цикла «Экскурсия в мегаполис» писателя и общественного деятеля Александра Нотина. Автор излагает свою версию и духовное осмысление эпохальных событий, которые, по его мнению, должны произойти в России и во всём мире через двадцать лет. Начало цикла – в номерах 2, 3, 4, 5, 6 за 2008 год, а также в 1-м номере за 2009 год и 1-м номере за 2010 год.

Помимо шифровки в доставленном от Громова пакете Антон обнаружил короткую записку от владыки Феогноста и информационную справку о плутонии'238…

Епископ писал: «…В монастыре, Антон, дела идут неплохо, а вот в городе… Что-то очень неспокойно у меня на душе. Эти ощущения трудно передать словами. Будто сгущаются грозовые тучи. Словно чья-то лихая и злонамеренная рука сознательно, день за днём разрушает ту хлипкую стабильность, на которой строилось наше скудное и временное бытие до сего дня. Перекрываются каналы снабжения, разрушаются механизмы жизнеобеспечения, вернее, то, что от них осталось. Кстати, заметь: с каждым днём всё яснее, рельефнее я вижу страшную правду, мимо которой так легкомысленно проходили все – и власти, и простые обитатели гигантских мегаполисов. Каиновы творения – города изначально служили средоточием зла и безбожия. Поэтому, как ни изощрялась инженерная мысль, ей не суждено было снабдить эти муравейники сколько-нибудь надёжной и безопасной системой жизнеобеспечения. Задача оказалась невыполнимой. «Дело нечестивых погибнет!» Городские сети и коммуникации, системы снабжения и резервного обеспечения изначально были устроены неправильно, хрупко, уязвимо. Они и в мирное время несли в своём чреве смертельную опасность для миллионов людей, собравшихся в одном месте ради удобств, развлечений и наслаждений. Люди не ведали, что творят. Они исходили из ложного убеждения и пагубной иллюзии, что завтра будет, как вчера, что никто и ничто не сможет поколебать основ сытого и бездумного «праздника жизни». Какая поразительная близорукость! Как дорого она обошлась миллионам людей!

Невзгоды и страх перед будущим толкают отчаявшихся, измученных, растерянных людей на всё более безумные поступки, на бунт, на преступления… Увы, но это вновь и вновь заставляет нас серьёзно задуматься о необходимости эвакуации гражданского населения шести московских монастырей. Решение ещё не принято, но ты – и в твоём лице Совет – должны понимать: оно может быть принято в любой момент. Если обстановка выйдет из-под того весьма шаткого и условного контроля, которым мы смогли установить сегодня, хаос зажмёт нас в огненное кольцо. Гарнизоны из числа монахов-воинов и дружинников смогут продержаться. Они будут стоять до последнего, обороняя монастыри: без монастырей мы потеряем стратегически важное присутствие в столице, а это, как ты понимаешь, смерти подобно! Но женщины, дети, старики – вправе ли мы и дальше подвергать их опасности, вправе ли упустить шанс на их спасение?! Почему я в очередной раз акцентирую твоё внимание на данном вопросе? Во-первых, чтобы до срока не поднимать паники: чем уже круг осведомлённых, тем организованнее и спокойнее пройдёт подготовка. Во-вторых, чтобы, как и я, ты понимал вторую, скрытую от глаз подоплёку данной ситуации – я имею в виду события вокруг Казачьего Дюка. Чутьё пожившего и видавшего виды человека подсказывает мне, что эти события носят далеко не изолированный друг от друга и не локальный характер, их последствия могут выйти далеко за пределы укрепрайона, не говоря уже об одной отдельно взятой деревушке. Дело, Антон, не в Шпилевом – это зверь опасный, но нам он вполне по зубам. Куда более серьёзная угроза видится мне в тех силах (то ли доморощенных, то ли иностранных), которые из-за кулис манипулируют Шпилевым, используют в своих интересах его алчность и амбиции. Чего хотят эти силы? Как далеко простираются их планы и намерения? Не направлены ли они против наших общин, которые за последние годы заметно окрепли и кое у кого, возможно, вызывают зависть и аллергию? Не знаю, мой друг, что и думать. Но, хочешь верь – хочешь нет, чует моё стариковское сердце – нахлебаемся мы ещё с этой историей. А тут, как назло, массовая эвакуация!

Верю в тебя, Антон. Верю в душу твою, мудрость не по годам, опыт и командирский талант. Слушайся Бога – Он направит и подправит тебя в нужный момент. Святые Отцы учат нас, грешных: «Не враг силён – мы слабы!» А слабы мы, когда в беспамятстве и гордыньке, по собственной дурной – иначе и не скажешь! – самоуправной воле, уподобляясь несмышлёным детям, отрываемся от крепкой и любящей руки Господа и подставляемся под прямые, кинжальные удары «огненных стрел» врага. «Бог спасает нас не без нас!» – ещё одна мудрость Отцов. Прости уж меня за многословие – знаю, что сказанное для тебя не ново. Но поверь, по себе знаю, как трудно человеку держать себя в постоянном духовном тонусе, не рассеиваться, не расслабляться, следить за состоянием своей связи (религии) с Богом. Блюдите, яко опасно ходите! – предупреждает нас апостол Павел. Без Бога ничего мы не можем. Именно в моменты внутренней расслабленности, когда кажется (это слово я бы подчеркнул дважды!), что всё в порядке, духовная связь с Творцом может ослабнуть и даже прерваться, и мы, уже не чая себя, остаёмся один на один с лютым и коварным врагом. А он – льстец и лжец, отец лжи. Слуги его, духи злобы поднебесной, живут тысячи лет и знают наши слабости, как мы знаем «Отче наш».

Прошу тебя: не оставляй сердечной Иисусовой молитвы – она и взбодрит, и просветит, и защитит на всякий час. Да пребудет с тобой благодать Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков!»

«Да, брат, – сознался себе Антон, перечитав последние строки записки владыки Феогноста, – дожил ты до светлых денёчков! Владыка, находясь в Москве, за пятьсот вёрст от «Подсолнухов», видит состояние твоей души лучше, чем ты сам. И он тысячу раз прав: я и впрямь успокоился, разомлел, расслабился. Поверил предательскому затишью. Молиться стал меньше и хуже – с прохладцей, с мыслями отвлечёнными…».

Антон знал за собой эту молитвенную недобросовестность; знал за ним её и владыка, вот и предупреждал, загодя упреждал возможные последствия. Незримая духовная связь, накрепко соединившая их сердца много лет назад, вновь принесла неоценимые плоды. Генерал почувствовал её целительное действие. Владевшая им, хотя и прикрытая показной активностью, апатия последних дней оставила его – то ли под напором вразумляющих слов владыки, то ли под незримыми лучами его молитвенной помощи. Ватная пелена спала с души. «Господи, Иисусе Христе, Сыне божий, помилуй мя, грешного!» – прошептал он машинально. Не устами, не умом, нет, самим сердцем, и сердце его ответно встрепенулось, наполнилось живительным теплом, ясностью и покоем, дарованным небесным Отцом. Сколько длилось это состояние восстановленной близости, в котором непостижимым образом сплелись любовь и сокрушение, восторг и смирение, радость и тишина? Антон едва ли смог бы точно сказать. Секунду? Минуту? Десять минут? Он даже не удосужился взглянуть на часы. Какая разница? Эти мгновения стоили всех его знаний и наград, стоили и самой жизни его, но даже готовность к самопожертвованию не имела теперь решающего значения, ибо и собственная жизнь давно не принадлежала ему. Когда-то он был солдатом империи, возможно, одним из последних. Теперь и до конца дней он – воин Христов, и только один Полководец отныне ведёт его в бой, только Он ведает его пути, определяет решения и отсчитывает оставшиеся сроки.

…«Та-а-к, вернёмся к плутонию», – генерал открыл последнюю справку и углубился в чтение. Кое-что и о ядерном оружии, и о ядерных материалах он, конечно, знал: изучал сначала на военной кафедре в МГИМО, затем, более предметно, на курсах ускоренной спецподготовки в Псковской воздушно-десантной дивизии, куда угодил в начале 80-х в самый разгар афганской войны. Тогда на войну он не попал – Бог миловал. Зато пришлось изрядно попотеть на маршбросках, стрельбищах, тренажёрах и борцовских коврах, форсированно, с сотней таких же, как он, переводчиков с арабского и фарси, пройти курс десантной подготовки и совершить полтора десятка прыжков с Ан-2 и Ил-76. Научился стрелять, взрывать и убивать ударом ладони. На всю оставшуюся жизнь запомнил мудрое высказывание вечно пьяного врача медсанчасти: «Лишний удар о землю ещё никому здоровья не прибавлял!» Справедливость последней сентенции Антон постиг на себе: два последних ночных прыжка обернулись для него серьёзной травмой позвоночника. Что-то там сместилось и сплющилось. Потом вроде бы боль отступила. Бурные политические баталии 90-х, Чечня и тяжёлое многолетнее похмелье в развратной Москве и вовсе не располагали к лечению, хотя болезнь всё сильнее напоминала о себе, давила и терзала его кости, отзывалась мучительной бессонницей и болевыми спазмами, особенно в стылое московское межсезонье. Когда совсем опустился на дно и бомжевал, довёл себя почти до инвалидности, и лишь бегство в «Подсолнухи», посты и молитвы, бани и травы отца Досифея вкупе с ежедневными, сначала щадящими, а потом до пота, зарядками поставили его на ноги. Боль не утихала ни на минуту, но он сжился с ней, изучил её повадки, безошибочно угадывал её визиты, в какой-то мере даже был ей благодарен: она, как заноза, не позволяла ему ни на секунду утратить контроль, дисциплинировала и, может быть, служила той крепкой уздой, которой Божий Промысл однажды «взнуздал» его распущенную и разболтанную душу, чтобы… уберечь от худшего.

Антон встал, прошёлся по кабинету, машинально подтянул увесистые гири на напольных часах, сделал пару-тройку растягивающих упражнений и вернулся к чтению справки.

Итак, плутоний-238. «Редкая гадость» – кажется, так называл этот изотоп бомбового 239-го плутония полковник Алифанов, замначальника кафедры военной подготовки МГИМО, отвечавший за курс ОРП (оружие массового поражения). Полковника любили – за доброту и врождённую интеллигентность, качества, которые он сохранил даже в суровой армейской среде советского образца. На занятиях он почти не скрывал ненависти к своему предмету: описывая поражающие факторы ядерного взрыва – обычно это изображалось на реальной карте Западной Европы в виде эпицентра и концентрических кругов разного цвета, – он хмурился, кряхтел, кривил рот, вдруг ни с того ни с сего начинал глупо иронически улыбаться – в общем, вёл себя совершенно неадекватно. Когда руководство кафедры делало ему замечания, он отнекивался туманными намёками на моральные последствия своего участия в семипалатинском взрыве первой советской бомбы. Впрочем, в обычное время никаких таких особых отклонений за ним не водилось.

Из пространных разъяснений, включённых в справку, генерал выделил две характеристики плутониевой «гадости», возможно, объяснявшие повышенный к ней интерес со стороны «неустановленных кругов». Первое – чудовищная токсичность, сравнимая разве что с пресловутым, нашумевшим в начале 2000-х годов полонием-210 (дело об отравлении в Лондоне беглого полковника Литвиненко). Килограмма порошка изотопа при условно-равномерном распылении хватило бы для уничтожения всего человечества, семи миллиардов человек. Второе – разрушительная сила плутония: шесть килограммов этого вещества по мощи были сопоставимы с двумястами тысячами тонн тринитротолуола.

Чего-то в справке не хватало. А-а, понятно... Антон поднял трубку и через коммутатор попросил срочно соединить его с учителем химии местной школы Игорем Николаевичем Острецовым. Мнению этого человека он безоговорочно доверял, ибо за скромной должностью школьного учителя скрывался его старинный друг, доктор математических наук, физик-ядерщик и крупнейший специалист по военно-космическим технологиям.

– Антон, ты что ли? Здорово! Что у вас там приключилось? Меня чуть не силой с урока сорвали: говорят, из штаба, срочно, бегом… – глухой, с хрипотцой голос Острецова звучал чуть иронично, но в нём угадывались и нотки любопытства.

– Всё в порядке, Игорь, ничего у нас, слава Богу, не сгорело. Во всяком случае, пока. Вопросик имеется, ответ на который можешь дать мне только ты, – «умники» наши из центра, думаю, таких вещей просто не знают, ведь в справочниках их не найдёшь. А вопрос такого рода: как по-твоему, какой объём может занимать плутоний-238 – это первое; и второе – в какой «упаковке» и как именно он хранится и перевозится?

– Ну ты даёшь, Антон Ильич! С утра пораньше, и такие задачки ставишь. Ладно, ладно, не сердись, понимаю – неспроста звонишь. Вот что я тебе скажу: в моё время эту «продукцию» хранили в капсулах и цилиндрах-термосах, покрытых особым никелевым составом. Штука довольно плотная, как бы тебе это лучше объяснить? К примеру, шарик плутония-238 – ты ведь о нём спрашиваешь? – величиной с куриное яйцо потянет килограммов на шесть. Перевозка его при правильной упаковке особых трудностей не представляет, радиоактивный фон тоже должен быть в норме. Вот, пожалуй, и всё… Извини, старик, пора к детишкам – веришь, с ними впервые чувствую себя востребованным и куда более полезным, чем когда-то в Академии наук.

– Погоди, Игорь Николаевич, ещё секунду. Можешь мне сказать навскидку, сколько примерно плутония-238 могли хранить на рядовом опытном полигоне в советские времена? Или это глупый вопрос?

– Почему глупый, Антон? Нормальный вопрос. Могу не просто предположить, а сказать достаточно точно. Из соображений безопасности (думаю, с адскими свойствами этой «субстанции» ты уже познакомился) больше одной – двух тонн вещества на складах не держали. Его всего-то тогда на всю страну мы наработали, если мне память не изменяет, тонн двести. Глупцы мы были, чурбаны безмозглые! Думали жить вечно. Такую мину подложили под будущее собственных детей! Прости, Антон, зацепило за живое… Ну, бывай, найдёшь минутку-другую, забегай на огонёк, пропустим по чарке, вспомним молодость. «Дело ясное, что дело тёмное, – подвёл черту генерал, – похоже, Антон Ильич, времени у тебя не просто мало – его совсем нет, или, что ещё хуже, оно, похоже, уже работает против тебя».

Он нажал кнопку вызова дежурного и приказал срочно отыскать Криса.

Тот вошёл через минуту, будто ждал за дверью, хотя на утреннем совещании его не было. Впрочем, Антона это нисколько не удивило: хотя американец не отличался торопливостью и никогда ничему не удивлялся, он обладал феноменальной способностью в нужный момент появляться в нужном месте. Иногда Антону казалось, что, однажды усвоив, приняв умом и сердцем законы духовной жизни, молчаливый Крис в буквальном и строгом их исполнении пошёл дальше иного пустынника. Правда, как и всё прочее в своей личной жизни, эту «работу» американец наглухо закрыл от посторонних глаз. Крис не спешил не потому, что был ленив или равнодушен: за всю свою долгую фронтовую жизнь Антон не встречал более отважного, умелого, инициативного и надёжного воина. Просто Крис не делал лишних движений, как не произносил он и лишних слов; непостижимым и никакими рациональными доводами не объяснимым образом он умудрялся «знать», где ему надлежало быть, когда и что делать. Это знание, по мнению отца Досифея, давно и с интересом следившего за «духовным прогрессом» русского американца, проистекало, похоже, из достигнутой Крисом (благодаря молитве и посту) «тишины ума» – редкой в наши дни способности воспринимать тончайшие импульсы божьих повелений на фоне, по сути, аскетического бесстрастия. Исихазм, или умение человека достигать высших духовных состояний – прямого богообщения, как писал ещё в Средние века один из основателей этого учения Григорий Палама, не являлся уделом одних только монахов-отшельников. Эта заоблачная высота была доступна и избранным мирянам, правда, очень немногим – тем, кому удавалось, следуя точным и строгим указаниям Святых Отцов, выстроить свой «внутренний монастырь». Внешне при этом человек почти не менялся, он мог заниматься любой светской деятельностью на любом уровне общественной иерархии – лишь бы она не шла вразрез с нравственным законом совести. Но внутренне… Внутренне такой человек полностью преображался, обретая недоступные обычным людям способности, энергии и ресурсы. Всецело вверяя себя Богу, исихаст перестаёт тратить силы, время и нервы на заведомо бесцельные и бессмысленные вещи, поглощающие почти весь без остатка жизненный потенциал неверующего и неосознанного человека. Да и как иначе назвать присущие всем нам бесконечные рассудочные терзания и страхи по поводу того, что уже прошло или ещё не наступило, неумение удовлетворяться и жить настоящим, страстное и праздное стремление заглянуть в будущее, которое (ну разве не ясно?!) крепко от нас укрыто. Подобно глупому котёнку, гоняющемуся за солнечным зайчиком, иной высоколобый интеллектуал пытается силами своего довольно-таки куцего разума найти развязку тысячам задач и жизненных ситуаций, разрешить которые нельзя хотя бы уже на том основании, что одной своей стороной каждая из них пребывает в настоящем, а другой – непременно обращена в тёмное и непредсказуемое будущее. Будущее видно только с высоты вечности, только из сферы духа, Царства небесного. Ощущая в себе Бога и всецело пребывая в Нём, смертный и тленный человек может надеяться, что Господь по неизречённой милости своей направит стопы его по безопасному, кратчайшему и полезному для него пути. Но это возможно лишь в том случае, если сам человек открыт Богу, если он ощущает себя смиренной и ничтожно малой частью, клеточкой Тела Христова (как и есть на самом деле!), сознаёт своё пред Ним несовершенство и молитвенно взывает к помощи божьей. Другого выхода нет! Другой путь – это путь глупого и бездарного самомнения, самолюбования и самонадеянности. Дорога в никуда, движение вверх по лестнице, ведущей вниз. Всякий раз, произнося слово «я», человек на шаг отдаляется от Бога – видимо, эту истину раньше и лучше других усвоил, впитал в свою душу молчун Крис. От этой «печки» и началось его восхождение к прозорливости и почти мистической удачливости.

– Выступаем, boss? – как всегда в точку попал Крис.

– Завтра, хотя лучше бы вчера…

– Дюк?

– Он самый.

– Берём всю группу?

– Всю, родимую, плюс две «вертушки» поддержки. Направь «отбойку» Маслову: пусть готовятся, только без самодеятельности.

Антон глазами проводил спину Криса и развернул на столе километровую карту, в центре которой значилось: «Казачий Дюк».

Операция под кодовым названием «Захват» началась. 

(Продолжение следует)

Перейти к содержанию номера