Часть I: к вопросу об истоках современной финансовой системы

Как известно, в экономической истории твёрдо закрепилось положение Макса Вебера о том, что идейно-духовной основой капитализма явилась протестантская этика в её кальвинистском варианте, давшая религиозное обоснование права на получение прибыли и способствовавшая сакрализации предпринимательской деятельности человека. Действительно, учение Кальвина представляло собой открытое оправдание ростовщического процента и откровенный призыв к накоплению богатства, выступавшего в качестве главного свидетельства избранности Богом. Это подготовило почву для обособления экономических мотивов и интересов человека в отдельную сферу и их высвобождения из-под традиционного нравственного контроля, заложив культивирование экономически детерминированного мышления, приведшего в итоге к формулированию концепции экономического человека.

Однако это «раскрученное» положение всегда оставляло в тени более опасное явление – скрытое оправдание и поощрение процента и прибыли, которое очень рано утвердилось в католической церкви и позволило ей задолго до оформления банковской системы нового времени создать совершенную модель процентной экономики, отработавшей конкретные финансовые механизмы закабаления, заимствованные затем светскими властями. Сегодня изучение этой темы представляется особенно актуальным. Дело в том, что в условиях полной дискредитации идеологии неолиберального рыночного фундаментализма, ассоциируемого с кальвинистской этикой, наднациональные финансовые кланы всё активнее берут на вооружение идеи «этичной экономики» и «этичных финансов», главными разработчиками которых являются католические интеллектуальные центры. Неслучайно именно Ватикан выходит сегодня на ведущие позиции в деле обеспечения религиозно-нравственного обоснования строящегося нового мирового порядка, ярким свидетельством чего стала уже упоминавшаяся нами энциклика Бенедикта ХVI Caritas in Veritate, приуроченная к встрече «Двадцатки» в Аквиле в 2009 году.

Но надо понимать, что речь идёт не о том, чтобы осуществить какое-либо «нравственное реформирование» нынешней финансовой системы, а, напротив, о спасении и сохранении в неизменности финансово-спекулятивной основы современного капитализма путём придания ему красивой идейной формы «социально-солидаристского» проекта, уходящего своими корнями в старинную практику католицизма. А суть этой практики заключается в активном фактическом поощрении любых форм прибыли при жёстком формальном их осуждении.  То есть финансовые кланы переходят с открытых на скрытые формы информационно-психологического контроля, и в этом плане многовековой опыт католицизма с его разработанными механизмами овладения человеческими душами оказывается особенно востребованным.

В данной статье мы хотели лишь кратко коснуться истории создания финансовой системы католицизма в период утверждения его в качестве теократического наднационально-корпоративного государства Средневековья, сыгравшего во многом определяющую роль в утверждении той банковской практики, которая стала доминирующей уже в период Нового времени.

Как известно, взимание процента, то есть занятие ростовщичеством, осуждалось христианством с первых веков своего существования. Как сказано в Евангелии от Луки, «…и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая…» (Лк., 6:35). Это означает, что кредитор не должен просить ни процентов, ни возврата самой ссуды. Уже Эльвирский собор 305 года запретил получение процента всем, Никейский собор 325 года ограничил запрет духовными лицами, но позже этот запрет был распространён и на мирян. Капитулярий Карла Великого также запрещал процент, как и повышение цен, обусловленное односторонней выгодой.

Со временем в западнохристианской церкви закрепилось понимание ростовщичества как страшного греха, приравнивавшегося к греху содомии. Во-первых, этот рост противоестественен – деньги не могут воспроизводиться. Далее – это воровство: рост представлялся как премия за истекшее время, поскольку требующий процента желал воспользоваться в свою пользу временем, то есть божественным установлением, а это – преступление против Бога, так как время принадлежит только Ему. Наконец, дающий в рост грешит постоянно, даже когда спит, то есть грех этот бесконечен.

Таковы были теоретические установки Церкви. Но первое, что надо отметить, это что запрет на дачу денег в рост не сопровождался запретом на взятие денег в рост. Так что в период раннего Средневековья в Европе (с VI по ХI век) короли, князья и высшее духовенство активно прибегали к услугам иудеев-ростовщиков, которые единственные занимались ссудой денег под проценты и обладали огромными капиталами, обеспеченными им их монопольным положением в международной торговле. За это светские и духовные власти гарантировали иудеям своё покровительство, а при Карле Великом последние превратились вообще в привилегированный и процветающий класс. Сын Карла Людовик Благочестивый, в частности, разрешал иудеям торговать рабами-христианами, получая свою долю прибыли, им было одобрено 5 хартий в их пользу, включающих право селиться в любом месте королев ства. По их просьбе даже базарный день был перенесён с субботы на воскресенье.

Другим характерным фактом того времени было то, что, хотя теоретически процент и был запрещён, на практике он активно присутствовал. Дело в том, что официально Церковь не брала процентов по кредитным операциям, но само определение ростовщичества никогда не было до конца ясным и всё время менялось. Распространённым было понимание процента как любой прибыли, извлечённой из дачи денег в долг, но при этом имелось достаточно путей для извлечения выгод без взимания процентов. Например, Церковь не запрещала отдавать имущество на определённый срок до уплаты долга (то есть залог), с которого кредитор мог получить вознаграждение. Церковь проявляла в этом деле большую активность, и ростовщичество было распространено  cреди всех слоёв духовенства. Ни постановления синодов, ни проповеди отдельных епископов не могли ничего изменить.

Периодом наибольшего интеллектуального и морального обмирщения духовенства становится Х век, когда Церковь оказывается под сильнейшим влиянием светских властей. Епископ Ратхер Веронский назвал это период «веком Симона», то есть веком процветания симонии – повсеместной продажи церковных должностей, когда механизм перевода денег снизу доверху был доведён до совершенства. Так, один из епископов Флера описал его следующим образом: «Архиепископ приказал мне для получения епископской должности передать 100 золотых су; если бы я не передал ему, я бы не стал епископом… Я дал золото, получил епископство и в то же время если я не умру, то вскоре компенсирую свои деньги. Я рукополагаю священников, посвящаю в диаконы и получаю золото, оттуда ушедшее…  В Церкви, являющейся собственностью одного только Бога, нет почти ничего, что не давалось бы за деньги: епископство, священство, дьяконство, низшие звания… крещения».

Современники тех лет рисуют картины всеобщего нравственного упадка и духовной деградации, связанных с нарушением упорядоченной жизни духовенства, повсеместным распространением симонии и николаизма (сожительства), по степенно разлагавших католическую церковь изнутри и закрепивших за ней название «свода грехов». Как писал всё тот же Ратхер Веронский, «священники всю жизнь проводят в тавернях; в алтарях грязные сцены пьяной оргии. Они заняты лишь тяжбами, жаждой прибытка; зависть и ненависть разрушают их… они берут проценты, продают церковную утварь, продают само отпущение грехов. Они отличаются от светского общества разве тем, что бреют бороду».

Это был низ падения католической церкви под властью светских властей, но именно эта сила давления обусловила в итоге и соответствующую ответную реакцию. В конце ХI века под лозунгом очищения и освобождения Церкви от разлагающего влияния мира сего папа Григорий VII приступает к осуществлению так называемой папской революции. Начало ей было положено в 1075 году провозглашением революционного документа «Диктаты папы», представлявшего собой 27 постулатов папской теократии, устанавливающей верховенство церковного начала над светским. В соответствии с ними понтифик и его окружение приступают к созданию жёсткой иерархической системы управления католической церковью, мыслимой как «мировое христианское государство». В результате этого сложилась совершенно специфическая политическая модель, при которой политическое единство было скреплено теократическим сословием католического клира.

В первую очередь в самой Церкви сложились новая дисциплина и единый аппарат управления, при котором папа превращается в главного управителя, имеющего высшую власть в вопросах религиозной практики и веры и в сфере церковной собственности, считающейся «отцовской наследственной долей Христа». Папа присвоил себе право издавать законы, став верховным судьёй и отправителем правосудия, и если до этого его юрисдикция над мирянами была подчинена юрисдикции императора и королей, то теперь он правил мирянами не только в вопросах веры и морали, но и в вопросах гражданских. Церковь приобрела большинство отличительных черт государства в его современном понимании, став фактически образцом для светских политиков Нового времени.

Соответственно, как самое совершенное государство Рим создал и самую развитую для своего времени финансовую систему, организованную в общеевропейском масштабе. 

Мощным средством обогащения церковной верхушки стали начавшиеся в 1095 году Крестовые походы, призванные под лозунгом «христианского завоевания мира» распространить влияние католицизма теперь уже и на Восток. В результате их за двадцать лет произошли перемены, буквально перевернувшие Европу и объединившие её в коллективном военно-миссионерском натиске. Походы принесли Церкви огромные доходы. Только в результате разграбления западными рыцарями Константинополя в 1204 году были захвачены неисчислимые сокровища: считается, что общая стоимость добычи превышала миллион марок серебром, а может, и достигала двух миллионов марок, что превышало тогдашний ежегодный доход всех стран Западной Европы, вместе взятых. После такого разгрома Константинополь уже никогда не оправился, и восстановленная в 1261 году Византийская империя уже не шла ни в какое сравнение с прежней мировой державой.

Стимулируемое Крестовыми походами развитие торговли и товарно-денежных отношений привело к началу серьёзной переоценки ценностей. Процветавшая до этого жажда сокровищ сменяется теперь уже жаждой денег и страстью к ним как к прибыли, которая с особой силой утвердилась среди духовенства. Церковь не могла больше оправдывать запрет на новое отношение к деньгам ссылками на греховность и стала отходить от аскетического идеала, признав, что стремление к земным благам не является абсолютно аморальным. В соответствии с данным подходом создаётся новая система канонического права, отразившая и изменение отношения к ростовщичеству.

Если раньше определение ростовщичества было неясным, то теперь канонисты впервые стали использовать римский термин, обозначающий «процент» для взимания законной платы за предоставленный займ. В соответствии с Кодексом Юстиниана вводится право взимания процента в морской торговле, и если это сопряжено с большими рисками. Далее, процент разрешался, если должник был врагом, вассалом или неправомерным владельцем; если он служил компенсацией потерь, понесённых в связи с дачей в долг (например, при невозвращении долга в срок считалось правильным заплатить штраф, и в заёмном письме оговаривалась пеня за неуплату долга в срок); наконец, если нужно было покрыть расходы на содержание залога. Во второй половине ХIII века было решено, что за продажу в кредит можно брать более высокую цену, что было скрытым процентом. Была признана особая разновидность коммерческих договоров, по которой авансировалась определённая сумма денег, которой заимодавец рисковал ради прибыли.

Использовались также и различные формы скрытого процента. К ним относились, во-первых, участие в прибылях, при котором кредит предоставлялся для коммерческих, военных и пиратских целей, а кредитор выступал участником предприятия; во-вторых, обязательство уплаты лучшей монетой, нежели та, которой была уплачена ссуда; в-третьих, обязательство вознаградить кредитора за понесённые им труды.

Таким образом, каноническое право ростовщичества развивалось как система исключений из запрета на рост. Это были гибкие нормы, которые и стали основой для стремительного расширения торговой и финансовой деятельности в ХII–ХIII веках, которую развивали уже банкиры-христиане. Так что нет ничего удивительного в том, что бурный рост банков происходил в условиях продолжающегося существовать официального запрета на процент, который периодически подтверждался понтификами. Так, в 1179 году папа Александр III запретил процент под страхом лишения причастия, в 1274 году папа Григорий Х применил более строгое наказание – изгнание из государства, а в 1311 году Климент V ввёл в качестве наказания отлучение от Церкви. Ростовщичество как «постыдное ремесло» осуждали и такие авторитетные католические богословы, как Фома Аквинский, Бернард Сиенский, Антоний Флорентийский. Но всё это никоим образом не сказывалось на реальной практике, которая представляла собой совсем другую картину.

Главными силами, активно практиковавшими кредитные операции, стали религиозно-рыцарские ордена (в первую очередь орден тамплиеров) и купеческие компании крупных северо-итальянских городов, через которые проходили основные торговые и финансовые потоки. Католические ростовщики начали конкурировать с ростовщиками-иудеями, но между ними самими происходит разделение сфер влияния: ордена концентрируются на кредитовании светских монархов и князей, в то время как для итальянского купечества главным полюсом притяжения становится папство. Именно под влиянием потребностей создававшейся финансовой системы Церкви развивались и оттачивались банковские операции торговых компаний, использовавших уникальные механизмы контроля, которыми обладал папский аппарат и которые были недоступны светской власти. О чём непосредственно идёт речь?

Дело в том, что папство создало разветвлённую систему взимания доходов, одним из важнейших элементов которой было обложение епископов и аббатов. Каждый епископ и аббат должны были платить определённую таксу за посвящение в сан, которая вытеснила существовавшее вначале добровольное пожертвование. Поскольку данное обложение должно было доставляться в Рим непосредственно облагаемыми лицами, а поездка в Рим и проживание в нём вызывали большие расходы (часто не уступавшие по своим размерам самой таксе), последние вынуждены были брать ссуду под процент у римских купцов, уже совмещавших торговлю с чисто денежными операциями. Они предоставляли кредит под известное обеспечение и при гарантии лёгкого взыскания выданной епископу ссуды. А посредником-поручителем между купцом и епископом становится папа, который под угрозой устранения новоназначенного епископа от должности или даже отлучения от Церкви гарантировал купцу аккуратный и своевременный возврат данной им ссуды. При этом ответственными за долги епископа становились и его преемники, и весь капитул. Более того, купцы снабжались специальными полномочиями для проведения в жизнь репрессивных мер – они получали охранительные папские грамоты, удостаивались звания своего человека у папы (familiaris) и снабжались буллою об устранении от должности неаккуратного духовного плательщика. Срок епископского платежа приурочивался к ярмарке, и ярмарочные дни становились днями уплаты по обязательствам.

Кроме таксы за посвящение в сан другими источниками обогащения папства были доходы с откровенной торговли должностями, с взимания лепты св. Петра, а также чрезвычайных крестовых налогов, искупительной суммы за нарушение запрета торговли с мусульманами, индульгенций и др. Всё это предполагало наличие совершенного аппарата по взиманию платежей, который работал бы без перебоев в масштабе всей Европы. Духовенство использовать в этих целях было неудобно – в силу его децентрализованности, а также из-за отсутствия у него достаточной финансовой сноровки. Поэтому незаменимую роль тут играли опять-таки купцы-банкиры, превратившиеся в важнейшее орудие по выкачиванию из населения всех нужных курии средств и отправлению их по назначению в Рим. В итоге именно из купечества был образован специальный институт сборщиков взносов папы, известный под именем коллекторского. Втягиваясь во всё более крупные дела, папские представители стали открывать по всей Европе отделения для своих торгово-денежных операций, способствуя складыванию целой сети агентурных отделений банкирских домов.

Таким образом, не обладая сильным полицейским аппаратом, папа создал эффективнейший механизм принуждения к платежам, который стал одновременно мощным стимулом расширения процентных операций. Итальянские купцы-банкиры получали возможность заниматься безрисковыми вложениями, так как папы с их разветвлённой системой гарантированных сборов были более аккуратными плательщиками, чем короли и князья. Важно также, что всякого рода ссуды делались курией не только от имени данного папы, но и от всех его преемников.

Впервые своими агентами сделал итальянских купцов папа Григорий IХ (1227–1241) – это были купцы-банкиры из Рима и Сиены, затем их вытеснили флорентийцы, поставлявшие лучшие кадры коллекторов. Этому способствовало общее богатство Флоренции и появление золотого флорина, занявшего преобладающую роль в международной торговле. Флоренция превратилась в излюбленное место финансовой деятельности папства, а её купцы и банкиры считались представителями курии (mercatores papeles). Когда папская курия оказывалась в затруднительном положении, папы сами обращались к купцам и становились их должниками, а для выплаты процентов устанавливались специальные налоги в тройном размере из расчёта на три года вперёд. То есть население должно было авансировать папство.

Любимыми купцами-банкирами папства были вначале флорентийские фирмы Моцци, Барди и Перуцци, представлявшие собой одновременно торговые и банкирские дома (владения Барди оценивались в 875 тысяч флоринов, что соответствовало бюджету их клиента – английского короля Эдуарда II). Но после их краха в 1345 году, произошедшего в результате отказа от выплаты долга со стороны английского короля Эдуарда III и последовавшего за ним кризиса европейской кредитной системы, на лидирующие позиции выходят Медичи, сложившие своё состояние в условиях наступившего хаоса. Действуя, как и Барди с Перуцци в сфере «высоких финансов», то есть кредитуя представителей власти, они вместе с тем действовали крайне избирательно, превратив в своего главного клиента именно папскую курию. В итоге, создав мощную агентурную сеть своих отделений по всей Европе, они смогли мобилизовать духовные и организационные силы Церкви на гарантирование возврата выгодных займов, ссужавшихся духовенству всей Европы.

Созданные папством тепличные условия для процветания католического ростовщичества настолько обогатили и развратили итальянское купечество, что его деятельность уже не вписывалась ни в какие рамки христианской морали. Итальянские купцы-банкиры применяли такие ростовщические приёмы, что нередко в курии поднимались жалобы, исходившие от наиболее облагаемых прелатов. Однако эти жалобы оставались, по существу, без рассмотрения, поскольку считалось, что, раз ростовщики каются в своих прегрешениях, их действия не подлежат каре. Когда же был поставлен вопрос о том, не поступают ли греховно сами представители Церкви, платя светским и духовным лицам проценты, курия ответила, что ростовщики и без того получают проценты, и, платя закоренелым ростовщикам, Церковь не совершает, по существу, греха, так как не создаёт новых преступников.

Нередко в поисках объяснения особой корысти и жадности, свойственных некоторым папам, современники приписывали им даже иудейское происхождение. Не избег, например, подозрения в принадлежности к иудеям и автор «папской революции» Григорий VII в силу своих близких отношений с кардиналом Пьетро Пиерлеоне, который действительно имел иудейские корни и давал ему взаймы всякие суммы. Предполагается, что Григорий VII участвовал в коммерческих предприятиях Пиерлеоне и получал за вложенные в них деньги определённую прибыль. При этом тесные связи папы с Пиерлеоне никоим образом не помешали тому, что Григорий VII на римском синоде 1078 года ввёл репрессивные по отношению к иудеям канонические постановления и обвинял своего врага императора Генриха IV в покровительстве иудеям.

Таким образом, крепко связав себя с ростовщичеством, римская курия сделалась, по существу, олицетворением и заложницей коммерческих сделок, в интересах которых нарушались и право, и закон. При официальном запрете на процент последний превратился в главный стержень всей финансовой системы католицизма, и этот двойной подход роковым образом сказывался не только на развитии экономики, но и, самое главное, на сознании западного человека. В условиях полного расхождения между учением и практикой происходило раздвоение общественного сознания, при котором следоание нравственным нормам принимало чисто формальный характер. Это преемственно передалось и современному католицизму, обладающему удивительной способностью облекать в одежды святости самые недостойные формы человеческой деятельности.

О.Н. ЧЕТВЕРИКОВА, к.и.н.

Перейти к содержанию номера