Москва. Декабрьские события на Манежной площади

День Конституции, провозгласивший Россию правовым государством, так и прошёл бы незаметно, если б не события на Манежной площади. Что ж, это лишний повод поговорить о тех идеях, которые заложены в Конституции.

Спроси сейчас первого попавшегося тебе на улице человека, что он понимает под правовым государством, и он ответит (если он не профессиональный юрист): это такое государство, при котором существует порядок, а законы человеческие. То есть направленные не против человека, а для его, человека, блага. И придётся того человека поправлять.

Как говорил старик Гегель, сова Минервы начинает свой полёт с наступлением сумерек, а это в переводе с иносказательного может означать и то, что некую идею можно оценить в полной и должной мере по её плодам. То есть когда осядут пыль и пепел от взрыва, ею вызванного.

По понятным причинам сейчас о правовом государстве в России давно уже не упоминают, точно и не было отродясь ст. 1 Конституции РФ (в скобках России). Правду сказать, и прежде о правовом государстве говорили разве что в мечтательном плане. «Вот построим правовое государство и заживём как люди!» И говорили это, прошу заметить, сугубые профессионалы-юристы. В том числе и те, которые в своё время (до принятия Конституции-93) ругали на чём свет стоит это самое «правовое государство» (в кавычках) как буржуазную химеру и выдумку.

Позже во времена не к ночи будь помянутой перестройки те же самые светилы правоведения заговорили о «социалистическом правовом государстве», а спустя ещё немного времени пошли проклинать социализм и нахваливать что было мочи либерализм с его правовым государством (уже без кавычек). Одним словом, теоретическая эволюция в умах и сердцах теоретиков правовой государственности на Руси протекала в ураганном темпе и в такт с изменениями умонастроений вышней власти, остро нуждавшейся в какой-нибудь респектабельной «общечеловеческой идее» (в конфетной обёртке). Однако нашему брату-теоретику не привыкать впадать в легкомыслие.

И вот тут мы подходим к самому главному – к вопросу о том, что есть за зверь правовое государство и с чем его едят. Начать придётся издалека.

«Правовое государство», равно как и обезьяну, выдумал немец. Точнее, два немца – Р. фон Моль и К.Т. Велькер. И случилось это в середине XIX века. Оба эти либерала решили противопоставить изобретённое ими на бумаге «правовое государство» государству полицейскому. Здесь надобно сделать оговорку. Полицейское государство вовсе не означает того, что в просторечии понимается в качестве «полицейщины». Полицейское государство в его исконном значении – это государство, строго выполняющее свои же законы. И ничего более. Действительно, не может же полиция подменять собой все остальные органы государства! Тогда она просто перестанет быть полицией. Сам же термин Polizei означал в те поры «управление». И ничего более. В таком значении он употреблялся в конце XVIII века и в России. Таким образом, «полицейское государство» являло собой форму просвещённого авторитарного государства. В свою очередь, идеалистическая философия и прусская администрация выработали совместными усилиями политическое кредо, смысл которого сводился к тому, что «наилучшей конституцией является хорошее управление».

К слову сказать, правовая защищённость граждан была следствием максимально рационализированного администрирования: в отношении граждан бюрократия придерживалась строгих правовых предписаний (гарантированных уголовно-процессуальной и административной юстицией), а потому правительство могло обеспечивать гражданам соответствующую защиту в плане выполнения государственных функций поддержания порядка и безопасности. В рамках прусской государственной и правовой идеи выработалось весьма специфическое понимание политики, согласно которому подданным не предоставлялись демократические права, с помощью которых можно было бы воздействовать на государственную власть. Но зато взамен достаточно чётко обозначалось правовое пространство, в рамках которого свободные от государственного произвола подданные могли бы реализовывать свои интересы. Сфера свободы рассматривалась как созданная и гарантированная государством, а не как сфера «догосударственных» прав человека в том виде, как они понимались в Америке и Франции.

Так в чём же заключалось, по Молю с Велькером, отличие правого государства от полицейского? А в том, что полицейское государство связано законами, им же самим издаваемыми, правовое же государство – правом, которое выше и шире писаных государством законов. Ведь помимо издаваемых государством законов существуют ещё и неписаные нормы – обычаи, прецеденты, принципы права, применяемые судами и государственными органами и т.д. Одним словом, право и закон – это во многом совпадающие, но отнюдь не тождественные категории. Однако в этом-то вопросе и кроется масса трудностей и теоретических химер, которые и вылезли наружу шилом из мешка в более позднее время.

Вплоть до 30-х годов ХХ века никаких особых прорывов в теории правового государства не отмечалось. И лишь в начале века профессор Г. Еллинек (опять немец!) выдвинул идею самоограничения государства, а австрийский еврей Г. Кельзен, перебравшийся из Австрии в Веймарскую Германию, а из гитлеровской Германии в США, отметил наличие правовой государственности в столь нелюбимой бравым солдатом Швейком Австро"Венгрии.

Идея правовой государственности получила, как ни странно, определённый импульс после прихода к власти Гитлера, когда ряд национал-социалистских теоретиков, в частности, президент Академии права Г. Франк, ставший в 1934 году министром юстиции Третьего рейха, заявил, что национал-социализм «продемонстрировал миру образец абсолютно идеально построенного и во всех деталях обеспеченного правового государства». Следовало бы в этой связи лишь уточнить, что речь в данном случае шла, скорее, об идее «формально-правового государства» – государства простой законности, а не о правовом государстве, в котором главное внимание уделяется содержанию законов.

Справедливости ради следует сказать, что сам фюрер ни юристов (за их крючкотворство), ни юриспруденцию (за её формализм) не любил, если не сказать ненавидел. Фюрер предпочитал содержательный элемент в праве формальному, о чём и поведал в своих записках Г. Пикер. Правду сказать, ряд исследователей считает эти записки фальшивкой, но это сути дела не меняет. Так вот что говорил по поводу правового государства фюрер всех немцев: «Если государство принимает решение обезвредить или, например, уничтожить какой-нибудь явно уж антинародный элемент, то всё бюргерство принимается вопить во весь голос, что это – государство насилия и террора. Но если еврей с помощью всевозможных юридических уловок лишает немца работы и средств к существованию, забирает у него двор и дом, разрушает его семью, вынуждает его в конце концов эмигрировать и немец затем по дороге расстаётся с жизнью, бюргерство называет государство, в котором такое возможно, правовым, поскольку вся эта трагедия разыгралась в рамках закона» (Генри Пикер. Застольные разговоры Гитлера. – Смоленск, 1993. – С. 295–296).

Одним словом, фюрер недолюбливал не только юриспруденцию с юристами, но ещё и формалистическое немецкое правосознание. Зато нацистской пропагандой и юриспруденцией вовсю была использована идея «естественного права» – в качестве обоснования права немцев на расширение «жизненного пространства» и сугубо позитивистский «законнический» подход к праву («право есть приказ суверена»). Обвинители на Нюрнбергском процессе столкнулись с мощной контраргументацией адвокатов нацистских преступников: «Наши клиенты не виноваты – они всего лишь исполняли законы рейха! За что их судить?»

Одним словом, обвинителям пришлось на ходу дела менять старое международное право и создавать новое, решая заодно теоретические проблемы соотношения закона и права. И решены они были в пользу петли и тюремных сроков различной продолжительности.

А в мае 1949 года Западная Германия приняла Основной закон (Конституцию), продиктованный ей американской оккупационной властью. В нём Западная Германия, (точнее ФРГ) провозглашалась «правовым государством».

Ну вот и приспела пора изложить вкратце основное содержание доктрины правового государства. Сводится она к следующему:

– гарантированность основных прав человека;

– обязательность основных прав для законодательной, исполнительной и судебной власти, возмещение ущерба личности при неправомерном государственном вмешательстве в её жизнь;

– обеспечение юридической защиты основных прав в случае нарушения их государством, право быть выслушанным в суде;

– гарантия того, что никто не будет изъят из подсудности предусмотренного законом судьи, а также подчинённость законодательства конституционному строю, а исполнительной власти и правосудия – закону и праву.

Напомним, что в 1948 году Генеральной Ассамблеей ООН была принята Всеобщая декларация прав человека, определившая основные права.

Правовое государство, по мысли создателей его теории, воплощает в себе господство закона, то есть объективного всеобщего права, а не человеческого произвола. Право предшествует власти, а последняя является легитимной лишь в той мере, в какой служит праву, призванному обеспечивать свободу индивида и её реализацию.

Трудность определения понятия и сущности правовой государственности привели германских теоретиков к выводу о том, что общее понимание феномена правового государства не может быть определено, хотя и может быть описано.

В то же время признаки правовой государственности не могут быть исчерпывающим образом перечислены, иерархизированы или суммированы. Таким образом, в весьма мудрёной конституционной доктрине и теории права выработалась точка зрения, согласно которой понятие правового государства имеет своё твёрдое ядро и открытые границы, хотя открытость их небезгранична. Ряд теоретиков вообще полагает, что понятие правового государства относится к такого рода понятиям, которые не могут быть объективно определены из самих себя и всегда остаются открытыми для меняющихся конституционно-правовых воззрений и конкретизаций.

Ещё мудрёнее стало обоснование неотъемлемости прав человека. Ссылаться на писаный закон (т.н. «юридический позитивизм») было немецким теоретикам, помнившим опыт законности Третьего рейха, не с руки. Но и ссылаться на «естественное право», на которое ссылались нацистские теоретики, тоже было запрещено. И тогда немецкая профессура придумала выход из положения, объявив основные права человека «высшими ценностями», не подлежащими отмене.

Но ведь ценность на то и ценность, что является таковой для кого-то, причём вовсе не обязательно, что для всех. Так аукался немцам и выдуманным ими теориям Третий рейх. Более того, отцы-основатели Основного закона ФРГ пошли дальше и объявили, что сам Основной закон не может быть отменён НИКОГДА, а может быть лишь изменён. Причём только в той мере, в какой он не затронет смысловое содержание Конституции.

Создалась парадоксальная ситуация: с одной стороны, ФРГ объявлялась демократическим государством, а основой демократии является воля народа, а с другой стороны, страна объявлялась правовым государством, Конституция которого НЕ МОЖЕТ быть отменена даже большинством народа. Иными словами, провозглашённые незыблемые «ценности» наложили оковы на волю народа НАВСЕГДА.

Вот это и есть правовое государство. А чтобы законодатель какой-нибудь вольности себе не позволил, в Основном законе был предусмотрен Конституционный суд, в который можно было обратиться в случае, если возникал вопрос относительно конституционности принимаемых законов.

А теперь прикинем, сощурив глаз, как эти красивые идеи применить к нашей грешной жизни с её нынешней судебной системой, думающей свою тяжкую думу Государственной думой, неподкупным чиновничеством и бескорыстными правоохранителями?

И вот это всё решено было внести в Конституцию государства, которого в сущности не было. Действительно, границ не было, а с ними и много чего ещё. Нет нормального государства и по сию пору, зато есть Конституция, Конституционный суд и армия правоведов, скорбящих о том, что правовое государство всё никак не удаётся построить.

А уж если задуматься, то вообще непонятно, как мы ещё все живы. И иного объяснения, как по милости Божией, тут и не подберёшь.

Любопытное обстоятельство. Вспоминает судья Европейского суда по правам человека А.И. Ковлер: «Могу засвидетельствовать как участник Конституционного совещания: работа над «правозащитной» частью Конституции была как бы дана «на откуп» сторонникам либерально-демократического проекта, в то время как над «институциональной» частью трудились адепты сильной президентской власти. Это обусловило известное противоречие между демократическим и авторитарным элементами в российской Конституции» (см.: Ковлер А.И. Конституционные основы новой российской государственности // Становление новой российской государственности: Реальность и перспективы. М., 1996. –  С. 23–34). Интересно, каковы были бы комментарии к Конституции и каков был бы образ российского конституционализма, случись между этими группами рокировка?

С самого начала все неудачи с реализацией на практике столь мудрёной теории правового государства сваливали на отсутствие «гражданского общества», а с недавних пор на «некачественность» русского народа.

Одним словом, задумали собрать паровоз, на котором можно будет полететь в сытое либеральное будущее, но ограничились лишь покраской его трубы, а насчёт всех остальных агрегатов и механизмов локомотива порешили, что они как-нибудь сами к трубе приложатся и пристыкуются. Потом.

И вспоминаются мне в этой связи рассуждения Л. Толстого из «Войны и мира». Помните? «Идёт паровоз. Спрашивается, отчего он движется? Мужик говорит: это чёрт движет его. Другой говорит, что паровоз идёт оттого, что в нём движутся колёса. Третий утверждает, что причина движения заключается в дыме, относимом ветром.

Мужик неопровержим. Для того чтобы его опровергнуть, надо, чтобы кто-нибудь доказал ему, что нет чёрта, или чтобы другой мужик объяснил, что не чёрт, а немец движет паровоз».

Так и наши теоретики. Одни говорят: «Вот построим правовое государство и заживём как люди». Эти напоминают мне мужика, полагающего, что паровоз движет тот самый парень с рогами и копытами. А то, что паровоз серии «ПГ» («правовое государство») собрал немец под свои немецкие нужды, в голову им, похоже, не приходит. 

Так какое же государство нам нужно? Отвечу: православное. Но это уже тема отдельного разговора.

(Подборка фотографий убедительно свидетельствует о торжестве демократии и права в современном мире)

Профессор, д.ю.н, Б.А. КУРКИН

Перейти к содержанию номера