Не ради славы человеческой, для славы Божией решаюсь преподнести сокровенные события своей семьи как трудный путь обретения Истины, которая есть Христос и открывается только через любовь Божию. В нашей семье – не просто банальный случай конфликта отцов и детей, в результате которого дети не пошли по стопам отца, а избрали иную веру. Здесь – полярность критическая: отец Мударис Фатыхович – активный адепт ислама, дочь – православная монахиня Евфросиния. Сокровенность же заключается в том, что поиск Истины не может не увенчаться Богопознанием, потому что сам Бог ищет поклоняющихся Ему в духе и истине.

Были сложные годы, когда между любящими людьми возникла духовная пропасть, разделяющая ислам и православие. «Исторический эксперимент» святого благоверного князя Александра Невского, избравшего не христиан-католиков, а мусульман союзниками внутри государства Российского, за семь веков доказал бытовую совместимость двух религий в светской и политической жизни. В России не было случаев межрелигиозной вражды, православие естественно признавалось основой самосознания русского народа, который предоставлял свободу исламскому вероисповедованию.

Со временем и в нашей семье удалось преодолеть преграду «холодной войны». Но передо мной стоял более глубинный вопрос выбора веры. Родовые грехи изжить в мусульманстве я бы не смогла: отец не освободился от них. «Истина свободит вы». В традиции православной аскезы это оказалось возможным, именно в ней имеются и средства и способы освободиться от одержимости страстями, т.е. невозможности справиться с подсознанием. Кроме Священного Писания и Откровения (духовного опыта), очень важен ещё и разум: осознание собственной греховности, мешающей приблизиться к Богу и достигнуть преображения, которое Святые Отцы называют смирением. Отец подсознательно тоже избрал смирение принципом своей жизни. Отношение к людям, уважительное и снисходительное, кроткое и терпеливое, отец пронёс через всю свою жизнь. Я никогда не видела его в раздражении и гневе. Именно это и стало почвой для нашего взаимопонимания. Но мне нужно было нечто большее, чем интуиция. Надо было удовлетворить стремление к познанию исторического опыта обожения человеческой природы, который предлагает только православие. Стержень же этого – усыновление Богочеловеку, так как нет иного имени, которым можно спастись, кроме имени Иисуса Христа. Ислам предлагает культ безликого Аллаха, которому надо покоряться только душой, имеющей «духа страха Божия», который, как известно, начало премудрости. А мне хотелось «духа разума, духа ведения, духа крепости и благочестия, духа совета и премудрости» (пророк Исайя).

Таким образом, бесстрашие первопроходца, наслышанного о богатствах далёких краёв, подвигло меня оставить тёплый отеческий кров и пойти странничать в поисках земли обетованной, Града Небесного, где душа познает и осуществит своё предназначение и сможет сказать Богу: мне больше нечего желать.

Первый святой мученик из бывших мусульман Авраамий Болгарский, когда уверовал во Христа, не мог удержать восторга перед своими сородичами, не мог молчать, ибо «от избытка сердца глаголют уста». И даже смерть от озлобленных его настойчивостью сельчан, у которых он хотел выбить почву из-под ног – их традиционную веру, не приостановила его благовестия. Первой исцелённой от его источника, забившего на месте его казни, была женщина – мусульманка. И сейчас спустя семь веков на его источник приходят и русские и татары, одинаково ощущающие его цельбоносность.

Ни учёба на биофаке КГУ, где я изучала животный и растительный мир нашей планеты, ни учёба на психфаке КГУ, где я пыталась постичь науку о душе человеческой, не утолили жажду высшей мудрости и самопознания. Поиск истины превысил жажду жизни. Земные удовольствия своей ограниченностью иссушали душу. Самодовольство и самообман приводили к печали – душа голодала, не хотела признать торжества материи, плоти, тления над духом. Кто ищет истины, а не удобной для жизни философии, тот обязательно её найдёт, потому что встречным желанием Бог ищет каждое своё создание, сотворённое трёхчастным по Его самовластному хотению. Тело чувствует Бога Отца, но душа нуждается в Слове, которое, соединяясь с ней, рождает тревожно-трепетное состояние духа, ожидающего Утешителя Духа Святаго.

Изучая психологию в 1991 году, я стала углубляться в изучение духовных практик мировых религий, и простое ознакомительное чтение Евангелия от Луки в журнале «Литературная учёба» меня ввело в исступление, отчасти похожее на состояние апостола Павла, когда ему, гонителю христиан, явился Иисус Христос, ослепив его светом Богопознания. Я также, почувствовав присутствие Господа, поняла, что не могу ни жить, ни мыслить так, как было, когда я Его ещё не знала. Я должна была отныне научиться жить в Его присутствии. А оно более всего ощущалось в Церкви, этом уникальном явлении, в земном мире аналогичном Богочеловеческому организму. С необычайной ясностью я осознала: что кто имеет Христа, тот имеет всё потребное человеческому существу. Я приняла Крещение, а через два года – и монашество.

Во взрослой жизни мы сознательно реализуем то, что подсознательно было заложено в детстве, как закваска для большого количества муки. Большое счастье искренне почитать своих родителей, ещё большее – любить их крепкой любовью. Семья даёт нам первые уроки послушания, в ней мы впервые получаем знания о Боге. Во времена безбожия, когда официальной идеологией был атеизм, тем не менее у нас в семье родители часто произносили слова благоговения, благодарения и благословения Богу.

«Истина, или ведение о Боге, во-первых, вложена в людей при рождении, во-вторых, видимый мир открывает невидимого Бога: это два источника Богопознания, делающих безответными людей в познании Бога» (Свт. Феофан Затворник). Несомненно, моим родителям были доступны оба этих источника. В нашей семье настолько любили природу, что всё наше детство прошло в постоянных выездах в лес за ягодами, орехами, грибами, вениками, травами. Помню деревенский сенокос, сушку сена. А как весело было всей семьёй сажать картошку в поле, готовить похлёбку на костре, трудиться в огороде, учиться у родителей распознавать растения и животный мир. Рассветы, закаты, реки, леса, косули и зайцы – за дивные богатства родной природы я благодарна своим родителям, которые мне их открыли. Вся красота природы имеет происхождение от таинственности Таинственного. Вся сотворённая природа – это облако, задерживающее яркий свет и ублажающее пламя Божие (Святитель Николай Сербский). Когда я оставалась одна на природе, завороженная её красотой, ещё не зная Бога, я пыталась ему молиться. «Спасение условлено познанием истины или полным приятием веры, к которому свободное произволение достигает, сделав в своём движении несколько поворотов. Не все спасаются, потому что не все внимают слову истины, не все склоняются на него, не все следуют ему, – словом, не все хотят» (Свт. Феофан Затворник).

Я не помню, чтобы родители соблюдали обряды. По крайней мере родители не решались требовать от нас, двух дочерей – активисток советской школы, их исполнения. Сказывалось и то, что общались мы с родителями по-русски и мыслили по-русски. Искусство, кино, литература пропитаны были историей и философией великого русского народа. Живя в многонациональной стране, с русским государственным языком, в нашей семье не отделяли судьбу татарского народа от русского, и национальное самосознание строилось не на антитезе, а на неотделимости от русскости.

Иоанн Златоуст пишет о том, что важна не буква закона, а дух истины: «По-настоящему, нам не следовало бы иметь и нужды в помощи Писания, а надлежало бы вести жизнь столь чистую, чтобы вместо книг служила нашим душам благодать Духа, и чтобы, как те исписаны чернилами, так и наши сердца были исписаны Духом. В самом деле, с Ноем, Авраамом и его потомками, равно как с Иовом и Моисеем, Бог беседовал не через письмена, а непосредственно, потому что находил их ум чистым».

«…Бог нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему» (Деян., 10:34–35). «Не сказал: во всяком народе поступающий по правде спасётся, но: приятен есть, т.е. достоин того, чтобы быть принятым» (Блж. Феофилакт Болгарский). Были богоборцами рождённые в православии. Многие иноверцы приняли Христа (вспомним крещение татарских князей во время татаро-монгольского ига, обращение японцев трудами Святителя Николая Японского, жизненный путь Серафима Роуза, прошедшего через философию восточных учений). Неисповедимы пути человека к Богу.

Мама, Люция Хамитовна, и сама жила до замужества среди русских, разделяя с ними их бытовую веру: готовила угощение на Пасху и Рождество. Она работала десятки лет медсестрой в неврологическом отделении городской больницы. Была очень любима больными за ласковый нрав, живой весёлый характер и необычайную мягкую сострадательность, милосердие и жертвенную ответственность медика. Сколько её помню, она неутомимо лечила всех окружающих, кормила птиц, животных, разговаривала с цветами, которые цвели у неё круглый год, восторгалась красотами природы, музыкой, литературой и просто красотой души человеческой, в общем, была натурой впечатлительной и возвышенной. Она предпочитала общение с русскими. Их простота, безыскусность были ей близки. Много времени проводила она с соседкой бабой Настей, утешаясь её немирским мироощущением, твёрдым и беспечальным упованием на Бога. Интересно, что именно мама, когда я была в критическом состоянии от холецистита, по дороге в Трускавец водила меня в церковь на Ваганьковском кладбище, а также на водосвятные молебны во Львове, когда мне было семь лет. Вот и запомнила я сверкающие купола и колокольный звон Киева, белые платочки молящихся бабушек в кладбищенской церкви, кадило и кропило батюшки, снопы света, льющиеся из-под купола в храме и печальную тихую красоту старинного львовского некрополя. Не знаю, каким образом, но я совершенно излечилась от недуга. Теперь, конечно, я знаю, что Господь ответил на просьбы моей мамочки, исцелил меня и остался во мне: неназванный, но запечатлённый в тайне сердца. Чем же ещё объяснить, что через 10 лет, будучи некрещёной, томясь от невысказанности чувства Бога, я написала подружке записку во время лекции по физике, что пойду в монахини (это было в КГУ в 1982 году), что и произошло в 1995 году.

Мама умерла на Пророка Илью в 1997 году, крещёной и причащённой Святых Тайн. Подготовка моей мамы к смерти потрясла нас с сестрой, она несколько месяцев лежала расслабленной: итог быстро развившейся болезни Паркинсона. Она очень переживала разлуку со мной. Как новоначальная монахиня, я была вынуждена полностью погрузиться в православную среду, так как в роду крещёных не было, а принять моё решение посвятить свою жизнь Богу далось родителям трудно. Уже сейчас я понимаю: победить все обстоятельства можно было только став воином Христовым, имея оружием серьёзную молитву. Вера в Господа укрепила меня от ужаса видеть умирающей свою мать, ведь никто в жизни так не любил меня. На вопросы, требующие добровольного согласия, непослушным языком мама всё же отвечала: отрекаюсь от сатаны, сочетаваюсь Христу, а по завершении обряда сказала: «Спаси Господи». С тех пор я уже имела утешение постоянно молиться за её упокой в Церкви. Церковь, разделив заботу о спасении души моей матери, стала для меня Матерью Небесной, и слова: «кому Церковь не Мать, тому Бог не Отец» – стали реальностью. Обряды и таинства Церкви, необыкновенная красота богослужений сделали меня частью этого уникального богочеловеческого организма. Немногие люди в поисках истины выходят за границы традиционной веры предков, единичные случаи перехода из мусульманства в христианство и обратно. В моём случае, приняв православие, я лишь продолжила начатый моей мамой путь к Истине и Правде. Я могу утверждать, что искренний поиск Истины не может не завершиться обретением веры во Христа, к какой бы религии ни принадлежал твой род.

Болезнь мамы не только её подготовила к таинству смерти, которую она встретила в сознании и спокойной надежде. Потрясённые её молчаливым мужеством и нечеловеческим терпением, с которым она совершенно покорно и безропотно несла тяжелейшую болезнь, моя сестра Фания вместе с мужем Ришатом, маленькими детьми Наилем и Айгуль пришли ко Крещению. Вот уже больше 10 лет они не просто исполняют обряды Церкви, а сумели воплотить в своей семье таинственный смысл малой Церкви.

Познать Бога Отца невозможно без веры во Христа, Богочеловека, а вера приходит только со Духом Святым. Именно такое Троическое поклонение мне открылось в моём крещении. Непостижимым образом в моём воображении переменялось местами будущее и настоящее. Я увидела в воображении и запомнила мною раньше невиданное изображение Нерукотворного Спаса. Когда воочию я увидела Его на хоругви в Царицынском храме г. Казани, то пошла туда креститься. На следующий день Причастие прошло по телу огнём, и зазвучали во мне слова: «Ты Моя дочь». Три дня наполняли мою душу необычным весельем и отстранённостью от всего земного, звучали эти слова. И так у меня появилось чувство любви к Небесному Отцу, которого я обрела в таинстве Крещения. Удивительно, но это чувство было никак не меньше, чем к отцу земному. Теперь-то я понимаю, что земная любовь к родителям приуготовляет нас любви к Богу и всем Небесным Силам, ограждающим нас от всякого зла, оберегающим нашу жизнь, милующим и питающим нас.

Любовь мамы была сопряжена с лаской, добрым словом, тёплым вниманием к бытовым нашим потребностям. Любовь отца, кроме ласки, предполагала немногословное, иногда взглядом или жестом обучение нравственному закону в семье и обществе. Отец был для меня олицетворением надёжной, требовательной и взыскательной любви. Наверное, от него мне при рождении передалось ведение о Боге. Папа провёл детство со своей набожной бабушкой-мусульманкой в суровые послевоенные годы и потому был умудрён всегдашним упованием на Бога, молчаливым смирением перед любыми трудностями, всегдашней милостыней, добродушным незлобием к окружающим, не разделяя их на хороших и плохих. «Добрым бывает, кто имеет надлежащий страх Божий; такого знает один Бог» (Cвт. Иоанн Златоуст).

Когда я читала о том, как преподобный Амвросий Оптинский советовал относиться к людям, то пришла мне мысль: научил же Кто-то моего отца воплотить в себе то, о чём писал православный старец.

«Не оправдывайтесь, не спорьте, снисходите к характерам и летам. Не сердитесь ни на что, общайтесь с ближними весело и любовью, не многоглаголите, не будьте подозрительны, мудрости и осторожности требует сам Бог, будьте всем довольны».

Архиепископ Пражский Сергий (Королёв) (1952) пишет: «Сокращать зло на земле значит сокращать прежде всего зло в самих себе. Зло дерзко, добро скромно. Если я своё внутреннее око буду направлять на свет, то я его и увижу. Благая мысль сама есть свет. Мир приобретает свою подлинную красоту через подлинное бытие, благо и ощущение радости жизни». Теперь я знаю, что Бог пребывает в моём отце. «Бог есть любовь, и кто в любви пребывает, тот – в Боге, а Бог – в нём». Я много путешествовала по житейскому морю вместе с монашеством, получила посох странницы, побывала и пожила и в Иерусалиме, и на Синае, и других святых местах, отмеченных Богосшествием. Может быть, были шторма и бури, может, проплывала я тихие заводи – ни то и ни другое не было мне заметно и не отвлекало от благодарения Богу, исправляющего мои стопы, и благодарения моему отцу: тот запас крепости душевных сил и любви к людям, спокойной мудрости, внутренней дисциплинированности я получила от него. Папа никогда не раздражался, не повышал голоса, не ворчал, сделав замечание, тут же шуткой его смягчал, сдабривал любовью. Был всегда сосредоточенно молчалив и немногословен. И я недоумевала: о чём он печалится, ведь жизнь так бесконечна, радостна и удивительна. Потому что папа нам так её прочитывал: его благожелательность и деликатность, внутреннее благородство, конечно, не могли не приблизить его к Богу, когда для всей страны религия стала признаваемой.

Несомненно, толчком к истинной религиозности отца послужил мой неожиданный уход в монашество. Помню, как родители приехали в монастырь. Увидев моё воодушевление и спокойную уверенность в своём выборе, они успокоились настолько, чтобы не пытаться забрать меня из монастыря.

Самым удивительным в моей жизни было то, что, испытав земное счастье материнства (в 1988 году у меня родился сын Эмиль), я обрела в своём ребенке душу, в которую Бог вошёл беспрепятственно и навсегда. Я поняла смысл Евангелия: будьте как дети. Мой брак с неверующим человеком распался – и это было промыслительно. Мы с шестилетним сыном, который стал как бы моим ангелом-хранителем, объездив многие святыни православия в Москве и Петербурге, Полоцке, посетив Троице-Сергиеву Лавру и Оптину пустынь, по благословению схиигумена Илия ушли вместе в монастырь. Емельян, получив монастырское воспитание, отличается от сверстников серьёзным морально-нравственным устоем. Он вырос жизнерадостным и мирным, иначе и быть не могло. Его взрастило Слово Божие, которое он слышал чаще человеческого.

По поводу веротерпимости в семье оставил замечательное духовное наследие архиепископ Пражский Сергий (Королёв), который последние два года своей жизни провёл в Казани, где и похоронен (1952 год). Он очень мудро пишет о том, что человек одной веры, общаясь с человеком другой веры, должен творчески преодолевать разделение, раскрывать свои ценности, обогащая других и обогащаясь сам. «Каждое общение даёт богатство, свет, добро, ценности. Когда мы сторонимся друг друга, значит, мы принимаем то, что несущественно для человека, и не пытаемся добраться до сущности, осуждаем его, чем отдаляемся друг от друга, не пытаясь преодолеть то, что разделяет нас. Господь хочет собрать нас воедино, лукавый старается отделить нас друг от друга. Через преодоление разделения мы опознаём друг в друге то единое, что у нас от Бога, что составляет нашу силу, что даёт нам благо жизни, – благобытие. Господь нас ставит друг около друга в семье, чтобы мы един от другого обогащались, чтобы, прикасаясь друг к другу, люди трением возжигали блестки света».

Так и наше с отцом взаимопонимание, так называемый православно-мусульманский диалог, претерпело изменения. Многие годы дают нам постепенно мирную мудрость.

«…Когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чём свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую…» (Рим., 2:14–15).

«Познание добра и зла Он вложил во всех изначала: когда же увидел, что оно не помогает, то пришёл, наконец, Сам. В день суда предстанут наши собственные мысли, то осуждающие, то оправдывающие. И человеку не нужно будет на судилище том ни другого обвинителя, ни другого защитника» (Блж. Феофилакт Болгарский).

Отец доволен внуками: худое дерево не может принести добрый плод. Именно вера ограждает их от бесцельной, пошлой, потребительской позиции, свойственной той молодёжи, которая, не зная Бога, губит душу и тело наркотиками, развратом и жестоким эгоизмом по отношению к «предкам». Параллельно и его молитвенная практика в исламе принесла свои плоды. Отцовское трудолюбие, богобоязненность и основательная дисциплина воли позволили ему усердно исполнять коранические предписания о ежедневном пятикратном намазе, посте, праздниках, милостыни и регулярном посещении мечети. Отец говорит, что все эти духовные лекарства привели его душу в мирное устроение, исцелили от беспокойства, страха, уныния. И даже на здоровье теперь он не жалуется: застарелый радикулит, суставные боли, стенокардия и язвенная болезнь перестали беспокоить его. Воистину – молитва исцеляет и душу, и тело. Мы с сестрой так же, регулярно исповедуясь и причащаясь в храме, избегаем острых житейских ситуаций и телесных немощей. Потому что у нас Господь встал на Своё главное место, а у отца Аллах – и на устах, и в делах.

Только в самом начале я вела мысленно диалог с отцом о вере, скорее как бы для себя, что бы в мысленной полемике уяснить себе, что моя вера для меня неизбежна, единственна и победоносна. Я была воспитана в татарской семье, и моим внутренним законом было стремление не противоречить родителям, не дерзать их поучать или переубеждать, если они сами не разрешат этого. В семье не принято было спорить и доказывать правоту, а было принято виниться и просить прощения. Отец, ощущая опустошение после споров о вере, так же стал их избегать. Он спасал любовь к детям, надеясь со временем найти почву для согласия. И ему и нам была ближе жизнь не по букве закона, а по духу любви. Простые люди, выходцы из деревни, чураются всякого лукавства, всякой фальши и словоблудия. Именно деревенские люди имеют веру без рассуждения, неизменную и простодушную, как закон жизни, полученный от предков. Они очень чутко ощущают вред от попыток обновления и смешения религий. Такими их делают не любопытство к прогрессу, а постоянный труд, жизнь без роскоши и удобств мегаполиса. Именно физический труд на земле, содержание домашней птицы и скота даёт им средства к существованию, сохраняет их работоспособность, ограждает плоть от дебелости, делает душу крепкой и независимой от информационного потока СМИ, которые навязывают народу чуждую глобальную идеологию, уничтожающую народные обычаи и веру в предков.

У них здоровое благоразумие, устойчивость старой морали, щемящая любовь к малой родине, родным, хранение памяти об умерших и целостности рода.

Отец до сих пор ведёт образцовое хозяйство: чисто у него и в доме, и в хлеву, и в огороде. Именно с молитвой он легко управляется со всеми домашними делами. Жизнь его лишена суеты, празднословия и всякого житейского страха о будущем. Он живёт один, уповая на Всевышнего. Его внутренняя красота и душевное смирение освещает его внешность, делая её благообразной в его 72 года. Его любовь и отзывчивость к людям не позволяют ему оставаться одному.

И если вначале отец не одобрял наш выбор православной веры, то теперь, наблюдая изменения, которые в нас произошли: нашу умиротворённость и покорность обстоятельствам, нашу горячую преданность Господу Иисусу Христу, наше прилежание к церковной жизни, посту и молитве, он, уже имея и свой аскетический опыт, проявляет уважение и к православию, считая его равноспасительным. Как-то единодушно мы пришли к выводу, что благовестие возможно для тех, кто находится в поиске. Кто нашёл в традиционном веровании свою нишу и удобство миропонимания, исполнимость законов и предписаний, то колебать их так же самонадеянно и оскорбительно, как бесплодно и незаконно. Последним его доводом к желанию единоверчества было сетование, что мы не будем вместе в Раю. В исламе неверные будут мучиться вечно, а верные унаследуют рай, в котором райские радости будут состоять в том, что наслаждающиеся будут предоставлены друг другу и своим наслаждениям, а не Творцу. Уже сама принадлежность к мусульманской общине считается в исламе гарантией спасения.

В православии в противовес коранической вечно цветущей идиллии – христианский образ Небесного Града. Весь смысл будущей блаженной жизни для христианина заключается в созерцании Бога, в бесконечном славословии, спасённом человечестве, которое будет царствовать во веки веков (Откр.,21–22).

Для меня есть три причины, по которым я не желаю попасть в исламский рай.

Во-первых, принцип недобровольности, оправдывающий земное насилие над чужой волей. «Предались Ему те, кто на небесах и на земле, вольно и невольно». Толкуя этот аят (Коран, 3–83), Пророк сказал: «Предавшиеся Аллаху невольно – это пленённые народы, кого привели к исламу в цепях и оковах и кого ведут в рай против их воли». В православном раю будут только те, кто не может жить без Христа и хоть в чем-то ему уподобится. Магнит привлекает только железо, то есть Бог привлекает только тех, которые способны и обнаруживают некоторое сродство с ним. В то же время, наверное, ничего, кроме произволения, не препятствует моему отцу унаследовать тот рай, в котором ничто нас с ним не разлучит «от любви Божией». Святой Ириней Лионский пишет: «Всем соблюдающим любовь к Нему Он даёт своё общение». Да, Бог есть любовь (1Ин, 4:16), и любовь эта будет всё во всём (1 Кор., 15:28), но для тех, кто стал воплощением ненависти, она станет адским огнём. Как говорит схиархимандрит Гавриил Зырянов: «Разве тот, кто имеет благодатную любовь в себе, будет убивать других? Боголюбие – есть жизненная сила души и сердца человека, созданного по образу Божию. Любовь – великая вещь есть, благо всех благ. Она желает быть отрешённой от всякой мирской привязанности, что бы ничто не затемняло её взора, никакое временное благо не связывало и никакое решение не смущало».

Во-вторых, рай будет неполным без соборности с теми святыми, которые стали родными и чью помощь мы испытывали, а также с теми, с кем мы подвизались на земле, кто помогал нам в искушениях. Молитвенное общение с Богом в Церкви, которая есть единение людей любви, получит свою полноту только в торжествующей небесной Церкви. И хотя моё монашество «монос» предполагает единственность и одиночество, проживши несколько лет в уединении, я полностью согласна с пророком Давидом: «Се, что добро, или что красно, но еже житии братии вкупе». Какое счастье в монастыре созерцать прекрасные души человеческие, которые составляют почти единый духовный организм. Они служат своими добродетелями общему делу, наполняют молитвой Дом Господень, с помощью священника совершают подвиг очищения души от наслоений родовых и приобретённых грехов, чтобы услышать от Господа: «Ты и весь твой род будет спасён». И я не знаю, кому Господь больше внемлет, чьи мольбы о спасении всего рода дойдут до него: мои или отца? Кто из нас больший Богочтец? Только Господь– сердцеведец видит наши добродетели. А пороки видим мы, люди, преуспевшие в знании греха.

В-третьих, навыкнув воздержанию в монашеской жизни и ощущая колоссальную помощь от этого в борьбе со страстями, чувствуя свободу от наличия земных благ, мне будет невыносимо оказаться в исламском раю, где только едят, пьют, возлежат, созерцая прекрасных гурий. Впрочем, и наш рай будет неприемлем для тех, кто только в страстях видит смысл жизни и услаждение души. Подобное привлекается подобным. Именно рай в исламе узаконивает отношение к женщине как к созданию для утехи мужчин. Отношение к женщине в исламе у меня всегда вызывало недоумение, равно как и отмена единобрачия, которые человечество всегда одухотворяло как воплощение гармонии и Божиего замысла. В произведениях искусства бессмертная любовь воспевается как единственная сила, противостоящая страху смерти.

В татарском исламе почти не встретишь многожёнства, видимо, сказалась традиция не нарушать венцы у православных русских, с которыми испокон веку соседствовали татары-мусульмане. И всё же менталитет восточной женщины иной. Она не видит для себя проблемы в ущемлении собственных прав, честно и добросовестно исполняет свою роль в семье, подчиняясь её главе и не испытывая при этом страданий.

В русских семьях принято равноправие. Церковь против того, чтобы грехи, нарушающие законы нравственности, влекли разные наказания у мужчин и женщин. Мужчины, относящиеся к женщине с деспотизмом и несправедливостью, погрешают против Христа. Цель брака в христианстве – «пламенная и искренняя дружба, это помощь в стремлении вести жизнь целомудренную, которой приобретается благоволение и покровительство Божие на весь дом. Брак тогда особенно и лишается всякой похвалы, когда кто-нибудь пользуется им до пресыщения и как невозможно, чтобы человек целомудренный презирал свою жену и когда-нибудь пренебрёг ею, так невозможно, чтобы человек развратный и беспутный любил свою жену, хотя бы она была прекраснее всех» (Cвт. Иоанн Златоуст).

Принято, что в исламе похоть, вследствие своего побуждения человека к борьбе, более полезна, нежели вредна для людей. Во всяком случае, она не есть грех, хотя сама она – от греха и влечёт ко греху. В исламе нет понятия чистоты помыслов.

Существование множества религий христианство объясняет ненормальным духовно-нравственным состоянием человечества, греховным повреждением глубинных основ души. Не хочет человечество иметь плотское воздержание законом жизни. От степени чистоты сердца зависит правильное представление о Боге, религии и религиозном опыте. Ни в какой иной религии, кроме православия, нет утверждения: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф., 5:8). Гораздо спокойнее и мирнее душа, не знающая томления плоти. Расплывчатое отношение к греху блуда в исламе не может не противостоять самому распространённому искушению нашего времени. Утопающая в неге и роскоши некая богатейшая часть общества диктует свои идеалы. И вот уже остальное большинство мечтает о рае на земле, принимая через массмедиа пропаганду лживого любовного томления и экстаза за настоящую ценность и утешение жизни.

Академик А.Ф. Лосев говорил о том, что разнообразие вер было оправдано историей мира. Мощные внутренне органичные и исторически оправданные мифологические силы: православие и ислам – появились и развивались в истории в полном согласии с её объективным течением. Но только оцельнение вер, их самоуглубление и очищение внутреннего смысла, а не эклектическое смешение будут благом для человечества. Нужно изживать имеющуюся противопоставленность исторически конкретных церквей и государств.

Феномен татарского ислама обусловлен многовековым существованием двух религий, которые не имели почву для соприкосновения. Начиная со времени правления благоверного князя Александра Невского Русь приняла союз с мусульманством и отвергла католическую экспансию именно как условие сохранения православия – культурообразующей религии русского народа. И это было оправдано историей, закреплено дружбой. А в Татарии тесно переплелись два народа, две веры. Не противопоставление, а здоровое соперничество благочестием составляет апостольское благовестие. Необычайным почитанием в Греции и во всём мире пользуется святой Иоанн Русский, живший в начале XVIII века. Будучи солдатом армии Петра Первого, он попал в плен и прожил в услужении турецкой семье. Выстояв в пытках, но не отказавшись от Христа, этот святой с таким усердием служил своему мучителю, что был почитаем всеми мусульманами за кротость, сильную молитву, трудолюбие, смирение и любовь к людям. Вера, дающая такие плоды духа, вызывает уважение и у врагов.

Интуитивно происходило проникновение духовных ценностей из одной веры в другую. В ислам перешла религиозно-философская основательность и просветительско-педагогическая направленность православия. А православие назидалось традиционализмом, уважением к старшим, смирением и отсутствием двойных стандартов священнослужителей и паствы, религиозного и светского образа жизни. Муфтий Равиль Гайнутдин так описывает современное состояние верующих в исламе: «В исламе религиозный и светский образы жизни не разделяются и дополняют друг друга, предписывая советы и ограничения для гармоничного порядка нашей жизни». Можно предполагать, что и молитвенная практика ислама и православия по духу ближе, чем католическая, так как предполагает познание Бога не напряжением ума, ни посредством переживания собственных ощущений в экстазе, а чистотою сердца и личным подвигом. «Поелику благость Божия даровала Божественную и просвещающую (предваряющую) благодать, которая путеводит всех. Желающие свободно покоряться ей (ибо споспешествует ищущим её, но не противящемся ей) и исполнять её повеления получают особенную благодать, которая, содействуя, укрепляя и совершенствуя их любви Божией, оправдывает их» (Блж. Феофилакт Болгарский).

Иудействующие, распявшие Господа Иисуса Христа, были обличаемы Господом в том, что они чтут не Бога, а диавола: «Вы отца вашего диавола есте, и похоти отца вашего хощете творите: он человекоубийца бе искони: яко ложь есть и отец лжи» (Ин, 8: 44,45).

Разве можно оправдать Крестовые походы, завоевательные исламские войны, ваххабизм – за всем этим стоит иудейство, использующее «сухой блуд политико-экономических теорий» (А.Ф. Лосев) для единственной цели – уничтожения православия как своего главного врага. Поэтому опасны экуменические тенденции диалога православия и католицизма, смешение мирового ислама с татарским региональным. Разум богословов и интуиция татарского народа единодушны в том, что своя философско-богословская концепция регионального ислама, сохраняющая уникальные традиции сосуществования двух религий в Татарии, важнее, чем мировая стандартизация исламского образования. Международная конференция по исламскому образованию, прошедшая в Казани в 2009 году, констатировала, что татарский ислам не признаётся стандартами мирового ислама. Именно эта обособленность и уникальность татарского ислама, так мешающая общей политике глобализации, помогут дать отпор ваххабизму в Татарии, которого там до сих пор не было. Мой отец рассказывал, что в их мечеть прислали молодого имама, прошедшего обучение в Саудовской Аравии. Известно, как молодёжь подвержена религиозному экстремизму. Но прихожане мечети попросили убрать ретивого лектора, предлагавшего вести войну с неверными под религиозным знаменем ислама. Что и произошло, ведь давно уже не отделить русских от татар в повседневной жизни.

Удивительно, но в Европе идёт активно расхристианизация разуверившихся в католичестве коренных европейцев и рост среди них адептов ислама. Ислам для европейцев, конечно, не примет традиционные формы (для этого нужно иметь наставников, жить среди верующих), а останется умозренческим, адаптированным, модернизированным.

Православный священник Иоанн Чураков, недавно побывавший в Европе, делится своими впечатлениями об этом. Он говорит, что исламизация коснулась просвещённой Европы: коренные европейцы принимают ислам, практикуют его. Их секулярное размытое сознание построено на идее комфорта, заложником которого становится человек. Он теряет свою цельность, смысл жизни, становится придатком общеэкономической системы потребления. А ислам даёт европейцам некую цельность мироощущения, заряд духа, определённую идеологическую энергию, идею Единого Бога, служение Ему хотя бы в законнических категориях. Ислам возвращает человека в эпоху до Христа. ... Это адаптированный вариант иудаизма, призванный дать ему вселенский посыл. К главному празднику Курбан-байраму, который относится не к Магомету, а к Аврааму, готовит пост Рамазан. Это прообраз нашей Пасхи, того, что Господь совершил на Голгофе. Гора Мориа, ветхозаветная святыня жертвенника Авраама, сейчас находится у мусульман. Курбан-байрам – прообраз той жертвы, где Бог принёс в жертву Сына Божия. Мусульмане ещё не приняли Христа как пришедшего во плоти Богочеловека, а живут в «сенях и гаданиях». У них покрывало на лице. Знаменитый купол над скалой в Иерусалиме – теперь также исламская святыня, она включает в себя вехи жизни Богочеловека: Сретение, Введение во Храм Божией Матери, место беседы двенадцатилетнего Иисуса Христа с ветхозаветными учителями иудейского народа. Христианство там присутствует бок о бок с исламом, и если оно сумеет показать исламу, что он является некоей прелюдией, преддверием, притвором христианства, то породит такое благоговение к себе, которое даже исключает враждебность и соперничество идеологий. Один из обрядов, включающий необходимость хотя бы раз съездить в Мекку и поклониться камню, который упал с неба, – хадж в Мекку. А в послании апостола Павла к евреям говорится: камень, «его же небрегоша зиждущии», есть Христос. Но они не понимают, что их камень – это образ Иисуса Христа. Если в этом камне после смерти они узнают Христа, то спасутся.

Государство, которое печётся о благе своего народа, не может не беспокоить вопрос об истинности религии, и оно должно поощрять именно традиционные верования, искони присущие народу. Иначе армия прельщённых своими «сверхспособностями» экстрасенсов гипнотическим воздействием усыпит народ, мечтающий о земных богатствах, от поиска богатства Небесного – веры в Истинного Бога.

Монахиня ЕВФРОСИНИЯ (МУХАМЕДЗЯНОВА)

Перейти к содержанию номера