Философ А.Ф. Лосев о недопустимости конфессиональных компромиссов 

Темой жизни монаха-академика А.Ф. Лосева было развитие православной религиозной философии. Самое пристальное внимание он уделял православной догматике, её диалектической обработке и исследованию историко-культурных последствий, к которым привели конфессиональные различия, сказавшиеся на глобальных исторических типах христианского мировоззрения.

Лосев высоко оценивал католичество – его конфессиональную цельность и культуру, равно и культуру, развившуюся в лоне протестантизма, считая то и другое мощными, внутренне органичными и исторически оправданными мифологическими силами, появившимися и развившимися в истории  в полном согласии с её объективным течением. «Все эти культурные типы для меня совершенно индивидуальны, оригинальны, внутренне законченные и  друг с другом совершенно несовместимые».

Лосев принципиально оспаривал те разнообразные варианты компромиссов с католичеством или протестантством, которые вслед за Владимиром Соловьёвым предлагались в русской философии для «свободного и разумного проведения божественного начала во внешнюю деятельность».

Он был одинок в среде Серебряного века, т.к. был нетерпим к интеллектуальному и религиозному эклектизму, охватившему практически всю русскую интеллигенцию либо до, либо после революции.  Его задевали исторические призывы к воссоединению церквей.

«Восточному монаху неважен он сам… Западному подвижнику кроме Бога важен ещё он сам. Это позитивистическая пленённость собственной личностью онтологически выражена прежде всего как Filiogue (и от Сына); затем она выражена как учение о непогрешимости папы; она выражена в догмате о беспорочном зачатии; и т.д. и т.д. – вплоть до истерического беснования в лжемолитвенных состояниях. Этот эффективный субъективизм и психологизм, соединённый с формалистической строгостью дисциплины, всегда бывали завлекательной приманкой для бестолковой, убогой по уму и по сердцу, воистину «беспризорной» русской интеллигенции. Красивый, тонкий, «психологический», извилистый и увёртливый, кровяно-воспалённый и в то же время юридически точный и дисциплинарно-требовательный католицизм, прекрасный, как сам Сатана, – всегда был к услугам этих несчастных, растленных душ.

Православие для католичества архаично, католичество же для православия развратно и прелестно. Только в своём извращении и развращении они могут сойтись, в особенности если их синтезировать при помощи протестанско-возрождённого иудаизма, который умеет истерию и формализм, неврастению и римское право объединять с разбойничеством, кровавым сладострастием и сатанизмом при помощи холодного и сухого блуда политико-экономических теорий» («Очерки античного символизма и мифологии», 1993, с. 891).

Православие, по Лосеву, не разработало в полной мере органичной для себя культуры, а католичество имеет чёткую социально-историческую постройку «с железной крышей»; но постройка эта – языческая, т.е. имеющая все возможности для того, чтобы полностью поглотить всякий христианский дух. Движение вниз по ведущей вверх лестнице характеризовало для Лосева догматику католичества, а вслед за ним и протестантство, т.е. практически всю культуру Нового времени, что в  конечном итоге вернуло культуру к её дохристианскому состоянию.

Одной из причин исторической пассивности православной философии, её недостаточно интеллектуального развития А.Ф. Лосев считал именно различного рода конфессиональные компромиссы и явные или скрытые отступления от ортодоксальной догматики. Он считал, что только православие содержит в себе чистые потенции к истине, только оно может обосновать энергическую связь Бога и мира. Глубокое погружение в суть православного исихазма позволило ему обосновать и развить цельную и разветвлённую философию потенциально содержащихся в исихазме возможностей.

«Если православие осталось «девственным» в отношении социально-исторического бытия, то продвинувшиеся по этому пути католичество приняло в себя всю мощь языческого заряда Средневековья», – пишет А.Ф. Лосев в «Очерках античного символизма и мифологии».

Философ отмечает, что Европа возвращается к ценностям Средневековья, к политическому язычеству платоновского типа, к формальной метафизике демократии, ведущей к тоталитаризму. Прямо по Достоевскому: исходя из безграничной свободы заключимо  безграничным насилием.  Внезапное единство того, что тысячу лет было исторически раздельно, не только немыслимо в чисто теоретических и практических планах, но и чревато разрушительным – и религиозным, и политическим, и культурным – хаосом. И он был прав в том, что политическое экспериментирование получит сакральное обоснование. Конец 10-х и начало 20-х годов – закономерное следствие всеобщего смешения мифологий, хаоса в общественном сознании.

Лосев считал, что казённо-ортодоксальное православие конца XIX – начала XX веков, которое  вслед за русской интеллигенцией утеряло связь с народом, перестало делать акцент на монашество и аскезу и понесло ответственность за грядущее общественное зло.

По словам Достоевского, спасение России придёт через иноков, небесно мудрых людей, получающих свет свыше и ниспосылающих его всем людям. А.Ф. Лосев в своём колоссальном труде «Очерки античного символизма и мифологии» противопоставил учение о нетварном Фаворском свете святого Григория Паламы еретическому учению Варлаама и Акиндина, которые хотели объединить платонизм с православием в новую религию. В их лице православная церковь анафематствовала надвигающееся Возрождение (то есть возрождение интереса к дохристианскому язычеству с его извечным культом тела, а точнее, его детородных органов), которому предались все западные народы, вероятно, до конца своего существования. Ибо, перестав  быть возрожденцем, западный человек перестанет быть западным.

Раскрывая суть платонизма как язычества, которое в основе есть культ тела, философ обличает занятия платонических мистиков, философов, монахов, которые вместо живых личностей созерцали чистейшие абстракции «справедливости в себе», считали педерастию узаконенной формой любви.

Размышляя о догматических различиях с православием, а именно о католическом учении о первородном грехе, о беспорочном зачатии Девы Марии, учении о сверхдолжных заслугах и, следовательно, об индульгенциях, о непогрешимости папы римского, о практике инквизиции, учении о чистилище, А.Ф.  Лосев настаивает на том, что все они имеют в качестве своего основания произвольное толкование католическими богословами Символа веры в виде Filioque. И всё это отражается в специфике исторического бытия восточных и западных церквей.

«Православное учение о Пресвятой Троице так же отличается от католического Filioque, как вселенско-ликующее умозрение колокольного звона от сдавленно-субъективного торжества универсально-личностной самоутверждённости органа, как простота и умная наивность византийского купола от мистических капризов готики, как умилённое видение иконного лика от нескромного осязания и зрительного взвешивания статуи.

Но ярче и соблазнительнее всего молитвенная практика католицизма. Православие разработало подробнейшую и сложнейшую физиологию молитвы: она начинается словесно, на языке, опускается в горло и грудь, сцепляется с дыханием и, наконец, переходит в сердце, где и собирается как ум, так и всё естество человеческое в один горящий пламень молитвы, в одну нерасчленимую точку слияния с Богом. Католическая молитвенная эротомания связана с насильственным возбуждением и разгорячением нижней части сердца: это мнимое духовное наслаждение есть не что иное, как наслаждение утончённым тщеславием, высокоумием и сладострастием. Но наслаждение – удел грешника, а у исихастов – покаяние до последней жгучей интимности и глубины. У католиков – утверждение бытия как нормального, ни в чём не нуждающегося тела. Всё равно все спасены, покаяния не требуется. А если кто и не совсем спасён  – он будет проходить чистилище.

Довольно одного того, что у католиков – бритый патриарх, который в алтаре садится на престол, что у них в соборах играют симфонические оркестры, что на благословение папы и проповеди патеров молящиеся отвечают в храме аплодисментами, что там – статуи, орган, десятиминутная обедня, и т.д. и т.п., чтобы усвоить всю духовно-стилевую несовместимость католичества и православия» (там же, стр. 891). 

Монахиня ЕВФРОСИНИЯ (МУХАМЕДЗЯНОВА), Казань

Перейти к содержанию номера